Выпуск: №58-59 2005

Рубрика: Диалоги

Солидарность: с кем, каким образом, против кого?

Солидарность: с кем, каким образом, против кого?

Материал проиллюстрирован видами экспозиции выставки «Коллективное творчество», Фридерицианум, Кассель, 2005. Кураторы – группа What, How, For Whom

Дмитрий Виленский (р. 1964) – художник, куратор и теоретик современного искусства. Инициатор Рабочей группы "Что делать?" и редактор одноименной газеты. Живет в С.-Петербурге и Берлине. Давид Рифф (р. 1975) – критик современного искусства. Редактор газеты "Что делать?" и интернет-издания www.chtodelat.org Живет в Берлине и Москве. What, How, For Whom - кураторский коллектив, в состав которого входят Ивет Курлин, Анна Девик, Сабира Саболович, а также дизайнер и публицист Дежан Крсиц. Коллектив организует различные художественные, выставочные и публицистические проекты. Кроме того, под его руководством находится Новая галерея в Загребе, столице Хорватии.

Солидарность (этим словом мы обязаны французским коммунистам) обозначает чувство братства во славе и в унижении, в потерях и в завоеваниях, в победе и в поражении.

Тренч


Дмитрий Виленский и Давид Рифф: Готовясь к нашему диалогу, мы нашли фрагмент текста из интервью Сюзан Бак-Морс с Грантом Кестером. Бак-Морс утверждает: "Адорно говорил о соматической солидарности (от греч. soma – тело) с жертвами социального насилия, которую мы испытываем, даже если это насилие считается приемлемым в нашей культуре. В связи с этим я хочу сказать, что эстетическое – это воплощенная форма критического сознания и что политикам следует доверять этому чувственному знанию. Речь идет скорее не о симпатии, а об эмпатии, о сопереживании, которое способно породить чувство солидарности с теми, кто не является частью нашей группы, кто не разделяет нашей коллективной идентичности".

Мы бы хотели предложить эту цитату как отправную точку в нашей дискуссии о том, что же такое солидарность. Прежде всего, мы надеемся, что она поможет нам связать социально-политическое понимание солидарности с искусством и культурной ситуацией в целом.

В политической сфере существуют различные способы "демонстрации" солидарности: "Носите эту ленту, чтобы показать вашу солидарность с больными СПИДом", или передайте какие-то деньги в помощь жертвам репрессий, или сходите на демонстрацию, или сделайте что-либо еще. Сегодня работникам культуры приходится все чаще подписывать различные ходатайства в поддержку жертв разного рода репрессий со стороны государства, фундаменталистских групп или разведывательных служб. Это происходит в США (достаточно вспомнить случай с Critical Art Ensemble[1]), в России (письма в поддержку разгромленной выставки "Осторожно, религия!") и т.д. Но действительно ли это – единственный способ проявления солидарности? Призыв к солидарности чаще всего оказывается воззванием из маргинальной позиции. Естественно, что за поддержкой обращаются те, чье положение уязвимо и вопрос выживания зависит от их способности к мобилизации более широкой, внешней по отношению к локальной ситуации среды (посредством субсидирования, сотрудничества, подписания писем в защиту и т.д.). В этом смысле выступление с призывом к солидарности оказывается поддержанным из сочувствия к тем людям, которые просто симпатичны и могут работать вместе. Однако подобная демонстрация солидарности зачастую терпит крах, как только возникают ситуации, когда требуется не просто нормально работать вместе, а вместе подвергаться риску в противостоянии системе. Едва ли можно припомнить какие-либо недавние релевантные акции протеста работников культуры, которые были бы артикулированно направлены против системы в целом. Забастовка "intermittents du spectacle"[2] была направлена на сохранение прежних социальных привилегий. Члены этой организации не выдвигали политических требований, направленных против фестивалей, над которыми они работали. Вряд ли мы сможем припомнить хоть какие-то эффективные коллективные бойкоты биенналле, выставочных проектов или институциональных мероприятий – при том, что многие их участники уже давно не разделяют их задач, раздражены методами их реализации и отстранены от любых механизмов принятия решений, влияющих на их смысл. Кажется, что ни у кого нет возможности выразить свой протест в нашем мире жестокой конкуренции; тем более когда все построено так, что кажется совершенно бессмысленно восставать против "какой-то очередной выставки", и, даже если она угрожает твоему личному выживанию в культурном пространстве, трудно убедить своих коллег, что эта ситуация может коснуться также и их.

