1. Нельзя не признать, что в последние годы тема модернизации заняла одно из основных мест в дискуссии, широко разворачивающейся в общественном сознании. Эта дискуссия заметно оживила наше воображение и заставила напряженно вслушиваться в атмосферу в ожидании неких условных знаков – вероятно, сигнальных гудков того локомотива, который вот-вот повезет нас в новую большую эпоху, прочь от безвременья. Однако кроме известной инсталляции на сходные темы, подобно больному киту выбросившейся на венецианские берега, в воздухе, похоже, так и не возникло ни одного импульса, превышающего амплитуду информационных шумов. Да и само слово «модернизация», если отслеживать статистику, стало употребляться в предельно частных контекстах (например, образования, медицины, вооруженных сил, судебной системы и т.д.), обратившись в элемент некоего подвижного синонимического ряда, из которого слова выбывают по мере идеологического изнашивания. Как-то незаметно риторика модернизации оказалась подмененной модернизированной риторикой реформ, основная идея которых (замена нерыночного на рыночное) и сегодня продолжает преподноситься окружающим в качестве эссенции «современности». Очевидно, что сведение столь сложного процесса, каким является модернизация (имеющая непосредственное отношение к возникновению и утверждению конкретного будущего), к логике действий простейшего рыночного автомата – непростительная ошибка, граничащая с глупостью. Конечно же, эта глупость может быть эффективной, но, как показывает новейшая история отечественного искусства, эффективная глупость ведет к еще более печальным последствиям.

2. Модернизация не равна модернизациям. Сколь бы странным ни выглядело это утверждение на первый взгляд, необходимо подчеркнуть, что есть принципиальное различие между той, одной-единственной Модернизацией, приведшей к рождению капитализма и промышленной революции, и множеством других модернизаций, произошедших под ее влиянием. Модернизация-с-заглавной-буквы (от Возрождения до сегодняшних дней) – единичное явление, объект или, если угодно, процесс, изучать причины и механизмы которого сугубо научными методами, мягко говоря, затруднительно. Мы не знаем, что это было – случайность или необходимость; ее неизбежность более не базируется на аналогиях с другими великими трансформациями (например, неолитической революцией, процессом образования государств) или с неуклонным ростом численности народонаселения Земли, экспоненциальным ростом технических инноваций и т.д. В последнее время подобное развитие чаще всего принято сравнивать с биологической эксплозией, неким взрывоподобным развитием яйцеклетки, создающей организм, в котором уже после появления на свет продолжается внешне управляемый и регулируемый «взрыв» во все более замедляющемся темпе. Наиболее удивительным при этом является то, что вся схема развития организма, то есть результат этой конструктивно-взрывной экспансии уже заранее содержится в клетке в готовом виде и являет собой направленную и усложняющуюся эволюцию материальной формы.

Говоря о Модернизации, мы даже не можем точно установить, что лежало в ее основе – случайность ли «необразования» империй в Европе, или создание гелиоцентрической системы мира, возвестившей, что отныне Земля не является центром Вселенной, протестантская этика, опыт античности, линейное время христианства или еще что-нибудь. Научное исследование требует хоть каких-то родственных явлений, чтобы можно было проверить высказанные версии, но бесспорных близкородственных явлений в истории мы не знаем, и выдвижение одного из них на роль аналогии само производится на основании той теории, которую следует проверять. Здесь мы сталкиваемся с классическим для научного исследования примером ловушки Геделя: чтобы доказать правильность утверждения, содержащегося в определенной системе знаков, мы должны подняться на следующий уровень системы и только там сможем решить задачу.

3. Люди уже давно научились справляться с геделевским препятствием. В этом им неоценимую услугу оказывает обыкновенный «этнический» язык и его способность создавать метафоры. Дело в том, что обычный язык, с одной стороны, является «кодово-твердым», чтобы понимание было возможным, а с другой – достаточно «мягким», чтобы можно было понимать его тексты с различными отклонениями. Если бы язык был освобожден от возможности многих истолкований, разночтения, зависимости смысла от контекста, то есть сводился бы к коду (в котором каждое слово означало бы одну-единственную вещь), – это была бы настоящая вавилонская библиотека с кошмарным численным излишком; таким языком было бы невозможно пользоваться. Каждая попытка подбора однозначного соответствия вещей конкретному набору знаков и тем самым «прикрытия» знаково-несовершенной системы заканчивалась бы коммуникационным коллапсом. Однако этого как раз и не происходит благодаря тому, что наш язык способен на перенос смысла, то есть на перенесение свойств одного предмета или явления на другой на основании какого-либо общего признака. Язык существует, не попадая в ловушки Геделя, противопоставляя им свою гибкость, эластичность или, одним словом, благодаря тому, что является метафорическим. Эта его особенность является ключевой при проведении гуманитарными технологиями процедур интерпретации, и к этой его особенности мы вернемся чуть позже.

