«Человеческий проект». 26.01.05. – 21.02.05.
«Россия-2». 18.01.05 – 21.02.05. Центральный Дом художника, Москва

 

Большой проект для России оставляет большое поле для вопросов.

Желанного результата 1-й Московской биеннале – легитимации современного искусства на социальном уровне – не произошло. В художественном сообществе до сих пор муссируются вопросы финансирования и внутреннего регламента этого события, отвлекая внимание теоретиков и практиков искусства от его профессионального обсуждения. Общее впечатление от Большого проекта – тотальное разочарование. От большинства работ художников, от официоза, от экспозиций, от отсутствия исследовательской работы

Объявленная тема биеннале, призванная очертить ее концептуальный контур, нивелировалась большим количеством специальных и параллельных проектов, различных по месседжу, и поэтому практически не читалась в основном. Конечно, объединение всех «основных-параллельных-специальных» хотелось видеть обращенным к метафорическому российскому силовому полю, через понимание глобального общемирового контекста (раз уж биеннале проходит в России). Именно через символичность локальной, местной среды прочитывать заданную тему – диалектическое понимание «надежды». Но диалог «о российском» внутри рамочной программы биеннале прослеживался только в двух проектах.

Первый из них – «Человеческий проект», сделанный усилиями филиалов Государственного Центра современного искусства с участием региональных авторов (в список которых, как ни странно, попали художники из С.-Петербурга), представлял Россию географически. Второй – «Россия-2» от галереи Марата Гельмана – лояльно демонстрировал альтернативный политико-методологический «конструктор новой культуры» для новой России.

Обе выставки, находясь в смежных пространствах третьего этажа ЦДХ, чувствовали себя неловко по отношению друг к другу. Не только потому, что Гельман показывал конвертируемое, качественное московское искусство круга своей галереи, а региональные авторы при таком соседстве смотрелись на фоне привычного набора «московских корифеев» темными лошадками. Совпадающие по интенции выставки не стыковались еще и из-за желания кураторского корпуса обоих проектов говорить от имени высоких и далеких горизонтов. Что до смешного порой не совпадало с возможностями или убеждениями представленных на этих выставках произведений художников. Стремление кураторов определить и зафиксировать термин «новый гуманизм» по отношению к уже существующей формулировке в пресс-релизе «Человеческого проекта» смотрелось по-провинциальному наивно. В случае же с выставкой «Россия-2», манифест «герметического культурного сообщества» воспринимался слишком уж пафосно-трагически на фоне прекрасного дискуссионного поля, развернутого в виде журнала и сайта. Поэтому качественно организованная выставка стала всего лишь иллюстрацией к псевдополитическим пересудам.

Так что при посещении обеих выставок невольно возникала параллель с вынужденным скепсисом патологоанатома, пристально вглядывающегося в препарированное тело (в нашем случае – в искусство) и одновременно пытающегося соотнести результаты наблюдений как с отклонениями – мнением кураторов, так и с нормой – с реальностью.

Две мертвецкие на одном этаже – это слишком. Особенно если взгляд и слух и там и там постоянно улавливали призывы к «гуманности», к возвращению в одном случае к Человеку и отказу от сарказма и самоиронии, в другом случае – к Духовности и очищению искусства через деконструкцию и критику власти.

Оперировать понятием «гуманизм» в последнее время очень модно. Такое ощущение, что культура и искусство, в очередной раз проиграв радикальности жизни, вспомнили наконец-то об этой самой мечте – о Человеке и Духовном.

Но что такое современный гуманизм? Человек, изученный со всех сторон и изнутри – с вывернутой плотью, сломанный социальными, политическими, экономическими и гендерными отношениями, – уже не оставляет никакой возможности для лояльного определения гуманизма. Новый гуманизм – математически выстроенная мечта о несвободе. Новая расчетливая попытка передернуть ситуацию внутри прозрачности искусства. Гуманизм как проявление внимания к предполагаемым чувствам и эмоциям человека воспринимается сейчас не иначе как душевный онанизм. Гуманизм в выстраивании нового отмежевания Духа от плевел официоза – избыточная мечта о превращении бизнеса (галеристы, никуда не деться, – бизнесмены) в самодостаточную, герметичную, морализирующую структуру.

