Выпуск: №56 2004
Вступление
КомиксБез рубрики
Всегда горячий хлеб и кока-колаОльга ЧернышеваРефлексии
Крах модернизации: глобализация и культураДжон РобертсСитуации
Глобализация и аппроприацияНиколя БурриоКонцепции
Удары в сердце Империи?Славой ЖижекБеседы
Борис Гройс: глобализация и теологизация политикиБорис ГройсПерсоналии
Можно ли найти выход из контекста?Ирина БазилеваЛекции
Искусство между идентичностью и гомогенностьюАкилле Бонито ОливаЭссе
ПосткосмосПавел ПепперштейнСимптоматика
В сетях парадокса. Искусство в глобализированном миреТомас ВульфенБеседы
Ханс-Ульрих Обрист: «мондиализация» versus «глобализация»Ханс-Ульрих ОбристПерсоналии
Особенности партизанского движения в США накануне президентских выборовОльга КопенкинаСитуации
Постдиаспора: констатация и предвосхищениеЕвгений ФиксЭкскурсы
Королевское путешествие. Возвращение.Дарья ПыркинаКниги
Вечность против эфемерногоВладимир СальниковКниги
Очеловечивание вещиВладислав СофроновКниги
Любовь к снеговикамСтанислав СавицкийСобытия
Recycling communism – в поисках новогоСандра ФриммельСобытия
It's all about hubs, man... (Смотри, такие вот хабс...)Дмитрий ВиленскийСобытия
Пристрастившись к шокуНаталья ЧибиреваОбзоры
Другое или другие? Современное искусство КиргизииМуратбек ДжумалиевСобытия
«Новая» абстракция или «старый» симулякр?Кети ЧухровСобытия
В оправдании не нуждается?Богдан МамоновВыставки
Выставки. ХЖ №56Кети ЧухровВладислав Софронов. Родился в 1967 году в Минске. Философ, переводчик. Регулярно печатается в «ХЖ». С 1996 года живет в Москве.
Вынужденные вещи (105 штуковин с голосами их создателей из коллекции Владимира Архипова). Москва, Типолигон, 2003. – 109 с. (1300 экз.)
Художник Владимир Архипов в рамках развиваемого им проекта выпустил книгу. Но чтобы понять, о чем эта книга и как она устроена, надо сначала обратиться к самому этому проекту.
Проект, развиваемый Владимиром Архиповым в институциональных рамках современного искусства, вызывает вопросы и даже некоторое недоумение. Недоумение – особенно «неискушенного зрителя» – связано с вопросом: а искусство ли это вообще? Однако на самом деле эта способность вещей Архипова «выбивать из колеи» привычных представлений об искусстве уже говорит о многом – способность вызывать изумление, останавливать, задавать вопросы – это одна из существеннейших черт искусства (и современного искусства прежде всего).
Но что же делает Архипов? В чем суть его проекта? Он собирает определенные предметы материальной культуры, которые есть в любых странах, но которые по некоторым причинам становятся «видны», только попадая в выставочное пространство. Зубная щетка, выгнутая и просверленная так, чтобы служить крючком для одежды; маракас из жестянки, наполненной крупой; подставка под цветочный горшок, сделанная из виниловой пластинки с загнутыми краями.
Собственно, эти и подобные им предметы и собраны под обложкой книги. Фото вещи, имя автора, год создания, расшифрованная запись – рассказ автора о замысле и воплощении своей идеи или нужды. Плюс два компакт-диска, где эти рассказы представлены в своем изначальном, звучащем выражении.
Относительно «большого проекта» Архипова надо сказать следующее. Первое, что бросается в глаза: использование предметов материальной, бытовой культуры в качестве арт-объектов ставит перед зрителем и критиком два взаимосвязанных вопроса: где проходит граница между искусством и неискусством (не в смысле «плохим искусством», а чем-то просто иным искусству, скажем, техникой или коллекционированием)? И второй вопрос: как мы можем определить искусство (потому что, только дав такое определение, мы получим критерий, необходимый для ответа на первый вопрос)?
Кстати, вещи Архипова находятся как раз на пересечении двух начал. С одной стороны, как уже отмечалось, они поднимают вопросы (это гносеологическое начало). С другой – они абсолютно пластичны, формально выразительны и прекрасно смотрятся и в галерейном пространстве, и на страницах изысканно изданной книги.
Еще отличие вещей из коллекции Архипова от «обычного» реди-мэйда в том, что выставляется не любой предмет, а предмет, уже имеющий «личную» историю, уже связанный с конкретным обстоятельством и более чем конкретной необходимостью (для удовлетворения которой он и создавался). Эту личную историю предмета Архипов тщательно сохраняет (авторское описание, фото, голос, рецензируемая книга, в конце концов), что, с одной стороны, противоречит идеалу «самодостаточного произведения искусства». Но, с другой стороны, подчеркивание с помощью тщательной документации того, что каждая вещь сделана совершенно конкретным человеком для совершенно конкретной цели и, следовательно, другой такой вещи нет и никогда не будет, – снова возвращает нас к понятию уникальности, то есть тому понятию, без которого, начиная по крайней мере с эпохи Ренессанса, искусство себя не мыслит.