4. Взаимосвязь модернизационного процесса (Модернизации) с гуманитарными технологиями может быть представлена, исходя из определения Модернизации. Модернизационный процесс можно рассматривать как становление способов взаимодействия человека с окружающей средой, обуславливаемых соотношением физических (производящих) и гуманитарных (управляющих) технологий. Физические технологии по определению оперируют с физическим пространством и временем, техническими посредниками и материальными носителями, образуя «техносферу». Гуманитарные технологии, в свою очередь, работают с информационными сущностями и личными смыслами, образуя информационное пространство среды – «инфосферу». Если функция физических технологий заключается во взаимной адаптации человека с окружающим миром, то гуманитарные технологии призваны согласовывать человека с техносферой. При этом общая ориентированность модернизационного процесса может быть определена через совокупность физических технологий, тогда как вероятность реализации этих тенденций, как тех или иных версий будущего, будет определяться гуманитарными технологиями. Другими словами, физические технологии заключают в себе объективные возможности истории и, формируя пространство тенденций, отвечают за то, что происходит, в то время как гуманитарные технологии, заключая в себе субъективный фактор, образуют пространство решений и, управляя реализацией конкретных трендов, отвечают за то, как это происходит. Так, например, кризис современного индустриального общества есть объективное следствие развития физических технологий, а формы разрешения этого кризиса и способы перехода к информационной (постиндустриальной) эпохе определяются действиями субъективизированных гуманитарных технологий.

5. Из-за неравномерности развития культуры и техносферы мощности пространств физических и гуманитарных технологий, как правило, не совпадают, обрекая общество на несбалансированное развитие. В случае хронического дисбаланса между ними противоречие разрешается эволюционным путем – например, за счет развития новой управляющей или новой производящей технологии. Субъективно это воспринимается как «модернизация» общества. Предельный дисбаланс составляющих с неизбежностью приводит к системным кризисам, воспринимающимся в общественных системах как глобальные катастрофы. В этом случае напряженность противоречия превосходит устойчивость текущего состояния общества и на практике означает обреченность ее жизнеорганизующей структуры.

Какое же отношение имеет Модернизационный процесс к метафоричности языка, этому главному свойству инструмента гуманитарных технологий? Самое непосредственное. Дело в том, что на сегодняшний день острый дисбаланс между развитием культуры и техносферы может быть интерпретирован как приближение современного общества по крайней мере к одному из двух структурных пределов, а именно – к пределу сложности. «Предел сложности» возникает при дефиците или неразвитости принципиально необходимой «гуманитарной» (управляющей) технологии. Он представляет собой ту степень структурной избыточности системы, при которой ее связность резко падает, а совокупность «физических» технологий теряет системные свойства. В этом случае культура уже не успевает адаптировать к человеку возникающие технические новшества, и техническая периферия начинает развиваться хаотическим образом. Это приводит к рассогласованию человека и техносферы, человека и общества, подразумевая абсолютную недостаточность «знаний» при относительной избыточности «технологических» действий. Заметим, что специфичность современной ситуации заключается в том, что повышение уровня «знаний» за счет продолжающейся математизации языка точных наук, т.е. за счет продолжающихся усилий по сокращению излишков языковой метафоричности, результатов не дает и дать в ситуации «предела сложности» не может. Как раз в силу попадания в описанную ранее геделевскую ловушку (коммуникационной и логической рассогласованности).

6. Надо признать, что периодически возникающие «пределы сложности» максимально способствуют проведению процедур интерпретации, под которыми обычно понимается построение ментальных и физических моделей окружающего мира. С этих метафор, высказываний, свидетельствующих о стремлении человека овладеть моделируемыми явлениями, то есть понять их структуру и строение, обычно и начинается уточнение получаемых знаний. В дальнейшем созданные метафоры начинают порождать новые смыслы и толкования, новые приемы исследований, бывшие прежде неприемлемыми или просто непостижимыми одним только воображением, и в конечном счете новые метафоры. Таким образом, в психике людей создается прочная гуманитарная основа, которая позволяет работать с новыми сущностями, гармонизируя человека, вовлекая его в социальную и индустриальную среду, в техносферу и тем самым изменяя его жизнь. Именно в качестве таких метафор в области современного искусства сегодня и появляются художественные произведения, получаемые при помощи того блока современных физических технологий, который на сегодняшний день наиболее остро нуждается в процедурах «гуманитарной» адаптации. И здесь самое время задаться вопросом: в какой мере в своих метафорах мы способствуем зарождению в нас технологической реальности? Каким образом мы отстаиваем творчеством свое будущее и не являются ли наши способы интерпретации (читай – конструирования) окружающего моделированием самих себя?

