Если что-то в Нью-Йорке – городе, в котором никогда ранее не чувствовалось границ между историческими периодами и чей архитектурный облик определяет застройка эпохи прогрессирующего модернизма 20-50-х годов, превратившей его в абсолютное passe, в окаменелость в формах ар деко, – если что-то и отделяет здесь прошлое от настоящего, то это проекты реконструкции комплекса Всемирного торгового центра и строительство мемориала погибшим на месте разрушенных башен-близнецов. Отделяет – не только потому, что на руинах исчезнувшего центра будут воздвигнуты новые здания, беспрецедентные по масштабу, стоимости (493 млн. долларов) и задействованности самых лучших архитектурных студий нашего времени. Но, скорее, еще и потому, что противоречия, сложившиеся вокруг этого строительства, обнажили идентификационные процессы, происходящие в американском обществе после 11 сентября 2001-го, и одновременно потому, что противоречия эти присущи сaмой эпохе капиталистической модернизации, которая, по мысли Бодрийяра, пытается исключить смерть из cимволического обмена, а вытесняя смерть, свести жизнь к абсолютной прибавочной стоимости^[1].

Воздвижение мемориала в Нью-Йорке – предприятие, казалось бы, невозможное, особенно в финансовом центре Манхэттена – в районе, где каждый квадратный метр земли рассматривается как источник неслыханной прибыли. И в то же время это может быть понято как некое завершающе-этапное событие капиталистического развития – событие его нормализации, – прямо вытекающее из собственной логики. Мемориал в финансовом центре – это не только мрачный памятник разрушения коммерческого района, но это, прежде всего, способ выживания, рычаг, с помощью которого капитализм создает плацдарм для нового рывка вперед, захватывая все большие территории, строя уже не отдельные здания, а продумывая целый ландшафт, разворачивая его на нескольких уровнях как физического, так и психического пространства. Территория в 150 000 кв. метров, выделенная для мемориального комплекса Reflecting Absence (состоящего из двух фонтанов и бассейна с отражающей поверхностью, парка, а также мавзолея, в котором будут храниться неидентифицированные останки тех, кто погиб в разрушенных зданиях), плюс гигантский центр для посетителей и концертный зал – все это подтверждает тенденцию к функционализации мемориала, которая два столетия назад пришла на смену целям религиозной медитации, достигнув в наш век своей кульминационной точки.

Функция, которую выполняет сегодня любой мемориал погибшим, – это обозначение в обществе новой идентификации, оправдывающей его существование после трагедии. Мертвые, будучи выведенными из реального пространства-времени, обладают в мемориале исключительным статусом: ценности якобы во имя которых гибель произошла. Американская нация уже никогда не будет прежней, так же как и политика ее государства; гибель людей 11 сентября оплачена кровью других людей в других странах, число которых уже в несколько раз превышает число погибших во время сентябрьских атак. Эта статистика существенно корректирует смысл мемориала – он уже не отождествляется с актом оплакивания и медитации, а приобретает характер новой радикальной утопии – утопии демократии в том виде, в котором ее проталкивают правые силы США и Европы.

Однако если рассматривать значение мемориала жертвам 11 сентября (а он, как известно, является частью плана реконструкции разрушенного Всемирного торгового центра (ВТЦ) в Нью-Йорке) ретроспективно, то можно увидеть в нем и наследие прогрессивных традиций, а именно демократизацию памятников погибшим. Тенденция эта наблюдается в истории давно: культ мемориала, в том виде, в котором он дошел до наших дней, появился на заре формирования буржуазного общества. Именно внутри этого культа и возник жанр военного мемориала, выполнявший задачу обслуживания утопий будущего, порождаемых новым классом. Другими словами, упадок христианского отношения к смерти в XVIII веке создал пространство для ее нового, политического и социального, значения. В особенности это характерно для времени Французской революции и освободительных войн 1812-1814 годов в Европе, когда серьезно возросло число мемориалов погибшим солдатам, которые воздвигались не только в церквях и на кладбищах, но и на открытых пространствах. В них не только смерть погибших в бою служила политическим целям, но и сама память о них приобретала функцию, ориентированную на будущее тех, кто выжил. Поэтому даже бесчисленные христианские фигуры и символы, украшавшие мемориалы в XIX веке, прочитывались уже в совсем другой интерпретации, а именно в качестве средства, предохраняющего будущee нации. Как замечает Рейнхарт Козеллек в своем исследовании, посвященном мемориалам, «в любом случае военные мемориалы сами по себе уже являются визуальным знаком модернизации»^[2], т.е. его демократизации и функционализации. По наблюдениям этого исследователя, усиливающаяся тематизация оплакивания в оформлении гробниц героев XIX века – это часть визуального кода нового века, вводящего фигуру плакальщика, выжившего в данной трагедии, – собственно, того, кому и принадлежит весь капитал трагедии. Поэтому бесчисленные мемориальные фонды и общества, возникшие в Нью-Йорке после трагедии 11 сентября, борьба различных групп (власти, коммерческого сектора и общественности, костяк которой составляют родственники погибших) за роль в принятии решения об окончательном плане мемориала и реконструкции ВТЦ – это борьба за отождествление с этой трагедией, за то, кому она принадлежит, а следовательно, за то, кто ответствен за будущую идентичность нации.

