Современное искусство было частью холодной войны. Несмотря на совершенно иную природу своего происхождения, искусство никогда не было в состоянии уклониться от роли, навязываемой ему политикой через предоставляемые формы функционирования и просто существования. Искусство всегда находилось в зависимости от степени экономического развития того или иного общества и накопленного в нем материального богатства. Оно также всегда было задействовано в обеспечении богатства богатых и нищеты нищих.

Во второй половине XX века построенная в течение предыдущих столетий путем завоевательных войн мировая колониальная система уступила место формам экономической экспансии, что соответствовало глобальному характеру экономики послевоенного времени. Степень глобализации основных сфер жизнедеятельности современного общества, всеохватывающее присутствие телекоммуникационных систем и новые формы функционирования экономических механизмов с неограниченными возможностями глобального формирования рынка привели современные межгосударственные отношения к новым формам господства и зависимости, где одни обладают монопольным правом на производство значений, а другие — лишь правом реагировать на них и искать пути соответствия этим значениям. Сегодня экономический статус государства определяется показателями в области производства информации, подавляющее большинство которой приходится на страны первого мира. Искусство является частью этого производства и представляется исключительной прерогативой первого мира. Остальному миру остается лишь реагировать на появляющиеся новые истины и задумываться над тем, как назвать это — просвещением или выживанием.

Политические формы, обслуживающие информационный колониализм, включают в себя все цвета радуги. Выделяются места для информационного присутствия каждому флагу, каждой стране, каждому сообществу, каждому народу. Все это происходит в условиях глобального рынка. Вне рынка значения не конструируются. Речь идет не о простой купле-продаже. Речь идет о подготовке вероятной сделки — о формировании рынка. Взять, к примеру, футбол. Вокруг — масштабная футбольная экономика с огромным рынком. Поэтому каждая страна имеет свою сборную команду по футболу, хотя во многих странах внутренних чемпионатов просто нет. Национальные сборные этих стран укомплектованы из игроков, выступающих за разные зарубежные клубы. Но на родине ими гордятся и восхищаются. Компьютерные игры вроде Nintendo-64 с отборочной фазой чемпионата мира по футболу с участием сборных команд Албании, Эстонии, Азербайджана или Йемена предназначаются для продажи именно в этих странах.

С искусством все обстоит несколько иначе. Институциональные формы современного искусства, как и функциональные структуры в той форме, в какой они существуют и по сей день, были сформированы в условиях холодной войны и были в определенной степени частью холодной войны. Но вот война выиграна одними и проиграна другими! О правах человека, о свободе и об искусстве больше не будет так много разговоров: проблема сегодня в другом. И этой проблемой является граница между первым миром и остальным миром — раздел, поддерживаемый и обслуживаемый путем тотального контроля, ибо раздел этот отнюдь не географический. Аргентинский художник в отличие от Диего Марадоны должен сидеть в Аргентине. А русский — в России. А затем механизм один: каждая кошка, берущаяся представлять современное искусство страны, где о существовании этого современного искусства мало кто подозревает, исправно получает свой вкусный Whiskas. В России образ художника-артиста трансформировался из булгаковского Мастера через простого человека, который все-таки хочет войти в историю, в героя, который желает стать значимым моментально и глобально. Вслед за этой мечтой следуют ощущения полной принадлежности рыночной реальности. Ибо вне рынка ничего нет. Рынок готов принять все, что пригодно для сделки и что может придать вещам смысл. Все приобретает смысл, будучи выраженным в долларах и центах. Рынок делает вещи одинаковыми: Уимблдонский турнир по теннису и оперная постановка в Ла Скала — в первую очередь рыночные шоу-конструкции и только потом — теннис и музыка.

Конечно, среди прочих катастроф можно представить себе и другое: Саддаму Хусейну вместе с Россией удается реализовать потенциальную монополию на энергоресурсы планеты. И тогда лет через пятьдесят автомобили на улицах будут иметь не совсем европейские названия: вместо «мерседес» и «ситроен» у них будут названия арабско-русские, а искусство будет расцветать не на Западе, а на Востоке. Но эта перспектива не очень заманчива, и ничего хорошего перемещение первого мира не принесет. Само это деление на миры должно быть преодолено. Искусство может предоставить немало средств для участия в этом процессе — процессе преодоления постоянно воздвигающейся и укрепляющейся границы между первым миром и миром остальным.

Где бы человек ни работал, что бы ни делал, каким бы искусством ни занимался, он или преодолевает эту границу, или служит ее укреплению.