Позиция «автор и камера» остается абсолютно непоколебимой, что бы ни предпринимали современные художники. Эта пара бескомпромиссно стабильна, ее невозможно разделить, даже если автор предоставляет камере снимать все, что «взбредет» в ее крошечную голову – например, подбрасывая камеру вверх (см. мою работу «Апокрифы»). При этом создается иллюзия отсутствия автора, ведь результат (фото или видео) не несет ничего авторского. Более того, подбрасывая и ловя камеру, автор выполняет лишь механическую функцию, под стать самой камере. Здесь эстетическая сторона стремится к нулю. Зато обостряется до предела этический аспект – один обрекает другого на риск уничтожения. Но в этом и проявляется ясность отношений – нет фотографа без камеры, нет камеры без фотографа.

Но что происходит, если в следующей позиции – «камера и объект» – установить черную, глухую плашку, закрывающую объект на две трети. Традиционные взаимотношения кардинально меняются. Автор собственноручно блокирует свое зрение. Камера снимает 80 процентов черноты. Объект съемки оказывается на пленке в урезанном (откорректированном) виде. Здесь корректура обретает идеальное состояние: выброшены и автор и объект, при этом почти автоматически.

Черная плашка не связана с личностью фотографа, который выступает лишь в роли штатива (на всех кадрах видны только его пальцы). Но действие плашки абсолютно агрессивно по отношению к объекту съемки, пространству за ней – она механически вычищает и собирает это пространство вокруг себя, превращая его в рамку (в памятник) самой себе. Это – монумент всей присутствующей информации на время съемки, через который, как через черную дыру, она устремляется к нам на пленку в своем избытке, перекрывая себя. Отсюда акционизм происходящего. Важен лишь момент «наводки пятна» на реальность, момент, когда дрожащие пальцы производят корректуру реальности. Здесь «эффект солнечного затмения» сакрализуется во времени. Сам последующий фотоснимок вторичен, он является лишь фотодокументом. Если бы это было не так – черную плашку можно было бы без проблем нарисовать поверх изображения или ввести с помощью компьютера позже.

Метафора затмения здесь наиболее очевидна, потому что в обоих процессах прикрытия света задействована механика, не связанная с человеческими эмоциями. Человек как автор – лишь наблюдатель, прикрывающий свои глаза от слишком яркого света информации. Но закрытие экрана, объектива не означает изоляцию от внешнего, отказ от мира, уход в затворничество. Речь идет скорее о смещении в сторону маргиналий от территорий и пространств (в культуре), представленных как «центральные». В этом смысле этика взгляда складывается в зависимости от того, насколько «прищурены» глаза автора по отношению к центру. Также можно сказать: черная плашка устанавливает единственно возможный сегодня баланс между авторским, всегда иллюзорным, взглядом и иллюзорностью формулы: «Все является произведением искусства». Искусство сегодня требует затемнения этого Всего. Процесс пошел обратно. Формула «мир как произведение искусства» уже не критерий новаторства и широты культурно-философского дискурса. Наоборот, это тупик свободы творчества, колоссальный балласт, якорь, который уже очень сложно сбросить, даже на время. И в этом пункте вступает в свои права автор. Именно он должен навести пятно (затмение) на социокультурный центр, а не на маргиналии – клумбы с цветами, пейзажи, натюрморты, даже если эстетическая сторона их бесспорна. Здесь цензура затмения реализуется в полной мере лишь по отношению к центру, а не к обыденному. Съемка Красной площади – хороший пример этому. Но! Важным здесь является и то, что Автор-фотограф, прикрывающий глаза и объектив черной плашкой, лишь акцентирует то, что мы уже давно автоматически (бессознательно) производим, – блокировку Всего, преподносящего себя как тотальное произведение искусства. У нас уже образовалось на глазах «бельмо неразличения», мы уже давно не видим сердцевины (Красной площади).

Мы подошли к парадоксу: чтобы увидеть центр сегодня, его надо прикрыть.

А чтобы убежать от центра, в него надо войти.

Пожалуй, этот трюк не так сложен в исполнении, как кажется. Необходимо лишь понимать, что Автор, как центр самого себя, сам требует своего затмения.

И в этом смысле Автор, наводящий на себя «пятно непонимания», может увидеть себя в пространстве Всего.

Заслуга Малевича в частности в том, что он указал на необходимость баланса между избыточной чернотой центра (и Автор, и Культура) и невербального пространства (Неизвестное) на периферии. Здесь амбиция Малевича достигла своего апогея. Если нет равновесия, исчезает сам квадрат и спасающая его рама.

И в этом смысле Автор, держащий сам себя, как черную плашку перед объективом, – это канон «понимания Всего», даже если на самой фотографии почти ничего не различить из того, о чем думал художник.