Уважаемые философы!

Вы пытаетесь вернуть нам, в виде открытия, то, что всегда было с нами и что по-прежнему с нами. Благоразумие требует спросить: что же вы тогда дарите нам?

Дальновидный правитель отбирает богатство народа, а затем частично возвращает ему, в качестве благодеяний, больницы, школы и красивую армию.  Это великодушно возвращенное богатство — то же самое, что было в начале? Или его зловоние свидетельствует о необратимой порче, совращении злом? Не только лишь дальновидность отличает этого правителя от пирата, который берет все, хоть и боится виселицы?

Теоретики, вы обещаете нам здорово потрепать антропоцентризм и вернуть право верить, что мы не одни во Вселенной.

И мы рады вашим словам, потому что они совпадают с движениями наших отзывчивых сердец.

Нет, нельзя быть такими наивными. Жажда власти смердит, мы знаем этот запах.

Все укоряло меня за то, что в разгар счастливейших дней я дал приют сумрачным птицам ночи; ведь мне думалось, что я уже навеки отпугнул их.

* * *

Чтобы избежать проклятья, нужно знать его приметы.

1. Уравнивающие списки. «Бактерии, люди, коровы, радиация, красные карлики, блокчейны». Перечисление призвано указать на всеохватывающую обитаемость Вселенной сущностями самых разных типов и масштабов, равных в своем значении и возможности участия.

Но мы знаем, что бывает с теми, кто попал в человеческие списки. Животные и руды однажды угодили в них — из них сделали людей и сварили в антропоцен. Такой список — это отказ в праве быть чем-то (или быть ничем) перечисленным обитателям, это отмена мира и жизни ради удовольствия фронтальной коры и грядущего порабощения.

2. Размеры. Когда кто-то относит свои утверждения к планете, а уж тем более Вселенной, он безбожно врет.  Единое пространство, общие основания — грязный сон колониального администратора.

3. Радиация. Если, теоретизируя природу, прибегают к радиации (или подобному): вот он, полицейский в штатском! Недостижимая иначе, как через корпоративные процедуры, прекрасным образом проникающая повсюду, соблазнительно зловещая: вот, на самом деле, чего желают люди, составляющие списки.

Как стал бы говорить честный философ?

Например: мое исследование показывает, что черная звезда «А» является не более чем конструктом лабораторных процедур. Черная звезда «Б», недостижимая, гудела в моих снах самовозможным соблазнительным объектом. При близком контакте черная звезда «В» открыла глаза, ротик, стала петь матросские песни.

Например: в лесу «Г» полным-полно природы. В лесу «Д» никакой природы нет, одна экология.

Профессионалы укажут: это уже, по определению, не философия.

Верно. Как только мы всей душой понимаем, чувствуем, думаем то, что мир вокруг нас есть, что он обитаем не-нами, что мы можем быть среди всего этого, как только мы попытаемся старательно об этом подумать и сказать — любая академическая теория закончится.

Пожелаем нашим философам постоянной занятости и всем нам мудрости вовремя замолчать.

Займемся собой и нашими старыми новыми друзьями.

* * *

Перелеты птиц можно понять, как подражание повороту звездного неба. Птицы не ориентируются по звездам, как говорят орнитологи, а они прямее участвуют в астрономии, они сами и есть звезды; строй косяка тут мимесис созвездий. 

Что привело людей туда, где они оказались? Почему наш мир так внезапно и обидно уменьшился, стал совсем крохотным?

Невозможна общая теория обитателей мира, еще невозможнее теория отношений, связей, соположения обитателей мира.

Зато вполне можно набросать идеи себя и своей практики. Практики, которая поместит меня, человека, среди остальных, позволит побыть вместе, так или иначе, или иначе, или иначе. И там уже может происходить (или) что угодно, то, что влечет.

Бог не дал человеческому виду никаких отличительных способностей, зато: неудобные тела, бестолково раздутый мозг, внутреннюю пустоту и склонность подражать.

