Реалистическая перспектива в мировоззрении и искусстве

Название этой статьи – вольный пересказ сентенции Гегеля, указывающий на философию моего сочинения. Текст расщеплен на две темы. Первая – это возможная конфигурация искусства после краха мировой экономики, исходя из того, какой тип экономики сложится в результате этого катаклизма. Вторая – что и почему может или, скорее, обязано измениться в искусстве исходя из собственного идеального образа искусства.

Глохнут двигатели постсовременности

Принято считать, что главным мотором нашего времени в течение десятилетия были наука и высокие технологии. В 90-е западная пропаганда уверяла, что в постиндустриальной экономике наиболее прибыльными являются постиндустриальные производства – новая экономика (хай-тек, занимавший в прошлом десятилетии более 20 процентов американского ВВП). Но бум оказался мыльным пузырем, в том числе и финансовой пирамидой, мгновенно лопнувшим, как только выплыла наружу разница между уровнем капитализации, надуванием отрасли, накачиванием ее деньгами и реальной прибылью от производства. Мировое производство, достигнув в 2000 году своего пика, начало падать (причем производство того, что в советской экономической теории называлось средствами производства, падает уже с 60-х годов). Подстроившаяся под новую экономику финансовая система США, от которой зависит благополучие мировых финансов, находится на пороге краха.

Час общества потребления пробил. Отечественный экономист Михаил Хазин пишет о крахе так: «Мы при этом исходим из того, что современный "Западный" проект, построенный на доминировании доллара и США, поддерживаемый современной структурой мирового разделения труда и построенной на ней политической надстройкой ("глобализацией"), – подошел к своему естественному концу. Нравится это кому-то или нет. Формальным экономическим механизмом такого разрушения проекта является крах Единой (корректор предлагает "Единой" со строчной) меры стоимости – американского доллара, который неминуемо приведет к разрушению глобальной мировой финансовой инфраструктуры»^[1].

В связи с этими событиями проснулся интерес к другим моделям экономики, без ссудного процента, ставящей перед собой целью увеличение материальных объектов, производство, а не прибыль. Возможно, что именно такой будет экономика будущего – «материалистической».

Крах надстройки либерального капитализма

Вместе с системой западного либерального капитализма под угрозой оказалась ее идеологическое обеспечение – культ личного успеха, наука, вернее представление о знании как обязательно научном, а значит ограниченном, об истине, как частичной и относительной, о разуме, как оперативном (но не универсальном и отнюдь не всемогущем).

На смену лихорадочному «поиску счастья» (т. е. удовольствия), шкурничеству и корыстолюбию, нашедшим выражение в современной науке и, что важнее, в философском релятивизме – отрицании истины, морали, всего того, что средневековые схоласты называли универсалиями, приходит представление об истине и справедливости, свойственные, кстати, еще забракованному в конце 80-х советскому проекту. При таком развитии событий популярной в настоящее время постмодернистской философии (шире постмодернистского мировоззрения), продуцируемой, как это остроумно заметил Пьер Бурдье, сектой постмодернистов, с ее релятивизмом, отрицанием разума и истины, трусостью – этими порождениями номинализма, скорее всего, грозит выход из употребления; что касается в какой-то степени и предшественницы постмодернистских теоретиков – франкфуртской школы марксизма. Т. е. номинализм постмодернистского релятивизма и интеллектуальной неустойчивости согласно этим предположениям должен сменить мировоззренческий реализм. Полностью или нет – другой вопрос, многое зависит еще и от процессов в самой философии, области достаточно автономной.

При схлопывании неолиберального пузыря и реинтеграции системы международного разделения труда можно ожидать и развала такой части ее надстройки, как интернациональная система современного искусства – этого атрибута холодной войны и постиндустриального бума.

Субъект либеральной экономики/ученый/современный художник

Современное искусство подражает или уподобляется науке и бизнесу, хотя больше напоминает пародию на них.

