Тема настоящего номера «ХЖ» – «Авангард и китч» – апеллирует к заголовку легендарного текста американского критика Клемента Гринберга. Написанный еще в конце 30-х годов и публикуемый на русском языке впервые как раз на страницах этого номера, текст этот дал некогда первое описание и обоснование неизбежности конфликта между искусством, ставящим перед собой задачи исключительно творческие, и искусством, мыслящим себя частью капиталистической экономики. В России этот конфликт стал актуальным сравнительно недавно, когда «все значимое, происходящее в сфере культуры, почти полностью подчинилось законам рынка – то есть тотального превосходства принципа морального устаревания относительно физического, что порождает доминирование моды, гламура и дизайна» (Дмитрий А. Пригов/ «Существование на границе»). Впрочем, констатация эта справедлива не только для России: волна искусства коммерчески-медиального толка захлестнула в последние годы всю мировую сцену, дав основание специалистам говорить о транснациональном «неокитче» (Ф. Мофра. «Неокитч»).

Сама же поэтика неокитча обладает вполне очевидными чертами: она «привносит в художественную среду состояние безудержной эйфории и оглупленного оптимизма», склонна «подменять самодостаточное, вдумчивое суждение ярким, эффектным зрелищем» так, что «художественный объект приравнивается к увеселительному аттракциону, предназначенному доставлять зрителю исключительно приятные минуты»; подобные произведения важны не «их идейной или содержательной насыщенностью, а их зримой предъявленностью, их броским и мастерским исполнением»; на больших выставках они предстают в виде «монументальных крупногабаритных работ с четко заявленной амбициозностью художника, с паразитированием на авангардном импульсе и с неприкрытой тягой к рекламному глянцу» (Д. Голынко-Вольфсон. «Агрессивно-пассивный гламур»). Работающие в этой поэтике художники склонны культивировать рукотворную «виртуозность», доводя ее до «гипнотичности», «рукотворность» – доводя до «обсессивности», «красивость» – доводя ее до «витиеватости» (Е. Сорокина. «Виртуозность и рукотворность: трудоинтенсивный подход в искусстве»).

Если вскрывать социополитическою природу неокитча, то запрос на него рожден «идеологией преуспевающего среднего класса, озабоченного комфортным жизненным дизайном и не желающего кардинальных социальных перемен» (Д. Голынко-Вольфсон. «Агрессивно-пассивный гламур»). Цель неокитча – «доставить зрителю несколько минут приятного досуга или же, что гораздо хуже, примирить его с господствующим ныне социально-политическим порядком вещей» (Ф. Мофра «Неокитч»). Само же порождающее этот тип культуры общество определяется как «постдискурсивное», а «интеллектуала, писателя, художника оно воспринимает как мелкого предпринимателя. Критический дискурс, в случае, если они его практикуют, понимается как дополнительная реклама их продукции» (Б. Гройс. «Капитал. Искусство. Справедливость»). Художественные институции – и музей, в частности, из «образовательного учреждения, предоставляющего общественности доступ к современному искусству, зачастую сложному для восприятия» начинает пониматься «как учреждение индустрии досуга, включенного в систему конкуренции спроса и предложения» (А. Соколов. «Фантомная боль. Искусство и демократия»).

Пытаясь вскрыть внутрихудожественные закономерности, приведшие к актуальному торжеству «неокитча», многие обращают внимание на опасность непроясненной демаркации этического и эстетического. Если справедливо, что «границу между китчем и не-китчем можно провести там, где сложные произведения противостоят упрощенным», то последние не могут найти оправдание «в этике, так как она легко оборачивается демагогией» (Ф. Мофра. «Неокитч»). Много примеров подобного рода дает и российское искусство, из которых делается закономерный вывод: «отрицание каких-либо эстетических ценностей очень быстро было восполнено идеологией масс-медийного успеха, а ценности пресловутой «этической революции» стали неотличимы от обычного бытового хулиганства... В итоге мы получаем крайне печальную картину:...художественный процесс превращается в сомнительный коктейль из образов медиа-звезд и коллекции непритязательных документов, повествующих о «подвигах» неподкупных «героев сопротивления»« (А. Осмоловский ««Авангард и китч»: предисловие к публикации»).

Именно поэтому «разоблачить новый международный китч означает, в сущности, бороться за сами условия существования искусства» (Ф. Мофра. «Неокитч»). При этом целесообразным оказывается не «лобовое столкновение с институтами гламура, которые ухитряются поглотить любой направленный против них критический выпад», а так называемая «пассивная агрессивность, которая предлагает настойчивое и самодостаточное воплощение собственных проектов без оглядки на командные окрики господствующей моды. Сопротивление гламуру путем его брезгливого и всестороннего игнорирования должно стать релевантной художественной стратегией. Стратегией, противопоставляющей гламуру политически активную позицию, высокий уровень социальной рефлексии и четкое осознание своего этического назначения» (Д. Голынко-Вольфсон. «Агрессивно-пассивный гламур»). Впрочем, многим ясно, что неокитч и поддерживающий его современный капитализм сколь «бесчеловечен», столь и «тотален» (П. Пепперштейн в беседе с Д. Гутовым «Массовая культура – тотальна»). А потому единственное, что в наших силах, – «это продолжать традицию бессильно-злобного комментирования, традицию обиды, которая сегодня вытесняется во имя ложно понятой ницшеанской морали. Ведь такой брюзжащий комментарий снова и снова приносит автору удовлетворение, в котором не следует себе попусту отказывать» (Б. Гройс. «Капитал. Искусство. Справедливость»).