Новое, более отчетливое видение еще непривычно и причиняет боль.
Эрнст Юнгер. «Излучения»

К сожалению, современный молодой житель России может быть знаком с модернизацией лишь теоретически. Я же прожил большую часть жизни при модернизационном режиме.

Символической вехой последней русской модернизации стала Оттепель, наступившая сразу после восстановления советской экономики от нанесенного войной ущерба и после смерти Сталина. Продолжалась эпоха до конца 70-х годов.

Модернизация – это в первую очередь заметные изменения в жизни масс, например, в их быту, – изменения и положительные, и отрицательные. Миллионы бывших крестьян перебираются в города, где уровень их жизни значительно понижается. Однако когда изменения дают положительные результаты, эти же люди обосновываются в современных квартирах. Я был свидетелем как раз положительных перемен.

Дух времени в эпоху модернизации, кажется, наполнен какими-то особыми частицами – чем-то вроде озона – это частицы развития, прогресса и осовременивания. В такие эпохи возникают и созвучные им искусства. В модернизацию 30-х годов подобным искусством стал социалистический реализм, а во время модернизации 50-70-х послевоенный советский оттепельный модернизм с вариациями.

Как я только что упомянул, послевоенная модернизация проходила в относительно либеральных условиях. Созданная довоенным рывком индустриальная инфраструктура не понуждала к жесткому давлению и репрессиям по отношению к каким-либо слоям населения.

Отрадно, что некоторые герои той эпохи живы и по сию пору – Дмитрий Жилинский, Андрей Васнецов, Таир Салахов... Последовательным певцом советских модернизаций был Юрий Пименов.

Именно во время послевоенной модернизации зародился и русский contemporary art – этот инфильтрат американской «холодной войны».

Если современная экономика страны разрушена и буксует, то быт обывателя заполнен симулякрами модернизации – компьютерами, мобильными телефонами, аудио- и видеоаппаратурой, одеждой; все это ему поставляет быстро осовременивающийся мир. Это порождает иллюзию постоянного обновления, хотя реально современная Россия – рынок сбыта, где модернизируются лишь те области жизни, что выгодны хозяевам мира, капиталистическому центру, и только для нужд сбыта (в нашем случае эта область – связь).

Сейчас в России передышка, нечто вроде нэпа. Правда, отдых не сопровождается теми же опасностями, что в 20-е годы; они хотя и серьезны, но сегодня их куда меньше, чем когда-то. Победил буржуазный модус. Теоретик всеобщей мобилизации и связанного с ним нового человеческого типа Эрнст Юнгер назвал бы нашу ситуацию победой гештальта бюргера^[1]. Восставший советский мещанин разрушил рабочее государство – СССР. Одновременно потерпел поражение и гештальт рабочего.

Однако рана, нанесенная переходом к либеральной экономике, постепенно заживает, происходит медленный экономический рост^[2]. И выясняется, что авторы проекта ликвидации мобилизационного государства и перевода России на либеральную экономику просчитались. Места нашей стране в современном глобальном разделении труда поначалу вообще не нашлось. Однако благодаря ресурсам и росту цен на них на международном рынке, РФ в конце концов встроилась в глобальную экономику производителем сырья, правда, важнейшего – углеводородов. Современный экономический рост, хотя и оставляет страну слабой во многих отношениях, все же может со временем вывести ее по некоторым показателям на уровень западных стран.

В культурном плане РФ – полуколония Запада, вернее, США. Советский культурный канон, синтез всего лучшего и прогрессивного в русской и мировой культуре, социалистических традиций и коммунистических идеалов разрушается^[3]. Единственным выходом из этой ситуации стало бы культурное сопротивление и в конечном счете культурная революция, возвращающая русскую культуру к самой себе. В условиях теперешнего вялотекущего «нэпа» это очень сложная задача. Но только модернизационный толчок может вывести страну из состояния «стабилизации».

Современное русское искусство – филиал американского contemporary art – в настоящее время занято оформлением мародерского и предательского капитализма, правда, оно далеко не полностью востребовано новым классом, чуждым задачам дизайна собственного образа и стиля своего властвования. По этой причине оно не озабоченно проблемами модернизации страны, впрочем, как и другими национальными целями.

