Когда-то Аристотель изобрел категории. Качество и количество занимали среди них свое почетное место, но настал момент, когда Декарт исключил эти два понятия из реестра главных философских составляющих. С тех пор они выполняли второстепенную роль во второстепенных концепциях. Гегель в некоторой степени поднял их статус (качество называл степенью трансформации бытия), а Маркс процитировал Гегеля, и качество стало одним из основных атрибутов капиталистического производства и социалистического соревнования. И если кто-нибудь заводит разговор о качестве, это значит одно: где-то произведено столько чего-то одинакового (бытия, памперсов, романов, гамбургеров, идей и другого всего полезного), что встает вопрос о необходимости различать однотипные товары. Различив, мы складываем качественное в одном месте (где-то на складе или в своем представлении), а некачественное – в другом или просто выбрасываем (тут же встает проблема утилизации).

Получается, что категория качества, которая позволяет нам различать, сама является некачественной. Ее долго перекидывали с одного склада на другой, пока она не удостоилась любви марксистов. Возникает проблема качества категории или качества качества. А если еще вспомнить, что разговор должен идти о качестве искусства, то становится совсем грустно. Такие второстепенные термины практически уже невозможно определить, и спасает только то, что они ни в каком определении не нуждаются.

Когда искусство было миметическим, все было до предела просто – качество определялось точностью соответствия копируемому образцу и предписанным канонам. Художники объединялись в цехи и строго поглядывали друг на друга: каждый ли там все предписанное соблюдает? В эпоху симуляции говорить о качестве сложно – каждый симулирует, как хочет. Дело усугубляется к тому же пресловутым отрывом знака от референта и тотальным кризисом репрезентации. Но если наделить смыслом созданную симуляцию нельзя, то вполне можно ее преподнести, представить, декларировать, насильно навязать и презентировать. Презентация – от ее банального значения, вечеринки с напитками и бутербродами по поводу выставки, до «высокого» – дарения себя и своего труда публике, – вот что является сегодня «степенью трансформации бытия». Кризис репрезентации сопровождается весьма качественным расцветом презентации.

Весьма модная тема – различение мейнстрима и маргиналов – дает нам эффективный двухступенчатый критерий определения качества. Маргиналы в свою очередь выдвигают другие критерии различия, и мы неожиданно оказываемся в средневековой цеховой ситуации, а точнее сказать, в ситуации подмосковных художественных промыслов. Уже достаточно давно изобретенные приемы повторяются бесконечное число раз замкнутым кругом лиц. Московское актуальное искусство – это жостовские подносы, неоакадемизм – палехская роспись, скандальные писатели – дымковская игрушка, философы-младоподорожцы – хохлома. Художник Грейсон Перри, получивший Turner Prize 2003 (а это ли не критерий качества!) и предложивший использовать пенис в качестве распространенного декоративного элемента (по примеру розы), демонстрирует принадлежность к подмосковным художественным промыслам уже не в переносном, а в буквальном смысле. Остается признать, что сегодня качество обладает исключительно конвенциональным смыслом, а критерии могут кардинально меняться при переходе от одного собеседника к другому на текущей презентации. Только некоторые несгибаемые авторы демонстрируют незыблемость принципов (которые они почему-то называют политическими), но выглядят при этом смешнее, чем трансвеститы, провозглашающие примат розового пениса.

Платон когда-то отказал искусству в актуальности, мотивировав это тем, что оно занимается производством вторичных некачественных образов, между тем как универсум эйдосов и так дает нам идеальные образы без необходимости их производить. Точно так же актуальное искусство занимается производством метафор и проигрывает с точки зрения качества процессу самовоспроизводства метафор. Если применить литературный термин, то любое произведение современного искусства – это троп, то есть перенос смысла (например, с одной коннотации на другую). Но сама современная культура – это тотальный перенос смыслов, тотальное перемешивание, поэтому соревноваться с ней бесполезно.

Правда, можно у нее учиться. Некоторые умеют неосознанно использовать «природную» метафору и реализовать ее в материале. Поэт Сергей Михалков сумел написать качественное произведение их трех текстов на одну музыку, и это гораздо адекватнее сегодняшней ситуации, чем концептуальная поэзия. Да и актуальное искусство умеет иногда удивить и порадовать качественным подглядыванием. Вот, например, заимствованные из западной культуры антиглобализм, левый радикализм, нонспектакулярное искусство и некоторые другие явления, презентируемые как художественные практики. Заимствования эти могут цинично объясняться необходимостью войти в соответствующий актуальный контекст или, наоборот, пафосно декларируются как имманетные принципы (в зависимости от конвенциональной принадлежности говорящего и слушающего). Такой вампиризм, высасывание готовой формы, демонстрирует весьма качественный пример симуляции, но превращает исходный образец в безумную карикатуру в нашей сермяжной действительности.

Есть также актуальные теоретические приемы, поднимающие вопрос качества в контексте разговоров об оппозиции профанного и культурного, а также о процессе «валоризации культуры». Это создает «как бы» возможность установить различия в аморфной ризоматической субстанции и обнаружить некоторую иерархию, в результате которой один художник будет выглядеть гораздо качественней, чем другой. Отметим в связи с этим, что политэкономический термин с французской этимологией «валоризация» переносит нас в уже упомянутую сферу соревнования однотипных товаров.

Можно не забивать себе голову сложными материями, а просто консультировать владельцев массажных салонов, собирающих «современное». В данном случае гарантия качества стоит на первом месте. Необходимо посоветовать покупать такие гламурные фотографии, которые ни в коем случае не упадут в цене. Можно также заняться вполне практической деятельностью, – набрав опыта на актуальной художественной сцене, перейти к политическим играм, манипуляции выборами и определению таким способом качества неразличимых партий. Причем их политическая неразличимость вполне адекватна сегодняшней культурной неразличимости.

Культура вообще занята различением, что соответствует этимологии слова. Но так как мы сталкиваемся с ситуацией полного без-различия отдельных явлений, а определить их качество все-таки хотелось бы, то есть только один путь – вернуться назад, в ту эпоху, когда различие существовало, а для этого надо придумать искусственный прием и создать иллюзию различия и возможности определить качество. Актуальное искусство, несмотря на декларированный примат постструктуралистских авторов, является модернистским и ищет возможность различия в архаичных практиках. Перечисление искусственных приемов, изобретенных для этого, звучит как нескладная детская считалочка: вампир, гламур, выбор и валор. Впрочем, список далеко не исчерпывающий.

Если же задаться вопросом, возможно ли вообще адекватное отношение к современной культуре, то, во-первых, хотелось бы сказать, что соответствующих шагов следует ожидать вовсе не от искусства. Представление о данной практике как о наиболее остром скальпеле, способном препарировать действительность, связано, помимо прочего, с такими гламурными декларациями, как «поэт в России больше, чем поэт» и «красота спасет мир». Вместо препарирующих (анализирующих) режущих и колющих инструментов нужны хотя бы гнилые нитки для хотя бы какого-нибудь синтеза. И если уж искусство соберется принимать в этом участие, то пусть начнет с создания хотя бы одного адекватного произведения, хотя бы некачественного.