Позиция — Художник-воин

Как быстро ни летело бы время, но не во всё оно вносит коррективы. Что ему не подвластно, так это устойчивые стереотипы. Не прошло и года со времени проведения акций «Птица Кораз» и «Ное казахише кунст» (в народе — «акция с бараном»), а уже сложилось устойчивое мнение о том, что с помощью маркетинга художественного рынка был выбран путь наименьшего сопротивления и вероломный автор пытался таким образом «эпатировать искушённую московскую публику».

Мои акции, как и следовало ожидать, попали в шкалу банальных оппозиций Восток — Запад. В одном многочисленные авторы правы: смешно проводить какие-то параллели между животным и человеком. Тем более неуместны разговоры об «уместности» проведения подобных акций. Услышав такое мнение от художника Анатолия Осмоловского (в ТВ-передаче), моя знакомая искренне удивилась: «А выкладывать слово «ХУЙ» на Красной площади уместно?» В наше время глобализации художественного процесса становится невозможным говорить о провинциализме и мейнстриме. Покажите мне хороший тон в новейшем искусстве? Кто, где и, главное, когда установил эти строгие правила? Если вы достоверно не знаете о подобных «нормативах» в современном искусстве, то о каком тоне идёт речь?

Если исходить из того, что мои акции 4 примитивны и не представляют никакого интереса» (насколько я понимаю, интереса художественного), а демонстрируют «вероломство» и «нашу общую неудачу», то это симптоматично. Меня мало интересуют все тонкости и анекдоты «нашего городка». Я не надеюсь быть принятым в среде 1 художников «с хорошим вкусом». Политическую и масс-медийную реакцию я расцениваю как побочный эффект. Меньше всего мне хочется утвердить национальную или региональную идентичность, хотя я вынужден использовать внешний антураж — экзотику. Что же, не я задавал правила игры, и роль революционера вряд ли мне по зубам.

Вопрос оригинальности с самого начала был обговорен в моём манифесте. Мои акции вписываются в определённую культурную концепцию, и, конечно, можно проследить генезис моих художественных жестов. Например, в обожжённых дверях явно угадывается аллюзия на творчество Йозефа Бойса. Дело совсем не в том, насколько подло или оригинально было обставлено дело. Я не хочу «создавать красоту» корректного и умного искусства. Прав автор, сказавший: «акция не представляет (художественного) интереса», — она по ту сторону интересного и актуального.

Меня интересовала возможность жёсткого брутального высказывания, обращённая к обычным людям, а не самореклама. Возможность быть собой. Попытка предаться первобытной оргии в боль шом урбанизированном городе. Войти в резонанс с первобытными архетипами культуры и сознания. Заставить иррациональную стихию работать на «дневное сознание». И напрасно Айдан Салахова праведно носилась с выкриками: «Их здесь нет, не обращайте на них внимания, не делайте им рекламу!» Моё творчество трансцендентно вашим культурным стереотипам.

Человек подвержен агрессии со стороны большого города, и простейшее животное чувство самосохранения — подвергнуть нападению сам город. В агрессии города тоже есть что-то животное, но урбанистическая, произведённая человеком (гомогенная) животность бесчеловечна, иноприродна его архетипам.

Меня привлекают неприкрытые подлинные чувства, характерные аборигенам Крайнего Севера, удачливому кубинскому художнику, джентльмену из Лондона или солдату из-под Грозного. Вероломство — вот истинный пещерный критерий истории (и искусства) XX века. Вот топор в руках культуры, которым «не избу ладят, а старушек убивают».

Подвергая агрессии окружающих, сам художник попадает в сферу агрессии.

И если в бытовой жизни можно репрессировать оппонента, то и в сфере художественной интеллектуалы репрессируют художников, апеллирующих к «негативности».

Об оргаистичности и экстазах

Как уже говорилось, я стремлюсь испытывать острые чувства, и жертвой я избрал тело современного, или новейшего, искусства. Устраивая оргии (а не фарс или имитацию с бутафорскими предметами), я придерживаюсь определённой стратегии. Я осваиваю подлинные предметы и живые существа, их ткани, кровь, запах, свои руки, свою телесность. У меня все предельно откровенно, как у первобытного человека, с одной лишь исторически-временной разницей. Пограничность (а не симуляция) ситуаций. Нервный срыв, оргия, крик, жестокость, ужас, отвращение, презрение, позор, поражение, кич. То есть все, что включает в себя воинское бытование, — воинские обряды. А для меня художник — это все тот же воин, захватчик, герой, победитель, мародер, садист, агрессор, защитник, насильник, любовник и т. д.

Организация пространства — как лагерь, как позиция, плацдарм, как стойбище, а не закамуфлированная под модерновую галерею Дизайнерская разработка жилища интеллектуала, которыми так или иначе «блещут» современные экспозиции.

Моё творчество пугает вас, потому что в этом зеркале вы видите кривые рожи ваших условностей, стереотипов и затаённых комплексов. Увы, правда не бывает лицеприятна, но если в том, что я Делаю, вы увидите причину нашей ущербности, то это уже хорошо. Диагноз поставлен — можно выздоравливать.