Единственной надеждой на превращение России в этих условиях из культурной колонии Запада снова в великую культурную державу остается следующий модернизационный толчок. И новый проект в искусстве мог бы предварять его. Модернизация могла бы стартовать с культурной революции, поначалу возвращающей русскому народу социалистические ценности, величие советского периода, гордость за него.

Однако сама модернизация потребует придания обществу и государству мобилизационной строгости и стройности^[4]. Для чего придется распрощаться с нэпмановской расслабленностью, развращенностью и гедонизмом. Ведь, вспоминая ХХ век, мы заметим, что все успехи России, в том числе и главная победа, победа во Второй мировой войне, связаны именно с мобилизационными мероприятиями – и победа большевиков в Гражданской войне, и индустриализация 30-х, и превращение СССР в послевоенную сверхдержаву. Состоялись эти победы не в последнюю очередь благодаря господству в советском обществе небуржуазного человеческого образа, типа – гештальта рабочего^[5].

Заметим, что успехи в области культуры в России прошлого столетия по большей части связаны исключительно с модернизациями (или их инерциями), которые, как правило, приходились на мобилизационные эпохи. Так авангард стал оформлением эпохи «военного коммунизма». Попытка внедрения проекта социалистической художественной культуры – социалистического реализма – пришлась на период Реконструкции – на 30-е, когда с помощью всеобщей мобилизации населения в стране была в основном осуществлена социалистическая революция. Тогда же был создан советский культурный канон, до сих пор являющийся основой русской культуры.

Поэтому было бы естественно ожидать, что следующая модернизация и подъем в культуре и искусстве в России в той или иной мере будут связаны с новой мобилизацией. Естественно, без тех жертв, что потребовала модернизация 30-х, коими ее противники сегодня пугают детей.

Примечания

1. ^ Взгляды Юнгера изложены в его сочинениях «Рабочий. Господство и гештальт», «Тотальная мобилизация». См.: Эрнст Юнгер. «Рабочий. Господство и гештальт». СПб., «Наука», 2002.
2. ^ Экономика нэповской России была на уровне колоний западных стран, отчего Красная Армия была значительно слабее даже польской, и только случайность, мировой экономический кризис, спасла страну от гибели в результате внешней агрессии.
3. ^ Советский культурный канон – понятие, введенное Сергеем Кара-Мурзой. См.: Сергей Кара-Мурза. «Советская цивилизация». М, 2001, т. 1, 2, http://www.kara-murza.ru/books/sc_a/sc_a_content.htm // http://www.situation.ru/app/rs/books/sc_b/sc_b_content.htm
4. ^ История России в ХХ столетии – чередование относительно либеральных, буржуазных, периодов и эпох тотальной мобилизации. В буржуазные эпохи Россия терпела поражения, ставившие вопрос о самом существовании страны и нации. В 1905 году Россия потерпела поражение в русско-японской войне. Либеральный капитализм нэпа привел к чудовищному отставанию страны, сделал ее легкой добычей для внешнего врага. 
5. ^ Для Юнгера трудящийся, рабочий, Arbeiter, не является социальным классом, сословием, а «чем-то большим, а именно представителем своеобразного гештальта, действующего по собственным законам, следующего собственному призванию и причастного особой свободе. Как рыцарская жизнь выражалась в том, что каждая деталь жизненной позиции была проникнута рыцарским смыслом, точно так же и жизнь рабочего либо автономна, является выражением самой себя и тем самым господством, либо она есть не что иное, как стремление получить долю обветшалых прав, долю выцветших наслаждений ушедшей эпохи». Гештальт, Gestalt, Юнгера близок к тому, что Карл Шмитт в «Политической теологии» называет репрезентативной фигурой. См.: Карл Шмитт. «Политическая теология». Москва, «Канон-Ц», «Кучково поле» 2000.Рабочий, точнее гештальт рабочего, у Юнгера не является носителем буржуазных ценностей; это не пролетарий, стремящийся урвать буржуазных благ, столь язвительно описанный М. Зощенко и М. Булгаковым, но новый рыцарь. Через гештальт рабочего становятся понятными черты этики второго сословия в сознании и быту русских революционеров и советских людей зрелой сталинской эпохи, образ и культ большевика в советской жизни и литературе. Советский культурный канон был построен на ценностях второго, а не третьего или четвертого сословия. На уроках литературы школьнику прививалась дворянская этика. Аналоги пруссачества можно найти и у китайских революционеров, китайских коммунистов, в движении китайской культурной революции.