Основанная же на номиналистической философии наука давно стала моделью для постмодернистских исканий истины. Подобно ищущему прибыли субъекту современного капитализма наука находится в поисках знания – удовольствия от удовлетворения любопытства – смело вторгается всюду, в любые сферы жизни, обнаруживая их структуру и состав, чтобы в случае надобности использовать знание о них «на благо человека и потребностей», т. е. в эгоистических целях, что напоминает то, что в психоанализе получило название рационализации. Вследствие подобного взгляда и организации современного общества, наука считается областью единственно производящей реальное знание. А главное – наука как нельзя лучше отвечает представлениям о западной демократии, где каждый ищет свое собственное счастье, основанное на своей собственной истине, поиски которой в сознании людей представляются в чем-то подобными научным поискам. Так реализует себя и наука, и западная демократия, и современный финансовый капитализм – конгломерат воль, стремлений индивидов с различными и часто противоречащими желаниями. Реальность в этом случае выступает в качестве материала, из которого добывается знание как удовольствие. Однако исходя из концепции искусства, в котором оно уподоблено экономическому субъекту современного капитализма или отрасли современной науки, истин этих, точнее этих удовольствий, может быть множество, и каждый, каждый (сознательно ли два раза «каждый»?) субъект, каждая наука (и каждый ученый) имеют право на собственную истину, относительную или абсолютную только для него одного.

Шедевр и истина в современном искусстве

Художественный авангард создал ряд образцовых, хрестоматийных, «открытий», которыми положено восхищаться как, например, бытовыми предметами дада или картинами супрематистов. Открытия эти рекомендуется почитать наряду с великими научными открытиями. Однако, хотя в науке открытия неповторимы, в современном искусстве, при его нацеливании на инновационность, повторы «открытий», подражания им более чем приняты. Как ни удивительно, но каждый раз такое «открытие» воспринимается кураторами, критиками и публикой с искренним восторгом, будто оно действительно делается впервые. Ясно, что восхищение подражаниями вызвано именно повтором образцов, а не оригинальностью пастишев. В тоже время, в науке трудно себе представить всеобщее восхищение по поводу таких периодических открытий «заново», например, Таблицы Менделеева.

Повтор порождает иллюзию возвращения какого-то важнейшего события авангарда, реанимирует его, создает впечатление причастности современного искусства к искусству авангарда. Автора же незаслуженно наделяет харизмой первооткрывателя. Эти «открытия» авангарда в современном искусстве, где любое знание имеет ограниченный характер, играют роль истин, а произведения их «открывающие» – шедевров пусть даже в качестве шедевров здесь выступают реди-мэйды и малооригинальные геометрические орнаменты. Они доказывают, что в действительности в своем ядре современное искусство вовсе не действует тем же образом, что и наука (или бизнес), как бы оно ни старалось им следовать и подражать. Возможно, именно по этой причине искусство еще способно соответствовать своему назначению, пусть и таким перверсивным образом. Ведь шедевр – синоним истины, а не ремесленной виртуозности, как нам неоднократно пытались доказать борцы с совершенством. Вне истины нет шедевра. Шедевр открывает истину, приближает к ней человека. Отчего легко предположить: наука (шире номиналистическая философия и «научный» метод, релятивизм, установка на непременную инновацию) для искусства, независимо от того, современное оно или нет, всегда – наказание. Можно утверждать, что искусству, словно персонажу Маркса, рядящемуся в чужие для него одежды и делающему вид, что оно успешно выполняет несвойственные для него роли и обязанности, стало долее невыносимо продолжать участвовать в этом спектакле. Для искусства мучительна и та лихорадочная деятельность, которую простодушный ценитель современного искусства склонен ему приписывать, видя в этой деятельности, в суете, поиск нового, нового (сознательно ли два раза «нового»?) знания. В то время как, хотя и короткая эпоха находок и открытий, имеющих большую, но ограниченную ценность, как всякий продукт науки, закончилось несколько десятилетий назад. Шедевр современного искусства, пусть и в виде сделанного индустриальным способом предмета, напоминает искусству об его идеальном состоянии, о его истинной природе, относящейся к царству разума, истины и красоты, где наука и технологии второстепенны и утилитарны, а научное знание ограниченно и подсобно.

Искусство следующей версии постмодернизма

Попытается ли искусство, связанное со следующими моделями экономики и общества и ими освобожденное, снять с себя епитимью подражания науке, бизнесу и буржуазной демократии – наказание номинализма? Надеюсь, да. И если все случится, как это предсказывают пророки мирового кризиса, естественно предположить, что новое искусство будет в общих чертах соответствовать нарисованной мной конфигурации. Хотя это лишь возможный путь развития, впрочем, для России с ее реалистической, в философском смысле, культурной наследственностью, более приемлемый, чем для Запада, где номинализм еще в форме протестантизма – более глубокая, чем у нас, традиция.

Движение к новому искусству может быть начато и сегодня, как проект. Ведь даже если теперешняя экономическая система уцелеет, усилия по возвращению искусству его природы и естественных функций не пройдут даром.

Примечания

1. ^ И. С. Гавриленков, М. Л. Хазин "Какой глобальный проект будет следующим" worldcrisis.ru/crisis/53616