Все это подтверждает предположение, что политика связана не с симпатиями, а основывается на эмпатическом опыте, который приводит к "экзистенциальным" корням любой подлинной политизации. Критик Дидрих Дидерихсен говорит о проявлении подобной солидарности в тот момент, когда кто-то неожиданно заявляет: "я больше не могу так жить", подразумевая, что "я не могу жить, зная, что другие так живут", или "никто не должен так жить, независимо от того, принадлежит ли он/она к нашей группе или нет"[3].

Вопрос солидарности – это вопрос количества людей, чувствующих и действующих совместно в каждой конкретной ситуации.

WHW: Нам кажется, цитата Сюзан Бак-Морс слишком сужает понятие солидарности, ограничивая его предметную сферу "жертвами социально организованного насилия". В прошлом десятилетии много писалось о понятиях "виктимизации" и "самоидентификации со страдающим Другим" (в особенности это касается С. Жижека и Р. Салецл), которые не могут стать основой для подлинной политической солидарности. Под ней следует понимать не чистую эмпатию по отношению к страдающему Другому (с коей начинаются различные гуманитарные акции с военным вмешательством или без), но как солидарность в общей борьбе. Субкомманданте Маркос говорил: мы не ожидаем, что ты приедешь в Чиапас и будешь сражаться здесь вместе с нами, но мы ожидаем от тебя, что ты будешь делать то, что можешь, где бы ты ни был. Единственно подлинная коммуникация не может опираться ни на пол, ни на возраст, ни на расу, ни на религию, ни на национальность, ни на этногрупповую принадлежность, ни на язык... она может опираться лишь на "солидарность в общей борьбе", которая возникает, как только я обнаружу, что давящий меня гнет также является гнетом и препятствием для Другого. Собственно, этот процесс так образно и описал Дидрих Дидерихсен.

Современным значением слова "солидарность" мы обязаны французским коммунистам. После Французской революции под "братством" из лозунга "Свобода, Равенство, Братство" подразумевали солидарность, которая предполагала, во-первых, максимум ответственности и заботы об обществе в целом и, во-вторых, понимание общества как единого целого для всех граждан. В течение XVIII и XIX столетий эту идею развивали в разных направлениях, и не только социалисты, но и фигуры вроде Б. Дизраэли и Т. Карлайла. Их труды – пример того, как подобные идеи могут быть трансформированы в консервативном или даже фашистском ключе. Это происходит, если ответственность гражданина вдруг превращается в ответственность патриархального политического субъекта (т.е. конкретной фигуры – Монарха, Лидера...) за благоденствие всех граждан государства-нации. Проблема, связанная с исходной революционной идеей о взаимной солидарности политических субъектов-граждан, в нынешнюю эпоху глобализации сводится к вопросу об исключенном Другом: кого следует считать гражданином, кто рассматривается в качестве политического субъекта? Различные националистские и правоцентристские организации полностью принимают идею о "национальной солидарности", которая подразумевает, что государство и "мы" как единая общность-народ должны заботиться о благополучии своих сограждан. Для этого нужно прекратить иммиграцию, закрыть границы, запретить всем этим грязным, шумным, безграмотным приезжим отбирать у нас работу и нарушать наш стиль жизни.

some text

В "Империи" А. Негри и М. Хардт провозгласили мировое гражданство новой целью интернациональной политики[4]. События после 11 сентября демонстрируют, насколько это сейчас необходимо. Но в то же время они указывают на невозможность своевременного и непосредственного достижения этой цели в капиталистических условиях, т.к. мировое гражданство предполагает отмену государственных границ. Мировое гражданство как своеобразная версия "еврейского вопроса" наших дней (К. Маркса[5], не А. Гитлера) – это необходимая цель, ради которой стоит бороться и прилагать усилия, но достичь которой можно лишь путем ликвидации капиталистических отношений.

Также не следует забывать, что США и Империя – это не одно и то же. Проблема современных общественных, народных, демократических, левых движений заключается как раз в том, что враг (капитал в образе многонациональных корпораций, международных торговых соглашений и т.д.) сплочен и внутренне консолидирован, а у нас царит дезорганизация. Солидарности, не сводимой к примитивным благотворительным акциям в поддержку "страдающего Другого", нельзя достичь без некой общей идеологии и по меньшей мере сплоченной, сетевой и неиерархической организации.