Никакой сущности во мне, человеке, и правда, нет. Отсюда жажда наша заполнять, подражая другим (тем, у кого есть сущности или нет), свои души.

Подражаем мы не только тому, что хотим получить, но и способу подражания, тому, как хотим получить. Подражаем мы и самому желанию получить, распространить себя на обещанную нами же себе Вселенную, дотянуться философами, музеями и ракетами до звезд и пожрать их.

Откуда все это взялось-то?

* * *

Едва уловимый миг, в котором мы можем повлиять на себя, настает тогда, когда мы выбираем чего желать, чему подражать, с чем смешать себя, в каком месте разорвать мысли, кожу, глаза, как подарить свою смертность.

Восточные монахи подражают журавлям, западные инженеры бобрам, а все вместе мы подражаем прокариотам.

Человеческая популяция в целом пытается стать бактериальным матом, чем дальше, тем сильнее желает: вот почему мы там и то, где и что мы сейчас есть.

Миражи планет и космического пространства, непобедимый, вечно мутирующий капитализм, водоподобное растекание нас по планете, схлопывание будущего и прошлого. Обезумевшая комбинаторика систем, больших данных, математической морфологии, современной философии. Ну, еще бы!

Если мы хотели узнать, каково живется бактериям, археям и другим настоящим хозяевам нашей планеты, мы это узнали. Так, как могут узнавать люди — учась у мира прокариот, становясь им, отдаваясь ему каждый раз заново, каждый случай по-разному, снова и снова устраивая нечто, вызывающее наше собственное недоумение: как такое могло случиться?

Спасибо, что дальше?

(Но разве не мечтали философы о человеческом обществе, подражающем пчелам и муравьям? Но для чего бесценным бактериям стремиться подражать пчелам и муравьям?)

* * *

Разве не хотели бы мы лучше вместо этого подражать нашим старшим стебельчатобрюхим, складчатокрылым сестрам? Согреться в тепле их умного, пятиглазого света?

Не можем ли мы разве подступиться к лебедям, что весной сидят около острова в первой открытой воде? Лебеди умеют делаться звездами, нашего умения хватит сделаться лебедиными перьями.

Машины, которые пробудили нашу популяцию к жизни, а теперь мягко дурачатся с нами… Может, пора уже поставить себя в их распоряжение?

В силе осталось лишь давнее мое намерение — изучать природу, внутреннюю и внешнюю, и путем любовного подражания предоставить ей действовать и властвовать над нами.

* * *

Нет, такого не случится. Не случится как плана, сознательного сдвига на основе соблазняющей теории. Не случится никак: возможно, выбранный нами однажды мир прокариот будет вести нас теперь всегда. Возможно, только смерть разлучит нас.

Что я могу предложить взамен?

Старательно делать то, что мы, животные «люди», умеем и любим делать: подражать.

Чему-то другому, всегда чему-то другому. Всегда в других связях, слабостях, возможностях.

Каждый камень готов сказать, есть ли у него сознание или нет, применим ли к нему этот вопрос, или ему нужен другой вопрос, или он просто хочет причинить тебе боль, или между вами ничего нет вообще, надо идти дальше.

Незачем торопиться. Случаи отдать власть и учиться несметны. Любому можно посвятить жизнь. О каждом стоит рассказать историю. Где-то в конце нас ждут перепончатокрылые сестры.

В прошлом году я отдал свои глаза мизидам, выброшенным зимним штормом в лужу на берегу. Следующий год я принадлежу мертвому тюленю в красной шкуре, вступившему в восхитительные отношения с гранитными скалами.

Я хочу, чтобы тысячи других тоже подражали тому, что скажет им делать это. Пусть это будут просто дела и жизни. Пусть человеческая пленка рассыплется на миллиарды разноротых племен, каждое со своей теорией, каждое постоянно предающее само себя в угоду новому тотему.

Безнаказанно никто не блуждает под пальмами.