Выставочная программа фонда «Современный город» 2005/2006

Антон Литвин. «Cover». 12.10-10.11; Виктор Алимпиев. «Сияние». 01.12-15.12; группа «Синий суп». «Echelon». 28.02-14.03; Ирина Корина. «Топ-модель». 27.03-14.04; Анатолий Осмоловский. «Золотой плод Натали Сарот». 27.04-19.05; группа «Обледенение архитекторов». «Условия обитания». 29.05-15.06

 

Инициатива фонда «Современный город» – пожалуй, одна из наиболее примечательных на фоне общего культурного ландшафта сегодняшней Москвы. Учрежденный коллекционерами Дилярой Аллахвердовой и Клер Саворетти, фонд принципиально отказывается от преследования коммерческих целей. Он предоставляет площадку для «чистого эксперимента» в искусстве, становясь, буквально и метафорически – благодаря своему местоположению в подвале на Волхонке и своей особенной, тщательно выстроенной «альтернативной» и нонпрофитной художественной программе, – эдакой подпольной арт-лабораторией в окружении «столпов» официальной художественной политики в нашей стране.

Художественная платформа фонда сконструирована куратором Евгенией Кикодзе и является редким на сегодняшний день примером продуманной и концептуально оформленной институциональной стратегии. Свободная от служения каким-либо интересам, помимо художественных, Евгения вместе с избранным ею кругом художников (не представляющих, надо заметить, никакого единого и слаженного «художественного фронта» и сошедшихся вместе лишь благодаря кураторскому усилию) претендует на создание некоей новой автономии на территории искусства, не обремененной необходимостью решения каких-либо «экстра-эстетических» задач.

Выставляющиеся в «Современном городе» авторы – это вчерашние запомнившиеся публике «молодые и подающие надежды», а нынче middle age- и middle career-художники, находящиеся в настоящий момент на пике своей творческой активности, постепенно начинающей приносить плоды. Большинство из них вышло на сцену во второй половине 1990-х, практически не приобщившись, таким образом, к дикой эйфории вокруг отечественного искусства эпохи «перестройки» и «постперестройки».

Очевидное исключение в данном случае представляет Анатолий Осмоловский – но и он, теперешний (хотя и не изменивший своей идеологии), с его страстью по объекту и проблематике осязаемого формального решения «левого» произведения искусства, не имеет ничего общего с эстетикой эпохи «Баррикады» и «Против всех». Представленный в фонде «Золотой плод Натали Сарот» являет собой фантомный объект с ускользающим содержанием и окруженный «многим шумом из ничего».

Также и Антон Литвин – еще один автор с относительно длинным послужным списком – снимает с себя одежды радикализма художественного жеста и отдает дань иллюзионистичной формальной игре с пространством, уводящей в метафизические дали. К более ироническому и бытовому «моделированию» – или даже «модульности», «клишированности» мышления – апеллирует «Топ-модель» Ирины Кориной. Особую линию конструктивного решения на уровне всеобъемлющей утопии «идеально смоделированного» быта в условиях антиутопии малогабаритного жилья представляют «Обледенение архитекторов», наследующие знаменитым «бумажникам», а через них – «героической» традиции конструктивизма. Уплотнение пространства приводит к расширению сознания, к великолепному озарению горним светом и преображению профанного окружения. Чудесные видения, насыщенные ментальными энергиями, сдержанную и томительную поэтичность образа, не поддающегося однозначной логической и структурной дешифровке, представляет «Сияние» Виктора Алимпиева. Тревожную психоделическую напряженность вокруг нарративно не мотивированных обыденных действий в результате аккуратной, избирательной работы с культурологическими аллюзиями, принципиально не подверженными окончательным и однозначным интерпретациям, создает группа «Синий суп».

Отдельные аспекты серии выставок «Современного города» можно было бы упрекнуть в непоследовательности. Несоответствие пафоса и претензий представленных проектов, несовпадения масштабов, внешняя разнонаправленность и кажущаяся разрозненность ряда действий – таковы возможные недоумения посетителя всех этих разнесенных по времени экспозиций. Тем интереснее и ценнее, однако, становится общая концептуальная база, шаг за шагом реализуемая в проекте.

В целом программа, сформулированная Евгенией Кикодзе и условно обозначенная как «урбанистический формализм», в известном смысле противопоставлена главенствующему сейчас на сцене термоядерному коктейлю из гламура и трэша. Здесь речь идет об очищении языка, минималистичной сдержанности и аскетизме художественного высказывания, интеллектуальной работе с формой и пространством. Рефлексии на тему бытия человека в условиях современного мегаполиса уводят в потустороннее пространство идеального, свободного от властных структур.

Кураторская стратегия Кикодзе имеет точки соприкосновения со многими значительными для эволюции художественного сознания ХХ века концепциями. Прежде всего, ее этимология локализуется в т.н. русском формализме – том самом, вокруг которого когда-то было поломано немало теоретическиз копий и который положил начало стольким стратегиям, связанным с исследованиями языковых, пространственных, знаковых систем. Категория формы, подход к анализу художественного произведения, исходя из заложенных в нем формальных характеристик, неизменно связывались с поисками независимости сферы искусства, с проблемой «чистых» суждений вкуса, не отягощенных никакими «добавочными» – в первую очередь, социополитическими – содержаниями и не симулирующих их в корыстных целях.

Прежде всего, уход в формальные структуры – это попытка отделения от господствующего сегодня на художественной сцене «спектакля», китча, размежевания с «циничными» художниками, отвергающими собственные суждения вкуса и ориентирующимися на внешние категории царящей конъюнктуры, стратегии преодоления «одномерной», дегуманизированной культуры, своего рода «великий отказ». Вынесение нового художественного языка за пределы территории власти интерпретируется в рамках концепции политической семиологии. Язык становится носителем возможных в будущем социополитических изменений, вот почему оказывается необходимо его очищение от того налета фиктивных содержаний и манипуляций сознанием, которые он неизбежно приобретает с течением времени.

Пространственные поиски (не следует забывать, что речь идет об урбанистическом формализме) связаны с обретением «фигуративного объекта», помещающегося, по Франкастелю, между физическими объектами и идейным (иконологическим) содержанием произведения, внутри художественного пространства-системы, из которого возможно управление социальными процессами. Построение автономии искусства осуществляется во имя обретения необходимой критической дистанции к реальности, где символическое пространство проникается идеологией. Культурный текст превращается в аллегорическую модель общества, эстетический акт вовлекается в процесс разрешения его конфликтов. Искусство выходит на противоположную сторону пространства репрезентации – оно уже не воспроизводит реальность, а само производит нечто реальное, просвечивающее на поверхности видимости.

Таким образом, постепенно выстраивается оппозиция тоталитарной имиджевой машине сегодняшней масс-культуры. Сдержанность противопоставляется эксцессам и экстазам, сознательная мотивация – заигрываниям и случайностям, «новая серьезность» – фэйкам. Создается стратегия интеллектуального антипотребления и соучастия, новый романтизм на основе «поэтики нейтрального», очищенного и отрешенного художественного хода. Однако такая оппозиция на данный момент оказывается ограничена лишь пространством небольшой автономии, резервации, отшельнического скита в пустыне уходящей в прошлое интеллектуальной высокой культуры. Возводится новый бастион вокруг территории искусства. Всепроникающая и всеобъемлющая агрессия эпохи второго (или третьего? четвертого???) «восстания масс» приводит к сознательному – индивидуальному и в чем-то крайне эгоистическому – этическому и эстетическому эскапизму.