В таком случае, остается просто сочувствовать. Может быть, на самом деле искусство утратило свою состоятельность и очарование, усматривая изрядную долю банальности в разговоре о духовном и нетленном? Но не этого ли так добивалась сама культурная тусовка, признавая моветоном любое движение в эту сторону? В итоге каждая новая попытка сделать что-то духовное и сказать что-то гуманное воспринимается как безнадежное стучание головой об стену, в ожидании, что этот стук зазвучит как прекрасная музыка, услышанная в детстве.

 

Человеческий проект:

Страсть, боль, страх – отдельное, человеческое, реальное и наиболее жизненное – почему-то не были востребованы кураторами «Человеческого проекта». Увлекшись пафосом воспроизведения общего положительного концепта, кураторы в итоге сосредоточились на внешне-человеческом. До сих пор мне непонятно, как и по какому принципу можно выпарить это самое «человеческое» из общей массы тем и рассуждений о жизни? Все, что есть в нас, – от социального, политического, гендерного, экономического. По-другому и невозможно навести оптику. Художникам проще – моральный выбор для них лежит на грани между личными ощущениями и трезвой оценкой этих же переживаний в других.

Главная слабость проекта – в несогласованности между кураторами и художниками по главному вопросу: что понимать под «человеческим»? В итоге проекты при всей их сделанности и силе высказывания смотрелись унифицированно-редуцированными под востребованный локус позитивного гуманизма. Произведения, объединенные экспозиционной «кучей-малой» и странным принципом – видео в одном углу, картины – в другом, зачастую теряли свою впечатляющую открытость и интеллектуальную емкость.

Главное достоинство проекта – показывать художников из регионов в Москве. Это подвиг для кураторов. Доказывать, что именно провинция – полновесная Россия, что она – не хуже. Что художники провинции – непривычно, не по-московски искренни. Например, такие проекты, как гиперреальная живопись Керима Рагимова (С.-Петербург), поражает откровенной иронией и в то же время любовью ко всему человечеству. Группа «Зер Гут» (Екатеринбург) с видеоинсталляцией «Всевидящее око» – имитацией пристального внимания к повседневной жизни, текущей за окном, Божьего устало-ленивого наблюдения сверху. А группа «Provmyza» (Нижний Новгород) – впечатляющими съемками скользящих и падающих людей, чьи лица искажает то ли страх, то ли азарт.

Московская биеннале, благодаря этому проекту, без сомнения, стала интереснее. Включенный в последнюю минуту в общую программу Большого проекта, участвующий на условиях самофинансирования, «Человеческий проект» стал моделью культурной общероссийской ситуации, отраженной местечковыми проблемами, подтверждающей уже на уровне искусства злую провинциальную шутку «Москва – не Россия».

 

Россия-2:

Очень самостоятельная выставка, представляющая многих известных художников с не менее известными произведениями. Однако удивляет в таком случае стремление куратора выстроить новую культурную систему на старом, апробированном, утвержденном историей, практикой и властью российском искусстве. В каждом из представленных проектов скользит усталость от звездности и рефлексия на якобы проблемные темы. Терроризм у Олега Кулика, футуристическая шутка Валерия Кошлякова, метафорическая пародия Владимира Дубосарского и Александра Виноградова.

Да, «Россия-2» – самая убедительная выставка по подаче материала про конвертируемость российских художников в рамках международного диалога. Но не более. Привычный набор имен. Привычные варианты работ от этих имен. Привычное их вписывание в сложившуюся художественную и общественную ситуацию – даже заранее, как мне кажется, предложенный и форсируемый конфликт общества с «антихристианскими» произведениями Марины Колдобской и Авдея Тер-Оганьяна. Но в такой России неинтересно. Все заранее предопределено и понятно.

Пафос желания демонстрировать достижения глобального масштаба обеих выставок привел к тому, что проекты в целом прозвучали неубедительно. Оттого – несерьезно. Несмотря на то что и та, и другая выставки были интересны, вполне самостоятельны и нашли бы своих зрителей и без биеннале. Но пафос и высокопарность дискурсов сделали их всего лишь поводом для очередной тусовки. Хочется уже не пафоса, хочется откровенности и прозрачности. Честности в таких серьезных темах. Именно честность и искренность могут гарантировать гуманизм в обращении к потенциальному неискушенному зрителю и, следовательно, новый взгляд на понятное и очевидное.