Выпуск: №55 2004

Рубрика: Книги

Возвращение Ленина: две книги Славоя Жижека

Возвращение Ленина: две книги Славоя Жижека

Славой Жижек. «13 опытов о Ленине», пер. с англ. А. Смирнова. Ad Marginem, М., 2003

Владимир Сальников. Родился в 1948 г. в Чите. Художник и критик современного искусства, член Редакционного совета «ХЖ». Живет в Москве.

 Славой Жижек
«Хрупкий абсолют, или Почему стоит бороться за христианское наследие», пер. с англ. В. Мазина, «Художественный журнал», «Прагматика культуры», М., 2003;

Славой Жижек
«13 опытов о Ленине», пер. с англ. А. Смирнова, «Ad Marginem», М., 2003

 

Кажется, все книги Славоя Жижека[1] состоят из самостоятельных глав, а темы в разных книгах повторяются, являя список травм: крах социализма, распад Югославии, Балканы 90-х, межнациональные и межкультурные отношения, «Восток – Запад» как вопрос взаимоотношений романо-германского культурного ареала с восточным, под которым по преимуществу понимается славянский, в обоих вариантах – православном и католико-протестантском (сам писатель, в чьем космополитизме невозможно сомневаться, представляет славянскую точку зрения, пусть и скрытую), геополитика, политкорректность, глобальный капитализм, Ленин и «11.09.2001». Большинство тем так или иначе задевают московских художников.

Аналитический инструментарий философа во многом основывается на Лакане. Последнего много переводят и печатают по-русски. Но нет уверенности в том, что он и психоанализ в целом уже вошли в русскую мыслительную манеру. Тем не менее, в том числе именно Лакану Жижека мы обязаны (философским) пониманием не только идеологии и прекрасного, но и произведения модернизма. «Объект становится произведением искусства не просто благодаря его непосредственным материальным качествам, но благодаря занимаемому им месту, (святому) Месту Пустоты Вещи». Прекрасным может стать любой объект, помещенный в статусное место, например в музей.

Введение к «Хрупкому абсолюту» (2000) утверждает тему книги: ценность христианского наследия в постмодернистскую эпоху, когда религиозность приобретает наиболее отвратительные формы, «от христианского и прочего фундаментализма через множество спиритуалистических тенденций «нью эйджа» до возникающей религиозной чувственности в пределах самой деконструкции». Столь же ценным объявляется наследие Ленина. В таком сочетании нет ничего странного. Корни христианства и Ленина – в философском реализме.

Жижек преодолевает либеральную традицию негативного отношения к «извратившему» Христа апостолу Павлу, а значит, и церкви. И параллельно этому – обыкновенное для западных левых пренебрежительное отношение к Ленину, «исказившему» Маркса, в то время как из всех Марксов наилучший – ранний.

Тема Ленина проходит через обе книги. Однако в «Опытах» (2002) Ленин становится почти центральным персонажем. Жижек пишет о несомненной актуальности основных изобретений Ленина. Первое – созидание классового сознания через инфицирование рабочего класса революционной теорией посредством левой буржуазной интеллигенции. Второе – пресловутая «партия нового типа». Интерпретируя ленинские новации с помощью Лакана и Гегеля, Жижек показывает «внешнее положение (Партии по отношению к рабочему классу, аналитика в психоаналитическом лечении)» и вмешивающегося извне Бога по отношению к верующему, а также церкви по отношению к общине верующих. Партия, церковь, психоаналитик – внешние инстанции. Но лишь они способны оформить рабочего в революционного пролетария, верующего – в члена церкви, а пациента – в него самого.

Тем самым возвращается проблема формы. Ей очень не повезло в советском марксизме. Особенно в искусстве. С формой, «формализмом», решительно и долго боролись.

«Ленин не просто «адекватно транслировал марксистскую теорию в политическую практику», – пишет Жижек, – он скорее «формализовал» Маркса посредством определения Партии как политической формы ее исторического вмешательства, точно так же, как св. Павел «формализовал» Христа, а Лакан – Фрейда». Классовая борьба – форма общества, утверждает философ. Классовая борьба и есть общество, которого самого по себе, вне классовой борьбы, не существует.

Это воззрение легко преобразуется в теорию формы в искусстве. Даже современное русское искусство унаследовало печально известный принцип социалистического реализма: «национальное по форме, социалистическое по содержанию». Он применим в пропаганде и рекламе. Но вреден искусству. Содержание сведено к посланию. Точнее, к слогану. Форма – к его носителю. А носитель может быть любым. Такой «метод» удобен с точки зрения поддержания существования постмодернистского релятивизма и номинализма, но становится непреодолимым препятствием при попытке выхода за их границы.