7. Приведем пару показательных, как нам кажется, примеров. Некоторое время назад по каналам новостных агентств прошла информация о завершении работ японских ученых по созданию тараканов-киборгов. Пятилетний проект, на который правительство Японии выделило 5 млн. долларов, реализовывался совместно специалистами-робототехниками Университетов Токио и Цукубы. Суть этого проекта заключалась в создании кибернетического организма (киборга) на основе гибридизации живого таракана Perplaneta americana с электронным обеспечением. «Киборгизация» насекомого заключалась в следующем: под наркозом таракан подвергался процедуре удаления усиков, на место которых вживлялись электроды. Подавая на них особым образом сформированные электрические импульсы, ученые получили возможность управлять движением таракана – заставляя его бежать вперед, пятиться или поворачивать в нужную сторону. Кроме того, на тело насекомого помещалась насадка с видеокамерой, сенсорами и микрофонами, превращая таким образом обычного обитателя грязных кухонь в управляемого шпиона. «Это идеальный агент, – заявил на презентации руководитель проекта профессор Исао Шимояма, – подобное робо-насекомое могло бы с успехом использоваться для решения широкого круга задач». Добавим, что в комплект с тараканом-киборгом, электронной начинкой и сменными насадками входит дистанционный пульт управления...

8. Другой проект, «Расширенная рыбья реальность» американского художника и по совместительству профессора новых технологий Университета Огайо Кена Ринальдо был недавно представлен Калининградским филиалом Государственного центра современного искусства в России. Эта художественная разработка также вовлекает в себя живых существ, однако с несколько иной, так сказать, интенцией. Проект Ринальдо представляет собой интерактивную инсталляцию из нескольких автоматизированных скульптур, передвигающихся на колесах в том направлении, в каком хотят рыбки, находящиеся в круглых аквариумах. В качестве объекта изучения художник выбрал сиамских бойцовых рыбок, известных у нас как петушки. Свой выбор Кен Ринальдо обосновывает тем, что петушки имеют отличное зрение, которое позволяет им видеть гораздо дальше аквариума. В каждом аквариуме установлено по четыре инфракрасных датчика, отслеживающих движение петушка и передающих соответствующий сигнал на двигатель, вращающий колеса. Другими словами, подплывая к стенке аквариума, петушок задает направление движения самой установки, на которой крепится аквариум: вперед-назад, влево-вправо. Таким образом, рыбки не только могут сближаться друг с другом в пространстве выставочного зала, но и, завидев посетителя, подъехать к человеку вплотную. Кен Ринальдо уверен, что у рыб намного больше интеллекта, чем принято считать. У них есть устойчивые «культурные традиции», они «сотрудничают» друг с другом и могут иметь долгосрочные устойчивые воспоминания. Исследование подобного взаимодействия рыбок друг с другом и с человеком (меж- и трансвидовая коммуникация) и является целью данного проекта, полагает американский художник.

9. Описанные примеры поражают различием подходов. Сегодня, когда технологии оказываются нацеленными на организацию нового типа материальности (который вполне можно назвать «материальной жизнеспособностью»), как никогда актуальной выглядит задача выбора системы отсчета для конструирования своей системы ценностей. Создавая Нечто-Иное в опыте живого общения с ним, мы своими методами и подходами наглядно демонстрируем своего рода стремление к господству, волю к власти, заложенные в нашем стремлении к пониманию окружающего. Именно поэтому связь научно-художественных интерпретаций с этикой кажется той недостающей «внутренней оптикой», которая наконец-то позволит нам критически взглянуть на самих себя. В противном случае Нечто-Иное, будучи совершенно Иным, так и останется неприступным во всех смыслах этого слова; оно останется недоступным не только умо-зрению, но даже взгляду.

10. Кроме той, основополагающей Модернизации, изучением механизмов и интерпретацией следствий которой сегодня прямым или косвенным образом заняты представители современных гуманитарных технологий (современного искусства в том числе), есть множество более поздних, догоняющих модернизаций. Это множественные явления, представляющие собой скорее вестернизации, нежели модернизации. В общем и целом их риторика сводится лишь к одному – идее замены «нерыночного» на «рыночное», требующей устранения препон спонтанному экономическому развитию, в котором и «заключена вся сила современности». Предполагая, что большинство авторов, пишущих о модернизации, будут фокусироваться именно на темах вестернизации, желания дополнительно высказываться по этому поводу у нас нет, – есть лишь одно замечание. Если угодно, проблема вестернизирующихся обществ вообще не в том, «заимствовать с Запада или нет», и даже не в том, приживется ли росток «на другой почве», а в том, что может быть в принципе «заимствовано». Можно с легкостью, за считанные годы усвоить гедонистическую форму потребления – но не аскетическую традицию производства; открытую информацию товарного культа – но не закрытую информацию физических (производящих) технологий; крикливую «цивилизацию досуга» – но не сосредоточенную «цивилизацию труда»; плоды технического и культурного прогресса – но не мотивы к научному и художественному творчеству. И чем легче усвоить первое, тем сложнее сохранить при себе второе.

Автор выражает благодарность CEC Artslink (и лично Сьюзен Кац), Музею Мирового океана (и лично Елене Рябковой) за сотрудничество, а также Калининградскому филиалу ГЦСИ за информационную поддержку.