«Постдиаспора: вояжи и миссии». Куратор О. Копёнкина.
Московский музей современного искусства. 30.01.05. – 28.02.05

Среди специальных проектов Московской биеннале далеко не каждый отличали цельность кураторского высказывания, завершенность формулировки поставленной проблемы и вообще интерес к задаванию вопросов, а не просто к составлению «выставочного набора». В Московском музее современного искусства проходили две такие выставки, чье соседство могло бы стать темой для отдельного очерка. Первая из них была посвящена гендеру, вторая, о которой и пойдет речь, – проблеме национальной идентичности.

Выставка «Постдиаспора: вояжи и миссии» особенно актуальна для биеннале-дебютанта, так как является прямым отголоском рефлексии на тему «Какой должна быть Московская биеннале?» Должна ли она репрезентировать национальную специфику или в большей степени ориентироваться на вписывание пространства нашей арт-системы в зарубежный контекст?

Постдиаспора, по определению одного из ее представителей, – термин, применяющийся по отношению к поколению постсоветских художников и интеллектуалов, переместившихся на Запад в 90-е годы – после падения Берлинской стены, в эпоху дискуссии о глобализме и повсеместной деморализации локальности (Е. Фикс. «Постдиаспора: констатация и предвосхищение». «ХЖ» N56).

На выставке представлены выходцы как из России, так и из других стран Восточной Европы; обосновались они и в США, и в странах Западной Европы. Постдиаспорическое поколение неоднородно, и различается оно не только своим происхождением.

Единство постдиаспоре гарантирует неизбежность для любого ее представителя столкновения с дилеммой «добровольной ассимиляции» и самоизоляции. Выставка демонстрирует спектр стратегий культурной идентификации, избранных двенадцатью художниками в сложившихся обстоятельствах. Самое интересное, что при вариативности подходов (которую подчеркивает экспозиционная незаданность, свободное течение выставочного повествования), тем не менее, вырабатывается некий общий язык, который не является производным ни от постсоветского дискурса, ни от сугубо модернистского, западного, – язык «новой локальности» (О. Копёнкина), постдиаспорический. Он тяготеет к универсальному евро-западному языку в аспекте качества, что особенно наглядно при сопоставлении с выставкой, располагавшейся этажом ниже. Наличие такого языка характерно именно для начала 2000-х годов, работы на выставке датируются 2002 – 2004 годами. Большинство произведений исполнены в форме «дистанцированной» визуальности – видео или фотографии, тем сильнее подчеркивается присущая им жесткая, несентиментальная искренность (например, Ярослав Могутин – «Без любви», 2000 – 2004). Бесспорным хитом выставки можно назвать остроумную инсталляцию болгарина Даниила Божкова «Станция новых продуктивистов»: в комнате от IKEА установлен телевизор, по которому транслируется русское разъяснение хладнокровных шведских названий бесконечных составляющих IKEА-вского рая. Также мифу национальной аутентичности посвящена видеоинсталляция Джоанны Малиновски, ставшая хрестоматийной иллюстрацией национальной проблематики: художница, переехавшая из Польши в Америку, испытывает на прочность сложившийся стереотип как восприятия польских иммигрантов, так и восприятия границ художественного произведения, в качестве арт-жеста предлагая убирать квартиры в обмен на лекции по философии.

Пропорция «вояжей» и «миссий» неравная. Точнее, миссии являются в большей степени фигурой умолчания, оставленной на попечение зрительской логики (за исключением видеоинсталляции Евгения Фикса «Кабина хакера», 2004, в которой прямолинейно дается назначение/миссия российского диаспорического субъекта на Западе). В этом, пожалуй, и состоит заслуга куратора, предложившего плодородную почву для размышления.