Уже не первый раз проблема времени оказывается в центре внимания «ХЖ». Так, в начале текущего десятилетия журнал посвятил этой проблематике целых три последовательных выпуска. И это закономерно: внезапно изменившаяся общественная атмосфера создала иллюзию, что после периода застоя перед нами вновь замаячило будущее — «новое будущее» (№№ 84 и 85), и что ретроспективно оно высвечивает для нас иное прошлое — «новое прошлое» (№ 86/87). Однако, настаивая на новизне нашего восприятия настоящего, его минувшего и его перспектив, авторы тех номеров «ХЖ» не сомневались в линеарной природе времени, что оно двигается из прошлого через настоящее в будущее. Именно это и поставил под вопрос опыт последних лет. Ныне восторжествовало ощущение, что «время вывихнуто» и за прошлым не следует настоящее, а за настоящим — будущее. Скорее, наоборот: будущее предшествует настоящему, время проистекает из будущего. «Причину подобной̆ спекулятивной̆ реорганизации времени следует искать в организационной̆ комплексности современного общества, основными условиями которого являются уже не отдельные личности, а системы, инфраструктуры и сетевые сообщества, в которых человеческий̆ опыт теряет свою первичность» (А. Аванесян, С. Малик «Комплекс-Время»).

Эта новая ситуация чревата последствиями. Одно из них сводится к тому, что, будучи зависимым от будущего, которое по определению всегда неопределенно, настоящее становится территорией полной̆ непредсказуемости и незащищенности. А это, в свою очередь, гарантирует элитам полную власть над настоящим: «власть настоящего основана на постоянном продлении его жизни, на отодвигаемой̆ границе, отделяющей̆ одно время от другого» (И. Будрайтскис «О неполноте настоящего»).

Распад линеарного времени породил и другие последствия, особенно ярко проявившиеся в искусстве. Сама природа современного произведения — его нестационарность и вариативность, его постоянное видоизменение при адаптации к новым проектам и пространствам, делает произведение «неизбежно незавершенным», что можно расценивать «как концептуальный̆ ресурс, а время — как экспериментальный̆ материал» (Д. Галкин «Незавершенность как неизбежность...»). Говоря иначе, «практика современных художников являет собой̆ особый̆ род деятельности, которая в наши дни имеет особые права на ничем не ограниченное, но притом в своих пределах правомерное отношение к субстанции и концепции времени» (А. Мизиано «Температура, невостребованность, трещина...»). Более того, свободное манипулирование временем вошло сегодня не только в практику художников, но и кураторов и музейных институций. Современная музейная экспозиция заменяет «монолог о прошлом диалогическим воображением», то есть то, что предстает перед нами сегодня в залах музеев — это уже не столько показ хронологического становления истории, сколько сочинение разных историй о прошлом (П. Гилен «Музеехронотопы...»). Ведь разные социальные группы связывают себя с разным прошлым и, более того, современный человек, будучи встроенным в разные группы, живет одновременно в разных историях.  Так время и история перестают быть тотальными одномерными сущностями, отчужденными от реального человека, а становятся ему соразмерными, близкими его реальному опыту.

А потому, если и в самом деле будущее сегодня предшествует настоящему, то верно и то, что «искусство будущего начинается сегодня с рассмотрения Человека и человеческих сообществ в их реальном каждодневном измерении, без химер нарциссических теоретических построений» (Е. Фикс «Опять, снова, еще раз»).