Несколько месяцев тому назад стены квартиры в доме номер десять по Пушкинской улице, где не так давно помещалась мастерская известного авангардиста 70-х, последнего хипа Бориса Кошелохова (здесь невозможно не отвлечься:

Когда по Невскому
в золотом мерседесе
под Pink Floyd
плавно проносится Кошелохов,
я испытываю очень сильное и
очень художественное впечатление,
«возвышенный спазм»,
говоря словами Ж.Ф.Лиотара
из его лекция «Anima Minima»,
прочитанной 4 июня 1993 года
в Лениграде),

— так вот, стены этой квартиры были украшены одинаковыми репродукциями с картины Герена «Аврора и Кефал», наклеенными в стиле шпалерной развески головок Ротари в «Кабинете мод и граций» Большого Петергофского дворца. В бывшей мастерской своего учителя Бориса Кошелохова Тимур Новиков открыл Свободную Академию.

Новейшее искусство Санкт-Петербурга в полном соответствии с новым названием города с удовольствием симулирует возрождение былой роскоши и служит культу прекрасного. Все сколько-нибудь заметные выставки^[1], за исключением двух-трех без тенденции или старомодно интерпретирующих традицию Малевича, тяготеют к «неоакадемизму». Санкт-Петербургский маленький балет^[2] дает спектакли на сцене Эрмитажного театра — импровизации на темы романтического репертуара классического балета, иногда невольно вызывая в памяти хореографию сцены пира у Мухи-Цокотухи в знаменитом спектакле «Наш Чуковский» (ТЮЗ З.Я.Корогодского, начало 70-х). Светская жизнь пролетает на дискотеках. И наконец-то открывается первый настоящий салон с домашними концертами — салон Бэллы Матвеевой. Современное искусство вступает во владение классическим наследством, которое досталось не то что бы по закону, как возвращенный после народной смуты разрушенный майорат, но — волей истории и географии. «Элитарная дискотека», действительно, мало похожа на «балы жертв» времен реставрации. Однако далеко не всякий способен осознать, что случайно оказался обладателем такого наследства. Для этого нужны особенный талант и аристократический вкус, которым по счастью обладает Тимур Новиков. И обладает в достаточной степени, чтобы инициировать целое художественное движение.

Чем больше я вижу неоакадемических произведений, тем сильнее убеждаюсь в подлинности и глубине этого художественного увлечения, в том, что вызвавший его к жизни импульс вполне сопоставим с побудительными причинами неоклассических возрождений — актов возведения современности (и себя самих) в ранг классики и Золотого века.

 

Из первых Аристогитон
с Гармодием на перекличке,
и снисходительно Платон
их судит странные привычки.

 

Гомера знали средь Афин
рабы и самые рабыни
и каждый римский гражданин
болтал свободно по-латыни.

 

Счастливая мысль, что можно свободно болтать по-латыни, то есть запросто пользоваться «мертвым языком» классического искусства; и — vice versa — что древние, как обычные люди, жили среди классической архитектуры и ныне музейной утвари; и, стало быть, все прекрасное и возвышенное прежде всего было предназначено для жизни — эта счастливая мысль очень облегчает освоение академической традиции.

И Георгий Гурьянов, работая над собой как атлет и трудясь как художник над классическим мотивом, вдвойне стремится к совершенству древних. А Бэлла Матвеева, украшая собственную гостиную своими красивыми произведениями, на которых изображены юноши и девушки из местной художественной богемы, дает возможность посетителям своего салона почувствовать себя современниками божественного Альмы Тадемы.

И подобно тому, как московский концептуализм всегда напоминал мне русское латинство, ленинградский неоакадемизм — его соперник в славе (персональная выставка Тимура Новикова в Стеделийк музее в Амстердаме — лучшее тому доказательство) — заставляет вспомнить о следующем этапе в развитии русской культуры. О барских затеях на западный манер, балах и ассамблеях, для украшения которых в счастливую, чуждую рефлексии эпоху вельможи покупали итальянские мраморы, согласно разысканиям «Старых годов», у «авкциониста Шутова» заодно с анчоусами и порожними бутылками.

В своем манифесте 1991 года Тимур назвал неоакадемизм «странным явлением». И это действительно так. Фигуративная живопись, стилизованная под салонные панно рубежа столетий или картоны-штудии обнаженной натуры, на самом деле тяготеет к эстетике современного видеоклипа, особенно — рекламного. «Портретные» коллажи Тимура (ткани с нашитыми фотомонтажами) отнюдь не связаны с интересом к человеческому лицу или телу (в традиционном смысле). И лицо, и тело художник растворяет в ковровой декоративности, превращая их в метку, или в лучшем случае — иконический знак. Изображения ренессансных святых и античных богов представлены как лица поп-звезд или супермоделей — прекрасных, наряженных, модных, очень натурально оживленных и принадлежащих к какому-то другому биологическому типу, отличному от человеческого.

В современном неоакадемизме царствует фантомная неясность прекрасного. Он существует, как и многое в новейшем искусстве, между Телом и Душой, между пластикой и идеей, между соматическим и чувственно-сентиментальным, до конца не отождествляясь ни с тем, ни с другим. Тело — главный объект неоакадемических штудий — теперь абсолютно не поддается очевидной репрезентации. Его природная естественность обманчива, как сила стероидных мускулов и результат искусной пластической операции. Поэтому неудивительно, что неоклассика прежде всего обнаруживает собственную утопичность и культивирует свою несостоятельность в буквальном смысле этого слова. Попытка настоять на своей тождественности нереальному и несбыточному весьма интересна. Она говорит о том, что нигилизм приводит не только к девальвации ценностей; когда все идеалы последовательно извращены, возникает желание эстетизировать оставшиеся руины. Происходит движение к жизни за счет смерти, за счет мертвых ценностей культуры. И это искусство в стиле postmortem — нелокальный симптом. Возвращаясь к лекции «Anima Minima», приведу еще одно высказывание Лиотара: «Запад живет своей смертью, то есть перестает быть цивилизацией и становится культурой».

Примечания

1. ^ Персональные выставки Тимура Новикова (Мраморный зал музея этнографии, май 1992, и Николаевский дворец, апрель 1993), Бэллы Матвеевой (Мраморный зал музея этнографии, апрель 1992), Георгия Гурьянова (Мраморный дворец, май 1993); выставка «Тайный культ» с участием Тимура Новикова, Дениса Егельского, Пьера и Жиля, Вильгельма фон Гледена (Мраморный дворец, июль 1992); осуществляемый Тимуром Новиковым и Русским музеем в 1993 году проект «Ренессанс и Резистанс».
2. ^ Балетмейстер — Андрей Кузнецов, художник — Юрий Хариков, режиссер — Борис Юхананов.