Если разум, воображая несуществующие вещи как наличествующие для себя, в то же время сознает, что они на самом деле не существуют, эта сила воображения должна считаться преимуществом, а не недостатком его природы; в особенности, если эта способность воображения зависит исключительно от самой себя – то есть является свободной.

Спиноза. Этика, Часть 2, Теорема 17

Я хочу вообразить жизнь, в которой нет места системному, всеподчиняющему политическому страху. Я хочу представить себе совокупность культурных и социальных ценностей, отличных от тех, что вижу вокруг себя – отдающих предпочтение коллективным человеческим устремлениям, а не личному или национальному благополучию. Я хочу, чтобы политика была на стороне свободы, а не контроля, и я хочу быть с теми, кто пытается сделать это реальностью. Будучи вместе, можно добиться большего, чем в одиночку. Но вот досада, ныне, когда столь востребованы конструктивные устремления, я признаю: мои надежды на изменения лишены перспективы. Демократическая политика – та, что ныне господствует, предоставляет для этого меньше чем ничего. Революция оказалась трагически неадекватной. А либерализм – всего лишь иное название фатализма и компромисса.

Прежде чем я (или мы?) буду решать, как мне сопротивляться... и решать, с чего начать... думаю, лучше задасться вопросом: как мне мыслить? А что, если вернуться к ленинскому вопрошанию "Что делать?" – вернуться с прежним воодушевлением, но в новом контексте, когда столь многое изменилось. Ведь то, что было в центре его проблематики – профсоюзы, классовая солидарность, конкретные политические условия, – мы уже не можем воспринимать как само собой разумеющееся. Проблема же заключается в том, что, как бы страстно мы того ни желали, политической силы или структуры, от которой можно ожидать вразумительной альтернативы, попросту не существует. И я не вижу ее в политике даже на горизонте.

По большому счету, все левые революционные программы, определявшие минувшее столетие, потерпели явное поражение. Они попросту не смогли реализовать новые социальные, культурные и художественные возможности, предпочтя оборонительные репрессии. Они не создали никаких жизнеспособных альтернатив, воспользовавшись коллапсом. В свою очередь апологеты капитализма неизменно настаивают: любые попытки коллективных усилий вновь устремиться к социальному равенству и освобождению есть не что иное, как плод больного воображения и прямая дорога в ГУЛаг и в полицейское государство, которое суть обратная сторона любой утопии. Их же мечты о счастливом будущем сводятся к личному финансовому преуспеванию и частному комфорту. Общество, культура, сообщество переданы ими во власть коммерческого императива. Когда же всесильные экономические рычаги не срабатывают, их восполняют апелляцией к Богу и к личному спасению. А раз коллективное начало полностью отрицается, то политика действительно приходит к своему концу.

Однако подобная перспектива игнорирует человеческий опыт и устремления. Многие из наших потребностей мы удовлетворяем в содружестве и солидарности с другими. Лишь через совместный культурный опыт мы способны познать себя, свою изменяющуюся идентичность. Здравый смысл сообщества не дан нам готовым и неизменным, он созидается коллективными воображением и усилиями. Вот где и как искусство могло бы чудотворно менять мир. Именно так я и понимаю идеи Спинозы представлять "несуществующие вещи как наличествующие" в качестве формы намеренного самообмана, что неизменно определял искусство как для его создателей, так и его зрителей. Однако встает вопрос, подсказанный нашим политическим отчаянием: сможем ли мы порывом свободного воображения артикулировать желания, что не имеют голоса при существующем капиталистическом строе? Мне хочется верить, что сможем. Для этого надобно присмотреться к новым моделям культурного и социального поведения, особенно к их бытованию в публичной сфере, одним из немногочисленных уцелевших элементов которой, возможно, является искусство и его институции.

"...То, что я называю "агонизм"... это другой тип проявления антагонизма, он касается не отношений между врагами, но отношений соперников, которых парадоксальным образом можно определить как "дружелюбные враги". Это субъекты, разделяющие общее символическое пространство (вот залог дружелюбия), но в то же время враги, потому что хотят организовать это общее символическое пространство различным образом.