Первые признаки функционализации мемориала можно обнаружить в истории англосаксонской архитектуры. В 1808 году в начале наполеоновских войн английский архитектор Вильям Вуд предложил воздвигнуть гигантскую пирамиду в окрестностях Лондона, для того чтобы поддерживать героический дух в среде английских бизнесменов. Вуд доказывал, что только огромные размеры пирамиды смогут поднять нравственный тонус нации, и особенно ориентированных на бизнес англичан, в период политического кризиса. Для того чтобы вывести население из летаргии и эгоизма, неизбежные в военное время массовые людские потери (casulties) нужно окружить ореолом «вечной славы». Затраты на строительство такого мемориала должны были быть минимальны по сравнению с ожидаемой моральной «прибылью»: только три дня войны – единственные издержки, которые потребовались бы для того, чтобы обеспечить средствами мемориала вечную мотивацию героической смерти.

Закономерно поэтому, что американские мемориальные памятники всегда отличались своими впечатляющими решениями и использованием дорогих материалов. В этом смысле они контрастируют с памятниками других народов и более близки к мемориалам Великобритании. Конфликт в этих мемориалах изображается как абстрактно манихейский: скорее это борьба добра co злом, чем с конкретным врагом. Враг не имеет визуальной репрезентации; он или сводится до Ничто черными формами монумента, или вытесняется и затеняется золотом победителей. В проекте реконструкции ВТЦ, осуществленном архитектором Либескиндом, главное структурное звено в целом комплексе зданий – Башня свободы площадью в 65 000 м2, которая должнa стать самым большим зданием в США. Свобода – ценность гражданского общества, традиционный лозунг и стимул классовой и освободительной борьбы – после 11 сентября оказалась в центре идеологических манипуляций и оправданием американского вторжения в Ирак и Афганистан. Однако в контексте мемориала остается неопределенным, что же все-таки оказывается препятствием на пути к свободe; враг здесь является фигурой умолчания, хотя его призрак не только маячит в районе «граунд зиро», но и определяет сегодняшнюю идентичность живущих в США.

В современную эпоху становится явной двойная функция мемориала: оплакивание мертвых и восхваление победителей. Он дописывает историю победителей с упором на контроль, осуществляемый ими над побежденными (не важно, кто они – враги или невинные жертвы), которые, в свою очередь, отступают на задний план и в конце концов уходят в небытие. Как пишет Козеллек, смерть, таким образом, становятся функцией победы (пусть даже будущей), и здесь мы имеем дело с сознательным исключением другого (мертвых) путем умолчания – практика, наблюдаемая почти во всех мемориалах. Подчеркивание победы обликом возносящихся вверх небоскребов (в контрапункте с падающими вниз струями фонтанов) комплекса ВТЦ (высота одной только пики, увенчивающей Башню свободы, – 741 м), без упоминания побежденных (врага), при полном обладании павшими (жертв) является свидетельством абсолютного контроля в политическом мире образов, символов и подобий.

Примечания

1. ^ Жан Бодрийяр. «Символический обмен и смерть». Перевод С. Зенкина. Москва, 2000.
2. ^ См.: Reinhart Koselleck. «The Practice of Conceptual History», p. 292.