Лишь после событий 11 сентября становится ясно, как сильно нам не хватает в мире единой, пусть даже неформальной, организации, такой, как "Движение неприсоединившихся стран"[6]. Неформальной, т.к. у "Движения" не было твердой организационной структуры, иерархии и военной базы для воплощения собственной воли; но, с другой стороны, "формальной" в буквальном смысле, т.к. единственное, что оно представляло, – это многосторонние международные отношения в чистом виде. "Движение неприсоединения" породило и выразило самосознание и солидарность постколониальных стран "третьего мира".

Сегодня многие, недовольные культурой (так называемые "радикальные политические мыслители"), как только кто-то упоминает о культуре, называют это тут же "культурализацией политики" и тем самым как бы бросают чудовищный упрек. Нам такое понимание кажется слишком упрощенным: как будто культура и политика – две совершенно разные области. Если З. Фрейд и К. Маркс нас чему и научили, то это как раз идее отсутствия строгих разграничений между этими сферами деятельности. Однако кто же должен производить якобы правильные политические действия? По мнению радикального, политически ориентированного, разочаровавшегося в культуре пессимиста это не могут быть политические партии (они все суть "одно и то же"), это не могут быть различные гражданские движения (они слишком узки в своих особых требованиях), антиглобалисты ("они дезорганизованы, поглощены отправлением пустых обрядов, они гонятся за модой"). И, уж конечно, никто не верит ни в какие революционные партии ("исторический опыт показал, что они в конечном счете приведут в ГУЛаг")... Возможно, если мы настроены на непосредственные политические действия в существующих условиях – то мы обречены на провал, на поражение. Возможно, единственный путь, который позволит достичь какого-то адекватного и верного результата – это обходной, окольный путь, который нам позволит, поняв всю сложность ситуации, обрести возможность политического действия. И это может происходить в культуре.

Д. Р.: Здесь мне хотелось бы попробовать привести один пример, который, как мне кажется, может нам помочь понять идею "уклоненной солидарности", о которой вы упомянули. В последнее время существующая в Берлине антифашистская марксистская группа "Критика и практика" регулярно выходит на антифашистские демонстрации под израильским флагом. Идея заключается не только в том, чтобы показать свою солидарность с израильскими левыми и чтобы выступить с критикой скрытого антисемитизма современного европейского общества в целом и европейских левых в частности. В этом проявлении есть также важное эстетическое измерение: израильский флаг функционирует в качестве превращенного символа и в этом смысле может быть сопоставлен с "арафатками", которые до сих пор пользуются особой популярностью среди европейских левых. Но, в отличие от "арафаток", являющихся элементами моды и используемых с целью выразить чьи-то повстанческие установки, израильский флаг почти болезненно нефункционален и немоден. Ты не можешь носить этот флаг: он символизирует страну, с которой не могут идентифицировать себя и сами израильские левые. Таким образом, "шоу солидарности", разыгрываемые группой "Критика и практика", на самом деле разоблачают "выставление солидарности напоказ", на которое нацелено ношение "арафаток". Оно открывает несуществующее пространство, которое одновременно "нигде" и "здесь-и-сейчас", в котором возможность солидарности оказывается под сомнением, т.е. противоположностью оптимистичной, внешне закодированной солидарности.

Д.В.: Мне кажется, что этот пример позволяет нам вернуться к обсуждению той роли, которую культура и искусство могут играть в общественной жизни, тем более что члены группы "Критика и практика" в большинстве своем так или иначе связаны с искусством и подобная композиция политических групп становится сегодня нормой. Уже упоминаемый нами Дидрих Дидерихсен как-то заметил, что единственно возможная последовательная политическая левая позиция, которая у нас есть сейчас, – это позиция художника. Похоже, что мы обречены идти этим "окольным" путем, который я бы определил как поиски возможностей ре-политизации искусства и всего культурного производства. Тогда выходит, что в наше время реакции культура – это последняя территория, где у нас еще остается надежда, что этот процесс инициирует уже более широкие процессы "солидарности в общей борьбе".

Д.Р.: Действительно, могут ли "модусы солидарности", выраженные в культурном пространстве, повлиять на возвращение реальной политики в русло противостояния и борьбы? Солидарность, о которой идет речь, предполагает наличие сложной структуры жизненного опыта, включая сюда и механизмы его перевода на новый уровень, что позволяет по-иному взглянуть на социальную форму в духе брехтовского "эффекта очуждения", "остранения" В. Шкловского или "переворота" Ги Дебора. В какой степени эти "формалистские" художественные приемы политизации эстетики из времен классического авангарда релевантны сегодняшнему дню? Как изменились они в диалоге с реальной текущей политической практикой?

