В мире современного искусства эстетическое принято ограждать от диктата этики, которая понимается как нечто консервативно-корректное, ограничивающее творческие проявления современного художника. Риторика актуального искусства легитимирует субверсию этики как по отношению к объекту критики (государству, институции и так далее), так и по отношению к субъекту, на стороне которого критик (художник) находится (личность, сообщество и так далее). Этика перестала быть большим нарративом. В современном искусстве она часто становится всего лишь компонентом художественного языка или элементом процесса создания произведения, а не тотальной позицией, определяющей художественный процесс и художественное производство во всех его проявлениях. Даже в работах социально ответственных художников действие, возникшее как результат этической позиции, может не быть этическим по своей форме.

Этика взгляда, как особый случай проблемы этики в современном искусстве, неотделима от проблемы репрезентации, дискурс которой сам по себе достаточно консервативен. В 2000-х аффирмация репрезентации как таковой в контексте современного искусства – это симптом центристской художественной позиции, мотивированной художественным рынком, который продолжает оставаться нарративом-заменителем в вакууме больших интеллектуальных или художественных нарративов. После феминистской и постколониальной критики неизбежно возникло сомнение в возможности этического взгляда как такового. Нечто приближенное к этическому взгляду в 2000-х проявляется в документальных видео, активистских проектах и искусстве перформанса. Последовательная этическая позиция 2000-х – в оппозиции симуляционной репрезентативной художественной стратегии.

С одной стороны, документальный язык больше, чем какой-либо другой, соответствует этической позиции. С другой – именно документальному языку, и особенно документальной фотографии, мы обязаны наиболее радикальной субверсией этики в последние годы. Проблема «этика против фотографии» разрешима только при особом позиционировании художника по отношению к объекту репрезентации. Этический взгляд – это идеологически безразличное рассматривание конкретного человека, конкретного локального сообщества. Это взгляд, избегающий как рассматривания вблизи, так и издали, – здесь этика становится пространственной проблемой нахождения точки, с которой возможно этическое зрение, и эта точка лежит где-то между «крупным» и «широким» планом. Альтернатива этическому взгляду – полная замена аппарата зрения действием, а репрезентации – активизмом, то есть этикой «без глаз».

Этика или отсутствие этики – в положении художника относительно объекта критики. В этом состоит, на мой взгляд, разница между радикальными московскими художниками 1990-х и 2000-х. Если в 90-х радикальный художник направлял свою агрессию вовне – на другого художника (Бренер) или институцию (Тер-Оганьян), то в 2000-х художник сам является реципиентом своей агрессии (Ковылина) – работает со своим телом, своей биографией, своим психическим состоянием. Художник 2000-х замыкает свою рефлексивную агрессию на себя, и это позволяет ему оставаться предельно этичным.

Наиболее трагический аспект этической проблематики – это то, что этика несет в себе консервативную коннотацию. Требуя этики по отношению к отдельному человеку или группе, мы требуем этики и по отношению к институции и государству. Этика противопоказана как средство радикальной критики. Однако актуализация этической проблематики сегодня своевременна. Обращение к проблеме этики – это необходимая терапевтическая самокорректировка художественной позиции, наступающая в промежутке между периодами агрессии, направленной вовне.