18+

Цетиньская биеннале была организована по инициативе наследного принца Черногории Никола Петрович Ньегош, предки которого были изгнаны из страны во время первой мировой войны. Принц Ньегош, профессиональный архитектор, принадлежащий поколению парижан 68-го, после развала коммунистического режима в Югославии был приглашен правительством Черногории для перезахоронения останков своего отца Никола Первого в бывшую столицу страны Цетине. Принц Ньегош отказался от участия в политической жизни, но взял на себя организацию гуманитарной помощи. Летом 1991 года состоялась I Цетиньская биеннале, занявшая под экспозицию дворцы.и особняки города. На ней были представлены черногорские и сербские современные художники. В мае 1992 года Никола Петрович Ньегош пригласил в Цетине московского критика и куратора Андрея Ерофеева, которому предложил принять участие в подготовке второй выставки. Благодаря энтузиазму организаторов и непосредственной помощи Ольги Степановой (МИД России), в условиях эмбарго, 21 августа 1994 года открылась II Цетиньская биеннале, представившая обширную экспозицию, состоявшую из нескольких частей, связанных общей темой — «Художник и власть». На выставке было показано российское (коллекция музея Царицино и многочисленные московские художники, которых на военном самолете привез куратор Андрей Ерофеев), грузинское (куратор Евгения Кикодзе), французское (куратор Жан Юбер Мартен, художники — Пат Брудер, Клод Левек, Арман и др.) искусство. Экспозиция «Fest of» представила работы художников из воюющих республик Югославии. III Цетиньская биеннале (генеральный комиссар Андрей Ерофеев) открылась 26 сентября 1997 года. В трех дворцах-музеях были представлены три основных раздела выставки: «Перемещение» (Голубой дворец), «Nova Ikona» (Владин дом) и «Лишенные крова» (фотовыставка о судьбах беженцев), а также индивидуальные проекты и проекты под девизом «Внедрение в город» (скульптурные объекты художников, установленные в Цетине). В биеннале участвовало около двухсот художников более чем из двадцати стран Европы и Азии.

24 сентября состоялась пресс-конференция, на которой митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий осудил и потребовал закрытия раздела Nova Ikona». На этой выставке были представлены как произведения, работающие с понятием традиционной иконы, так и примеры поиска новой иконографии, осваивающие культовых идолов, поп-символы и др. 25 сентября толпа, спровоцированная монахами и семинаристами из близлежащих монастыря и духовной академии, устроила беспорядки у входа во Владин дом и сорвала со стен работы московских художников Александра Сигутина и Авдея Тер-Оганяна (в дальнейшем эти произведения исчезли). Под давлением прессы (телевизионные новости начинались с показа богохульных икон) и общественности выставка была закрыта.

Учитывая, что цетиньский скандал стал крупным международным событием и крайне взволновал московскую художественную общественность, «ХЖ» попросил высказаться по этому вопросу как непосредственных участников биеннале, так и различных деятелей московской художественной сцены.

Европа в конце века делает вид, что устала от скандалов. Европа «просвещенная», «западная», перенапрягшаяся в освоении эстетической целины под знаменами плюрализма, занята скорее подведением итогов на вверенной ей территории и дележом сфер влияния.

Иное дело у нас. Однажды в Москве художники пошутили, что «все это уже было на Западе». Имелось в виду, естественно, обратное, история не повторяется, не поддается клонированию. Особенно история искусств. И действительно, сегодня выглядящий несколько старомодно европейский плюрализм достиг на Востоке своей высшей стадии — художественного беспредела. Это самая органичная форма репрезентации тех российских художников, кто решил оттачивать свое мастерство в жанре провокации. Но если на Западе одним из излюбленных сюжетов провокаций подобных радикалов давно уже стала римско-католическая церковь, то на Востоке ее православная сестра оказалась в этой роли совсем недавно.

Ведь история не повторяется. Западная церковь в XX веке подвергалась лишь эстетическим нападкам и в целом вела довольно сносное существование. А на Востоке, как известно, ей не повезло: ее долго мучили склонные к рукоприкладству революционеры. Сегодня же и церковь, и художники Восточной Европы наверстывают упущенное. Каждый по-своему, вполне в духе времени. Церковь с государственного благословения занялась эксклюзивным спасением душ и захватом недвижимости, а художники-провокаторы стали дерзить и святотатствовать.

Так случилось, что свои работы они выставили в православной Югославии, стране с мифологическим сознанием и культом прошлого. С Россией, страной максималистов, ее объединяет глубокая травма, вызванная распадом государства и переживаемая многими как страшное унижение национального достоинства, утрата былого величия и понижение в звании. Виноват в этом, естественно, Запад. Так же, как и Сербия, Россия обиженно смотрит на Запад, как обманутая невеста на жениха. Он вроде обещал жениться, лишил девственности, но вдруг раздумал и бросил.