WHW: Наши беседы в Касселе, особенно дискуссия между "Что делать?" и Etcetera[7], продемонстрировали, насколько разные у нас социально-политические условия и как, в зависимости от этих различий, могут изменяться значения действий и художественных произведений. В то время как в Аргентине и Бразилии установилась практика организации публичных акций, напоминающих одновременно и политические демонстрации, и художественные хеппенинги, мы должны признать, что у нас это практически не практикуется. Более того, мы задались вопросом, нужно ли нам это, ведь (по меньшей мере на нашем опыте) подобные акции устраиваются сторонниками правого крыла и в их же целях используются. Латиноамериканская практика Escraches[8] также заставила нас задуматься о специфике нашей ситуации. В Хорватии людей, которые совершали военные преступления, не считают даже преступниками, но до сих пор почитают за героев. Типичный лозунг правых в отношении осужденных за военные преступления гласит: "Герой, не преступник!" Так что какой вообще смысл обращаться к таким людям?

some text

Опыт постюгославских войн доказал, что информация, чистое "знание" – это еще не все. В отличие от западных людей, убежденных в значимости "свободных, независимых медиа", жителям стран на территории бывшей Югославии хорошо известно о преступлениях, которые совершались "во имя нас", но никаких ответных акций не провоцировали. Гражданские, антивоенные и т.п. организации были полностью маргинальны. В подобной ситуации центральный вопрос – это разоблачение национально-этнических идентификаций. По нашему мнению, "возвращение истинной политики" может возникнуть, только лишь если найдутся люди, готовые пожертвовать своей "национально-этнической уникальностью", стать "ублюдками", "торговцами Национальным Достоянием". Они станут "новым глобальным пролетариатом", способным на солидарность вопреки границам этничности, национальности, государства или расы...

И, возможно, как раз эти люди обладают потенциалом обращения "информации" в "знания", а "знаний" – в "солидарное действие". Но как и при каких условиях это становится возможным – вот главная загадка, и, возможно, разрешить ее нам поможет искусство.

Перевод с английского Полины ЖУРАКОВСКОЙ

Примечания

  1. ^ Critical Art Ensemble – коллектив из пяти художников различных направлений, занимающийся исследованием пересечений между искусством, технологией, радикальной политикой и критической теорией.
  2. ^ Intermittents du spectacle – организация театральных работников, включающая в себя работников сцены, статистов, осветителей, звуковиков и т.д. Члены организации традиционно пользовались правом на особые рабочие контракты, учитывающие временный характер их работы. В 2003 году правительство лишило их этого права, и последующая серия забастовок поставила под угрозу проведение театрального фестиваля в Арле и Каннского кинофестиваля. Их опыт широко обсуждался – см., в частности, статью Брайна Холмса "Reverse Imagineering: towards the new urban struggles".
  3. ^ Дидрих Дидерихсен / Diedrich Diederichsen: Total vergessen: Die Solidaritat, доклад на конференции "Как выйти из под наблюдения?", Hebel Teater, Berlin, 2004. Опубликованы на сайте Ex-argentina.
  4. ^ См.: Майкл Хардт, Антонио Негри. "Империя". М.: Праксис, 2004г.
  5. ^ См.: К. Маркс и Ф. Энгельс. К еврейскому вопросу. Соч., 2-е изд., т. 1.
  6. ^ Nonaligned Movement (NAM) – движение, объединяющее страны, которые провозгласили основой своего внешнеполитического курса неучастие в военно-политических блоках и группировках.
  7. ^ Etcetera – название коллектива аргентинских художников, ставших известными за счет серии публичных акций, осуществленных ими во время волнений в Аргентине 2001-2002 годов.
  8. ^ Escraches (выявление, предание гласности, разоблачение) – аргентинская форма политической практики, в которой активную, инициирующую роль играли художники. Как правило, осуществлялась в форме демонстрации, во время которой дома военных, совершивших преступления перед народом (и получивших впоследствии амнистию), маркировались красными надписями на стене или тротуаре: "Здесь живет убийца". 
Поделиться

Статьи из других выпусков

Продолжить чтение