Сегодня, когда на исходе 2016 год, мы можем, наконец, констатировать, что живем в ХХI веке и больше не можем оправдываться и руководствоваться в своих действиях событиями и идеями века ХХ. Еще каких-нибудь пару лет назад настоящее представлялось бесконечным перепевом концепций, общественных договоров и конфликтов прошлого. Но время, словно взятое напрокат у предшествующего века, подошло к концу, безвременье завершилось.

И мы оказались в качественно новом времени, со своими, не имеющими прямого аналога в ХХ столетии, парадигмами, конфликтами и системными кризисами. Исламское государство, миграционный кризис, территориальные споры, прекаритет и так далее — это то непредвиденное новое, что мы не можем интерпретировать как результат неразрешенных проблем ХХ века. Даже если истоки конфликтов дня сегодняшнего и уходят в прошлое, их манифестации и жертвы воспринимаются как настоящие, то есть то, к чему мы не были и не могли быть готовы. Применение существующих, наработанных в прошлом форм, методов и инструментов в попытках решения сегодняшних проблем представляется нереальным.

Сегодняшняя новизна — в постепенном исчезновении иронии, рефлексии, в возвращении «здесь и сейчас», не обремененного памятью о конфликтах и жертвах прошлого, в не проговоренном, но фактическом отказе от гуманизма. Зазубренные уроки ХХ века больше не являются твердым и универсальным знанием, которое может помочь оперировать в новом времени. Мы, особенно те из нас, кто сформировался в инфантильном конце ХХ столетия, достигнув среднего возраста, оказались лицом к лицу с веком XXI к нему не готовыми. Мы, дети вчерашнего мира, сконструированного на гуманизме как результате травмы ХХ века, включая Вторую мировую войну и сталинизм, в оцепенении наблюдаем за возвращением обновленных звериных инстинктов человечества.

Мы должны заново научиться ходить, говорить, думать и материализовать своими ответственными действиями (или ответственным бездействием) век XXI. Этот страх перед новым временем, которое наступило/наступает в(не) зависимости от нас, этот ужас перед будущим, быть может, единственное, что по-настоящему связывает нас сейчас с прошедшими эпохами.

Страх

В атмосфере предчувствия новых переделов границ, новых конфликтов и идеологий, что мы ожидаем от искусства? Другими словами, каковы возможности искусства в реальности нового времени? Как деятели искусства, сформировавшиеся в атмосфере послевоенного статуса-кво и аллергии к насилию и идеологиям, могут ответить на запрос сегодняшнего дня, где насилие и нестабильность, несомненно, заглушают философское теоретизирование? Что может предложить художественный мир, кроме очередной биеннале, художественной ярмарки или «интеллектуального бестселлера»? Может ли вечерний аукцион Сотбис или даже Creative Time Summit хотя бы приостановить стремительное расшатывание мира?

Для искусства оставаться тем, чем оно было еще совсем недавно, — критическим инструментарием, рефлексирующим и внедряющимся на микроуровне в реальность, которая, в свою очередь, стабильна и тотальна, кажется невозможным. Если еще вчера самим большим злом для искусства представлялись диктат рынка, консерватизм, государственная цензура или мода, то в сегодняшней ситуации нам грозит уже пересмотр позиций искусства на уровне экзистенциального выживания всей послевоенной надстройки (и западной, и глобальной) культуры.

 

Снова Человек

В состоянии предчувствия грядущих катаклизмов у искусства не остается никакого другого выхода, кроме как занять определенную позицию по отношению к Человеку и гуманистическим идеалам. Нарождающееся искусство, произрастающее из исследовательских проектов, разного уровня реализмов и изначально идеализированных созидательных практик, осознает необходимость перефокусировки на Человеке и его проблематике, за пределами государства, партийности и какой-либо институциональности. Искусство будущего начинается сегодня с рассмотрения Человека и человеческих сообществ в их реальном каждодневном измерении, без химер нарциссических теоретических построений.

Однако, если подлинное искусство всегда безоговорочно на стороне Человека и человеческого сообщества и никогда на стороне власти, идеологии или прото-тоталитарного теоретизирования, то сегодня Человек как «сердцевина искусства» не должен находиться в геометрическом центре фокуса художника. Из-за своей чрезвычайной уязвимости искусство должно поставить Человека формально «сбоку эстетики», вне досягаемости власти и насилия, тем самим выведя Человека из-под удара религии, традиции, предписанного будущего и больших проектов, оставив его для мелкого и каждодневного. Искусство сегодня как никогда должно оградить Человека, чтобы он не стал опять добычей и материалом для общественного или художественного строительства. Быть может, главным для искусства сейчас является просто оставить Человека в покое.

Еще раз Конец?

Еще несколько лет назад попытки говорить о конце постсоветского или постпостсоветского казались преждевременными и не соответствующими реальному положению дел. Однако теперь, в 2016 году, «большое постсоветское» как бередение ран утопии и антиутопии ХХ века, кажется, действительно подходит к концу. Несмотря на то, что знаки советского продолжают контаминировать физические и интеллектуальные пейзажи на постсоветском пространстве, их актуальность отходит на задний план на фоне новых пугающих изменений в мире, за которыми угадываются, возможно, не менее проблематичные утопии и антиутопии входящего в силу XXI столетия.

Однако, если настоящее находится все еще в неопределенных отношениях с прошлым и будущим, то каким образом локализуется постсоветское именно сейчас? Другими словами, каким образом оно находит себе место в новой темпоральности и распределяется между прошлым, настоящим и будущим? Видимо, отчасти оно остается тем, что связывает нас с остатками гуманизма и веры в Человека и тем самым как бы привязывает время к традиционной темпоральности понимаемой как прогресс, замедляя шестеренки фашизоидных репрессивных механизмов и не позволяя им «произвести» ужасное будущее уже прямо сейчас. К счастью, неопределенность сегодняшнего времени как бы вяжет нас по рукам и ногам, заставляя топтаться на месте и не давая ходу античеловеческим тенденциям в нас самих, которые, как показывает опыт, выходят на поверхность во всех вариантах будущего. Сейчас, по аналогии с предшествующими хищническими эпохами человеческой истории, мы с ужасом предчувствуем будущее, и оно, к сожалению, уже наметилось.