Книга «Вынужденные вещи» – это продолжение и составная часть гносеологической составляющей проекта, она принадлежит «эстетике» как на уровне содержания, так и на уровне формы.
Избирая не просто конкретную вещь, а вещь уникальную и выставляя ее в пространстве галереи, а затем на страницах книги (то есть придавая ей универсальное качество – способность вызывать эстетическое переживание), Архипов совершает достаточно традиционный в европейской культуре ход. Такое сочетание уникального с универсальным и есть объект искусства par excellence (по крайней мере в идеале). Этот «парадокс» на уровне книги выражается в сопоставлении самодельной «штуковины» и утонченного дизайна книги, выполненного одним из лучших в стране специалистов в этой области – Владимиром Кричевским.
Такая тщательная репрезентация самодельной вещи тянет за собой следующий ряд вопросов, уже не об искусстве как таковом, а о нас самих, о нашей цивилизации – как в ее духовных, так и в материальных формах.
Что же говорят предметы, собранные в книге?
Во-первых, людям того поколения, которому сейчас между тридцатью и сорока, которые ровно половину жизни провели при социализме, а другую – при капитализме (к этому поколению принадлежит и Архипов), бросается в глаза разница между статусом самодельной вещи в разных социальных формациях. «Товарный дефицит» социализма (а, вернее, иной статус «товара» при социализме) приводил к тому, что самодельная вещь по большей мере призвана была заменять собой отсутствующую промышленную вещь (скажем, дефицит в продаже карманных фонариков заставлял делать их самостоятельно). Та часть коллекции Архипова, которая собрана в России, состоит преимущественно из таких вещей. В современном консьюмеристcком обществе самодельная вещь имеет другую функцию. В обществе, основанном на массовом промышленном стандартизированном производстве, такая вещь призвана утолить жажду уникального, личного, индивидуального. Если в каждом доме стоит один из десятка моделей стульев, выпускаемых концерном IKEA, самодельный стул – это знак того, что его создатель хочет быть не среднестатистическим членом общества массового потребления, а хочет указать на свою персональную уникальность. (Парадокс, однако, в том, что такой уникальности добиваются опять-таки на пути обладания вещью – хотя и иного статуса, чем вещь, выпущенная промышленным тиражом.) Кстати, в той мере, в какой капитализм будет укрепляться в России, самодельные вещи и там будут приобретать такой – индивидуализирующий, а не компенсирующий – смысл. (Еще один парадокс в том, что компенсация присутствует в обоих случаях; только в одном – это компенсация материальной нехватки, а в другом – духовной.)
Исследование этой разницы, вольно или невольно осуществленное коллекцией Архипова, уже придает этому проекту почти что научную ценность (вообще проект весьма тяготеет к музею и исследованию). Поэтому книга стала закономерным и естественным продолжением активности Владимира Архипова. (Важно отметить, что ее просто крайне любопытно читать – не частый случай среди арт-объектов, еще раз подтверждающий, что книга в частности и проект Архипова в общем выходят за рамки современного искусства – чем они, кроме всего прочего, и интересны.)
Наконец, что говорит нам книга о самодельной вещи, внесенной в контекст современного искусства? Во-первых, то, что мы по-прежнему обитаем в «цивилизации вещей». Это значит, что мы многое можем узнать о себе, наблюдая за нашими вещами. Во-вторых, и в современных западных обществах, и в прошлом СССР самодельная вещь сигнализировала об одном и том же (при всех различиях между этими обществами и этими вещами) – о нехватке. Только в одном случае это была, как уже говорилось, нехватка материальная, в другом – духовная.
И что же мы слышим? Самодельная вещь «говорит» нам со страниц книги и живыми голосами творцов с компакт-дисков, что в мире существуют не только товары; что мир не обязательно должен делиться на профессиональных производителей искусства и пассивных потребителей такового; что вещи можно не только потреблять, но и творить; что, наконец, каждый из нас – художник, творец.
Наш мир устроен так, что его «идеальный план», план того, каким он мог быть, если бы был избавлен от горя, уродства и лжи, – этот план содержится в нем только как проект, эмбрион, возможность. Искусство испокон веков было призвано указывать на этот «идеальный план мира» и прояснять его (поэтому оно и сохранилось от наскальных рисунков каменного века до сегодняшних дней). То есть этот мир чреват чем-то лучшим. Искусство не может создать более совершенный мир, но оно может напоминать о нем. Самодельные «штуковины», найденные Владимиром Архиповым и представленные в книге «Вынужденные вещи», – это только вещи. Но одновременно они шепчут о чем-то, что стоит за и над «цивилизацией вещей».