В этом свете решающее значение приобретает представление о Ленине как о политике истины. Не только по причине скатывания современной политики к ничтожеству – лжи, обману и интриганству, в качестве альтернативы которым нам подсовывают фундаментализм. Эстетические и художественные выводы из политики истины не менее важны. Ленинская политика истины в интерпретации Жижека нашла отклик и понимание среди тех московских художников, кто пытается покончить с постмодернистским релятивизмом и номинализмом путем обращения к разуму и истине (и красоте).

Интересно, как в свете растущего влияния философского реализма выглядит назначение произведения модернистского искусства и, следовательно, его автора – как выглядит зависимость произведения от места, на которое его поместили, и автора – от присвоенного благодаря его произведению ранга; художник в этом случае выступает исключительно как карьерист, независимо от его намерений, дарования и качества его продукта. Со взглядами подобного рода – с представлением о сознании субъекта как об абсолютно детерминированном его происхождением, воспитанием и бытом – в 30-е боролось «течение» – члены московского марксистского кружка журнала «Литературный критик», в первую очередь Михаил Лифшиц и Георг Лукач.

Значительное открытие Жижека – «предельно двойственный» и «внутренне величественный» Сталин и столь же двойственный реальный социализм, «который вопреки ужасам и неудачам был единственной политической силой, которая, по крайней мере несколько десятилетий, представляла собой угрозу глобальному порядку капитализма».

В трактовке сталинского «термидора» как неизбежной фазы революции Жижек близок не только к Георгу Лукачу, на которого он ссылается, но и к Михаилу Лифшицу, скорее всего в 30-е повлиявшему на Лукача. По крайней мере, трактовка «термидора» на базе представлений Гегеля о Французской революции – это из «течения». Довольно просто распространить эту концепцию на советское искусство после эпохи военного коммунизма. Если исключить мертворожденный социалистический реализм, занимавший небольшое пространство, хронологически в том числе, то остальное советское искусство как естественное порождение «термидорианской» фазы революции следует внимательно изучать, по-ленински извлекая из него все положительное, а не голословно отметать, как порождение сталинизма.

Сталину, «большому террору», показательным процессам посвящено много страниц в обеих книгах.

«1937 год» в трактовке автора иногда приобретает оттенок иррациональности (подобной той, что был придан геноциду европейского еврейства). В то же время писатель дает себе отчет, что репрессии были порождены не таинственными силами зла, а противоречием между интернациональной миссией Советской России как главного отряда Мировой Революции и эгоизмом «страны победившего социализма», т.е. обычного, нормального, буржуазноподобного государства, существование которого несвоевременная революционная война могла легко поставить под угрозу. Для того чтобы обширный русский революционный класс[2] не начал наступление до того, как СССР будет к этому подготовлен, и опасаясь удара в спину – по «термидорианской» бюрократии – в тылу, во время приближающейся большой войны[3], этот класс и его попутчиков уничтожили.

В заключительной главе «Опытов» Жижек приходит к выводу: «означающее «Ленин» до сих пор сохраняет свой подрывной потенциал». «Именно означающее «Ленин» формализует содержание, взятое откуда-то еще, превращая ряд обычных понятий в подрывную теоретическую конструкцию». Под пером Ленина даже либеральная концепция внутрирусского культуртрегерства и постепенства стала теорией революции для стран третьего мира. Современный Китай – доказательство тому.

Одним словом, Ленин возвращается!

Примечания

  1. ^ «Художественный журнал» первым опубликовал Жижека на русском.
  2. ^ В своем сочинении «1937» современный русский историк-троцкист Вадим Роговин доказывает, что именно троцкисты были истинной целью «большого террора»: «Ежовщина» была превентивной гражданской войной против большевиков-ленинцев, боровшихся за сохранение и упрочение завоеваний Октябрьской революции».
  3. ^ Реальность этих опасений доказало троцкистское восстание – «политическая революция» – против сталинистского руководства, в тылу сражающейся республиканской Испании. Сопутствующие репрессии по отношению к политически пассивным группам населения можно представить в качестве акций устрашения возможных скептиков и Фом Неверующих.
Поделиться

Статьи из других выпусков

№69 2008

Параграфы о концептуальном искусстве

Продолжить чтение