Шанталь Муфф. "Демократический парадокс"

Мы можем вслед за Спинозой предаться воображению и представить себе, что сфера искусства как раз и есть место для осуществления "агонизма", ведь оно суть символический язык и способно порождать модели и то, что я называю "скромные предложения" дружелюбной вражды в однополярном мире. Скромные предложения как раз и выражают себя не через "что это?", а через "а что, если?". Они по существу умозрительны – потому что воображают себе вещи не такими, какие они есть в действительности, оставаясь при этом в своем умозрении предельно конкретными и актуальными. При этом они избегают откровенных фантазий, как и герметичности приватного символизма, они имеют дело с реальным положением вещей для того, чтобы быть готовыми к его изменению. В различных смыслах, следуя разнообразным художественным установкам, скромные предложения исходят из того, что свободное воображение есть предпосылка произведения искусства. Они не отказываются от критики, но понимают ее как нечто априорное, из чего и должны рождаться перспективные проекты. Скромные предложения стремятся использовать существующие объекты, условия и ситуации и преобразуют их элементы в нужные им конфигурации. Именно эта забота о конкретной необходимости, а не отсутствие амбиций и ожиданий оправдывает "скромность" этих предложений. Так скромные предложения задействуют возможности свободного и преобразующего воображения, что пришло в искусство в конце восемнадцатого столетия.

Все это по большей части и оправдывает современное многообразие форм художественного взаимодействия. Предлагать что-либо сегодня, при сложившемся положении вещей – значит быть, мягко говоря, слишком наивным. Но коллективное творчество все же открывает новые возможности, становясь методом исследования и анализа объективных условий, что позволяет выводить работу из необходимости, а не только из порыва воображения. Еще одним основанием коллективности в искусстве может являться и его отсутствие в других сферах современного общества. Искусство часто работает в противофазе, выражая стремления, с трудом артикулируемые в других сферах. И мы с полным основанием можем предположить, что коллективное творчество является закономерным художественным ответом крайнему социальному индивидуализму. Возможно, необходимый заряд безрассудного оптимизма станет первым шагом к идее творческой солидарности, выраженной не политической программой, а общей теоретической дискуссией внутри "агонизма" художественной сферы. И это не насильственная солидарность реального социализма или национализма, не туманные общие интересы территориальных сообществ. Нет, это свободный выбор объединения и коллективной коммуникации без нужды в каких-либо очевидных объективных результатах. Наконец, это просто мечта, которую такой тип коммуникации поможет осуществить.

И я заканчиваю третьей цитатой, которая в своей возвышенной простоте вверяет нас всех (и художников, и нехудожников) работе над такими разными и непохожими вариантами общего коллективного будущего.

"...Если бы люди вместо того, чтобы искать собственную идентичность в форме бессмысленной и не присущей им индивидуальности, смогли бы принять эту неприсущесть как таковую, смогли бы усмотреть в своем бытии-таковыми не индивидуальную идентичность, но лишенную идентичности единичность, общую и абсолютно предъявленную, т.е. если бы люди могли не быть-таковыми, с той или иной биографической идентичностью, но быть просто таковыми, быть своей внешней единичностью, своим лицом, человечество впервые в своей истории приобщилось бы к сообществу без предпосылок, без субъектов, к коммункиации, уже не знающей некоммуникабельности.

Выявить в новом планетарном человечестве черты, которые бы гарантировали ему выживание, снять тонкую пленку, которая отделяет ложную медиальную рекламу от безупречной внешней поверхности коммуникации лишь самой себя, – такова политическая задача нашего поколения."

Джорджио Агамбен. "Грядущее сообщество"

Если быть оптимистами, то это и есть та задача, которая должна стать определяющей для художественного сообщества.

Перевод с английского Павла МИКИТЕНКО