В таком густом контексте на Цетиньской биеннале встретились два противоположно направленных беспредела — и скандал оказался неминуем. Столкнулись лбами ортодоксальная традиция местных националистов и радикальный либерализм российского разлива. Да так, что искры посыпались. Скандал с выставкой приобрел в стране тотальный масштаб, доселе неведомый в истории современного искусства. Не было в истории случая, чтобы с обсуждения (осуждения) пресловутых работ начинались новости национального телевидения, чтобы информацию о случившемся все газеты поместили на первой полосе. Так сообщают о землетрясении, об объявлении войны, о гибели принцессы Дианы, но об искусстве — никогда. Анализировать подобное с точки зрения искусства явно недостаточно. Эта провокация вышла за его пределы, превратившись в социально-психологический феномен и вызвав накануне президентских выборов посттравматический синдром в замордованной и потерявшей веру в себя Югославии. Ну а когда работы российских художников подаются в СМИ как дьявольские козни Запада — оценить глубину мысли сможет лишь психиатр. Интересно, что в самой России скандальные работы биеннале вызвали искреннее возмущение даже тех, для кого занятие современным искусством — привычное дело, а вступать в противоречие с официальной традицией — серые будни. Обсуждение, устроенное у одного из «провокаторов» — Авдея Тер-Оганяна, временами напоминало комсомольское собрание с «проработкой» провинившегося товарища. В результате вопрос, может ли оскорбление религиозных чувств в России стать одним из составляющих элементов художественного произведения, остался открытым. Другой, не менее открытый вопрос — можно ли относиться к многотиражной современной иконе как к репродукции плохого произведения искусства и производить с ней любые манипуляции? Тут стоит, пожалуй, напомнить, что практически на любое «нельзя» художник в течение XX века уже ответил «можно»! Конечно, часто со скандалом.

Оскорбление религиозных чувств верующих, для которых неприкосновенен любой святой образ, — прежде всего дело совести оскорбившего. Но если оскорбивший называет себя художником, а сей художественный акт совершает на территории искусства — ситуация меняется. На выставку современного искусства ходят не молиться, а увидеть что-то новое. Одни увидят в этом хулиганство, другие — «пощечину общественному вкусу». Художнику можно все, что не входит в противоречие с уголовным кодексом. Там, где меньше «можно» художнику — меньше свободы вообще. Если кому-то такая перспектива нравится — пусть едет рисовать в Кабул, к талибам. Там очень хорошо: молиться — можно, все остальное — нельзя.

Но в России, как и в Югославии, церковь отделена от государства и вроде имеется современное искусство. Говорят: не путай божий дар с яичницей. Но если сегодня художник сделает из божьего дара яичницу — это его право. И он не обязан при этом нравиться окружающим. Когда-то, задолго до появления первого музея современного искусства, за пару слов типа «Бога нет» человека сжигали на костре. Конечно, репрессии закончились полным фиаско. Ныне население может верить или не верить в самых причудливых формах, сообразно свободе выбора. Для России подобная ситуация не совсем привычна. К тому же любимая Родина должна пройти курс лечения в отделении травматологии. Травматологии духа.

В России пока нет своего аятоллы Хомейни, зато уже есть свои Салманы Рушди. В России консерватор и нигилист — близнецы-братья. И самые главные консерваторы в ней — это левые (красно-коричневые), а правые либералы сильно смахивают на нигилистов. Потому что история не повторяется. А если что-то и было на Западе, то у нас это все равно будет по-другому. Гораздо круче.

***

АВДЕЙ ТЕР-ОГАНЯН (художник, участник III биеннале):

Реакция монахов на мои работы мне понятна, неудивительна и неинтересна. Например, на выставке, устроенной Андреем Ерофеевым в Новосибирске, какой-то поп пытался сорвать работу Кулика. Что меня удивило, так это отношение московских художников к происшедшему. Многие по разным причинам мои работы не приемлют. Хотя, на мой взгляд, люди, занимающиеся современным искусством, так реагировать не должны, и это — принципиально. Ведь человек стал современным тогда, когда сказал, что Бога нет, либо вошел с ним в некие иные, не ортодоксальные, отношения. Есть художники, провозглашающие себя религиозными, но я понимаю это прежде всего как игру. На мой взгляд, они-то как раз и должны были бы делать некие богохульные произведения: ведь это некая карнавальная традиция, освобождающая тебя от табу. А иначе как?

Для меня это была работа, сделанная в рамках программы «Школа современного искусства», ее эпатажной части, и сделанная, разумеется, в довольно ироническом ключе. В этих работах как бы отрабатывалась практика надругательств: надругательство над религией, надругательство над матерью, надругательство над героями Великой Отечественной и т. д. Эпатаж для меня является одной из форм современного искусства, продолжающей его дадаистские традиции. Я вкладывал в эту работу только эстетический заряд, рассматривая ее только как ироническую и смешную, но оказалось, что она актуальна и как прямой жест, о чем не сожалею.