Андрей Ройтер. «Чемоданная коллекция».
Галерея АРТСтрелка project, Москва.
29.10.05-22.11.05

С некоторых пор мы уяснили, что очень важно оказываться в правильном месте в правильное время. Это уже обязательное правило для всех и для художников особенно. Но все-таки еще возможен вопрос: чего мы хотим от этого места и этого времени? Однажды погрузиться в ласковые струи мейнстрима, чтобы больше из них по возможности не выныривать? Или нас все же могут интересовать и даже тревожить еще и другие вещи? И тогда вопрос о месте и времени остается открытым.

Невротическая неопределенность времени и места – это и есть скрытый двигатель творчества художника Андрея Ройтера. Хотя в общем-то не такой уж и скрытый. Все достаточно очевидно. Звезда московского андеграунда 80-х, он с закрытием этого сезона покидает советскую еще столицу, и с тех пор он нигде и везде, в основном где-то между Амстердамом и Нью-Йорком. Впечатляющее географическое разнообразие и частота его репрезентационных проявлений (от Сан-Франциско до Хельсинки), создающие ему репутацию художника-путешественника, еще более впечатляюще воспроизводятся в его преданности творческому кредо артиста-туриста. Это метафизический туризм, нон-стоп-путешествие сквозь мир образов-символов, собранных и сконструированных ненасытным гипервнимательным художником-зрителем. Пример Ройтера, как никакой другой, убеждает в том, что художнику в гораздо большей степени вменяется именно видеть, а не показывать. Хотя при этом Ройтер, опять же как никто другой, владеет мастерством показывания, абсолютной точностью экономии средств и приемов пластической демонстрации. Таким образом, его творческий путь – это также нескончаемое путешествие между полюсами художественных символов и самодостаточной виртуозной пластики.

Всякое путешествие может быть редуцировано к некоему перемещению между пунктами А и В. Только этих А и В у Ройтера нескончаемое (нередуцируемое) множество – ведь ройтеровские перемещения происходят во множестве плоскостей. Например, этими А и В могут быть западная арт-система или поздне- и постсоветская художественная неразбериха, художественные авторитеты, такие как Илья Кабаков и Филип Гастон, и личный визуальный опыт, коллективное и индивидуальное, очевидное и воображаемое, повседневное и метафизическое, абстракция и реализм, и так практически до бесконечности.

В каких бы плоскостях ни располагались эти А и В, все находки, совершаемые между ними, усердно коллекционируются. Ройтер полностью соглашается с Дюшаном, который определял суть художественной деятельности как коллекционирование и при этом (своего рода поблажка) добавлял: то, чему не удается попасть в коллекцию, художник доделывает своими руками. Так что для Ройтера ко всем его А и В добавляется и драматический дрейф между абсолютами реди-мэйд и сделай сам. Но на этом драматизм не исчерпывается. Ведь кредо путешественника предполагает бытие налегке. А коллекционер – это же скопидом. Настоящие коллекции не умещаются в легком багаже, в двух-трех чемоданах.

И тем не менее, последняя выставка Ройтера в Москве, в галерее АРТСтрелка project, так и называется – «Чемоданная коллекция». Последняя – она же и первая: ни до, ни после отъезда у Ройтера не было еще ни одной персональной выставки в родном городе. Довольно смелый, рискованный шаг – разместить легкое, портативное искусство в жестком постиндустриальном пространстве, рассчитанном скорее на наглую молодежь и громовых звезд. Но риск оправданный и закономерный. Очередное между А и В – между развлекательным и медитативным, между звездным и проникновенным.

Напряжение между двумя полюсами легко выявляется в каждой отдельно взятой выставленной работе. Неподдельное внимание к авторитетам в сочетании с острым переживанием невозможности опереться ни на что, кроме самого себя, – «После Родченко», «Кабаков», «After BM (Посвящается Борису Михайлову) «. Необходимость фундаментальности и своеобразный «апофеоз беспочвенности» – «Снежный ком на пляже», «Мокрая гора». «Аэропорт. Комната ожидания» – храм туризма, одной из главнейших конфессий глобализованной современности наполнен какими-то панками-чудовищами. «Мистер «Правый»«, «Сумасшедший пилот» – некие олицетворения истеблишмента оказываются клоунами. «Большой клоун» – предмет поклонения, высоченная гора, превращающаяся в клоуна. Какая-то клоуническая религия – вопреки утверждению Эйнштейна, Бог таки шутит с нами шутки.

Но не стоит поддаваться соблазну интерпретации каждого отдельного холста, рисунка или объекта. Во всяком случае, окончательной интерпретации. Вычитывать какой-то однозначный месседж – это самому подвязывать себе клоунский нос, совершать совсем бессмысленное действие. Срабатывает напряжение между полюсами каждого отдельного экспоната и инсталляции в целом, которая заставит его замолчать, как только он будет из нее изъят или попробует жить жизнью, отдельной от коллекции. В конце концов, всё это вещи из чемодана, и каждая по-своему походит на чемодан, в котором прорезано сюрреалистическое отверстие для радио. Только не издает ни звука. Хотя в нем явно столько всего заключено. А вы все равно ничего не слышите. Проверьте слух – у вас точно проблемы с ушами.