Открытие Национального музея современного искусства. Бухарест, Румыния

 

Коррупция и искусство, казалось бы, – несовместимые понятия. Но это только на первый и не очень внимательный взгляд. Современная экономика на то и есть – глобальная экономика, чтобы самые свои теневые законы обнаруживать в самых неожиданных местах.

Речь пойдет о Национальном музее современного искусства (НМСИ), открывшемся в конце октября 2004 года в Бухаресте^[1]. Тремя годами раньше его создание провозгласил специальный декрет правительства, так что задолго до начала работы статус музея обозначился как детище государственного заказа, объект особой важности и секретности. Конечно, он привлек к себе пристальное внимание и интерес уже на стадии идеи, но, поскольку все сотрудники музея были заранее назначены, место расположения определено, название найдено, даже ряд работ приобретен – стало ясно, что бурных, но бесплодных дискуссий не миновать. Местное художественное сообщество негодовало, возмущалось, паниковало. Начались нескончаемые разговоры и протесты, ползли сплетни и строились предположения. Все это на фоне полной секретомании со стороны администрации НМСИ, когда никто не утруждал себя ответами на вопросы и комментариями: полное молчание воцарилось вокруг так называемого корпуса Е-4 Дворца Парламента, недостроенной резиденции Николае Чаушеску, дворца, прозванного в народе Дракулалендом. Это огромнейшее здание – самое большое в мире после Пентагона, в нем, несмотря на заметную полупустынность, на сегодняшний момент соседствуют Парламент, Музей национального костюма, небольшая государственная галерея «Брынкушь» и, собственно, НМСИ. То есть культура сожительствует с большой политикой. Большая политика выделила современному искусству аж 16 000 кв. м на четырех этажах, что составляет примерно 4% от общей площади дворца. Чтобы попасть в НМСИ, надо пройти железные ворота, полицейский пост, электронный контроль, как на таможне в аэропорту... что ни говори, а порой приходится спрашивать себя: это культурное заведение или все-таки военный объект?

Что же мы видим, пройдя сквозь череду стеклянных дверей и контрольных фильтров? Обширные, завораживающие своими просторами белоснежные залы, «сталинскую» отделку, напоминающую театральную, сомнительного вкуса бутафорию и две стеклянные шахты лифтов, прилепленные к фасаду. Вход – бесплатный.

Самая большая проблема этого музея – полнейшая неадекватность локальному контексту, поскольку музей был создан наспех, без учета каких бы то ни было советов и требований, при почти полном игнорировании местного арт-сообщества.

Другая проблема – отсутствие солидной коллекции, которая основывалась бы на полноценных исследованиях в области местного и интернационального искусства. На разные, случайного характера приобретения были выделены впечатляющие суммы, но то, какими соображениями руководствовались при этом, сколько средств израсходовали на те или иные экспонаты коллекции, – так и осталось неизвестным. В этой ситуации решили открывать НМСИ, предложив двум французским институциям привезти свои, уже «проверенные» выставки, – обе оказались довольно неактуальными и весьма ординарными. Во-первых, это выставка CAMERA, кураторами которой выступили Ханс-Ульрих Обрист и Вивиана Рехберг (Мюзе д'Арт Модерне де ла вилль де Пари). За ней последовало совсем стерильное, вяло-концептуальное представление «STOCK ZERO (OPERA) prologue: Bucharest» (куратор Николя Буррио, Пале-де-Токио).

Все западные кураторы проявили в данном случае полную инертность, незаинтересованность и безмятежность. Привезли выставки, побыли на открытии, получили свои гонорары, даже не подозревая (или не желая знать), что большая часть столичного художественного сообщества не была приглашена ни на вернисаж, ни на «большое» открытие^[2], а так называемый интернациональный консультативный совет музея носит абсолютно формальный характер. Никого из иностранных гостей не насторожила и не встревожила реальная подоплека этого важного «политического» события. Локальные восточноевропейские распри, тревоги, скандалы, коллизии не очень-то занимают, как правило, западные интеллектуальные умы. То есть, для них существует дифференцированная мораль: кто и на что именно дает деньги, что именно просит взамен – важно только если живешь в Лондоне, Лионе, Амстердаме или Берлине, ну а если где-то на востоке Европы открываются институции во благо политического имиджа или для накопления символического капитала – это уже не суть важно. Таким образом, благодаря присутствию модных кураторов и дипломатических особ местная коррупция легитимируется и становится видимой.

***

Тот же поведенческий паттерн западного интеллектуала стал очевиден и в контексте московской биеннале, кураторов которой ничуть не встревожила очевидно нездоровая атмосфера вокруг подготовки этого события. Никто из них не протестовал, не отказался от проекта на фоне пошлого и дешевого манипулирования, вызвавшего бурю возмущения среди московских художников. Важно отметить, что самые интересные проекты Московской биеннале можно было увидеть именно в параллельной программе, составленной местными творческими силами. Воздержание от инакомыслия оборачивается в глобальном мире полным провалом этики, становится своего рода новой моралью. Моралью наизнанку. Впрочем, это уже тема, далекая от визуальности.

Примечания

1. ^ См. «ХЖ» №47, декабрь 2002, с. 60-61.
2. ^ Интересно отметить тот факт, что «малое» открытие музея состоялось еще в июне 2004 года, перед местными выборами – сугубо для политической «знати», местных олигархов и части прессы.