До самых недавних пор термин «глобализация» претендовал на статус ключевого понятия эпохи. Понятие это «стало своего рода новой метанаррацией», «агрессивно навязывая идею повсеместного и неоспоримого мирового порядка» (Дж. Робертс. «Крах модернизации: глобализация и культура»). Казалось, что альтернатив глобализации нет: ведь она «оперировала крайне схематичной оппозицией – оппозицией «подключения/исключения» – как в случае входа в сеть Интернета»; казалось, «что существует только один проект глобализации – на базе коммерческой массовой культуры, международного медиального рынка, современных систем коммуникации, в конечном счете – экономики глобального капитализма» («Борис Гройс: глобализация и теологизация политики»).

Однако опыт последних десятилетий показывает, что многие социологические или культурологические теории глобализации себя не оправдывают. Реальность корректирует гипотезы, что современность освободила «группы и отдельных индивидов от привычных повседневных связей и привязанности к локальному контексту и традициям», что «миграция» – это привычное состояние современного человека и что наш мировоззренческий горизонт полностью определяют новые технологии и т.п. (Дж. Робертс). Мир сегодня – не менее чем вчера, хотя и по другим причинам, – далек от единства. «...Различные зоны современного мира отмечены не столько даже культурными различиями, сколько разными уровнями экономического развития. Ныне дистанция между «центром» и «периферией» разделяет не традиционные и реформированные модернизмом культуры, а экономические системы на разных этапах эволюции к глобальному капитализму» (Н. Буррио. «Глобализация и апроприация»). Более того, справедливо и то, что нет и единого понятия глобализации – а «существует американский проект глобализации, исламский проект глобализации, европейский и наверняка есть и другие проекты... Оказалось, что проекты глобализации приводят к ре-теологизации, ре-фундаментализации, радикализации традиционных религиозных течений, в то время как секулярные политические проекты постепенно слабеют. Таким образом, мы получили нечто совершенно отличное от того, что все ожидали» (Б. Гройс).

Впрочем, под «крахом глобализации» имеются в виду не только неисполненные обещания, что столь щедро раздавал этот политический проект в конце 80-х годов ХХ века, но и разочарование в том, что осуществить-таки удалось. Во многом глобализация обернулась единообразием и стандартизацией, навязываемыми центром (Западом) остальному миру – периферии. Эти глобализированные нормативы, внедряемые в сознание средствами массовой информации, разрушают «внятное различие между внутренним миром субъекта и окружающим его объективным миром» (И. Базилева. «Можно ли найти выход из контекста?»), порабощают даже такое сокровенное начало человеческой личности, как сновидения (П. Пепперштейн. «Посткосмос»). При этом современная неоколониальная нормативность требует от локального художника не столько воспроизводить порождаемые центром универсальные каноны, сколько, наоборот, – аффектировать свою локальность, специфичность, фольклорность. «Универсальный художественный язык Запада доминирует над национальными культурами, которые наделяются значимостью лишь при условии, что они выступают как типические, т. е. несущие в себе «отличие», ассимилируемое этим международным языком... Художник незападного происхождения чувствует себя обязанным предъявлять свою «культурную идентичность» как несводимую татуировку на теле» (Н. Буррио).

Однако далеко не все на периферии готовы следовать этим установкам центра. «Многие страны под влиянием новой индустриализации и постколониальной теории уже не воспринимают себя отсталым третьим миром, что дает основание говорить о возрастающей ныне интеграции культур периферии в культуру центра... Причем речь идет... об их способности преображать формы и практики центра в своих собственных интересах и, таким образом, бросить центру вызов, изменить его культурное самоопределение... В результате модернизации периферии, глобализации и влияния на культуры западных стран национальных культур иммигрантских сообществ Запад уже нельзя считать неким привилегированным агентом культурной модернизации» (Дж. Робертс). В сфере современного искусства наиболее смело мыслящие художники периферии отказываются от вменяемой центром неоколониальной идеологии мультикультурализма и предлагают стратегию «интеркультурализма». Они «используют художественный язык, восходящий к матрице модернизма и пересматривают историю авангарда в свете окружающей их визуальной и интеллектуальной среды» (Н. Буррио). Эта критика глобализации и ее идеологии побуждает некоторых поставить вопрос о замене этого понятия иным термином – «мондиализация» («Ханс-Ульрих Обрист: «мондиализация» versus «глобализация»«).

Впрочем, каким бы термином ни обозначать процессы, определившие собой два последних десятилетия, какую бы позицию по отношению к ним ни занимать, очевидно – мы живем в иной реальности. А потому «не замечать глобализма мы не можем. Это было бы неинтересно» (О. Чернышева. «Всегда горячий хлеб и кока-кола»).