...чесать историю против шерсти.
Вальтер Беньямин.
«О понятии истории»

01.

«Подлинный опыт прошлого проскальзывает мимо...» Эти слова, сказанные Беньямином, имеют самое прямое отношение к феномену советского прошлого.

Что это было? Каково значение этого опыта сегодня?

Ностальгия по cоветскому – сейчас ходкий товар, ликвидность которого гарантирована выхолащиванием его подлинного опыта. Советское возвращается в новой капиталистической упаковке, где само право на интерпретацию Советского становится предметом беззастенчивого торга.

Чтобы прервать этот разнузданный хор современников, стремящихся выстроить комфортный, пригодный для нужд убогой современности образ прошлого (Сталин – Имперское величие – Диктатура партии – Социалистический реализм – Авангард как дизайн поверхности), способный легитимировать ничтожество современной власти и повседневности, стоит обратиться к центральному вопросу, который Беньямин ставит в своих тезисах: «Кто субъект исторического познания?». Для нас, тех, кто берет на себя ответственность за продолжение проекта освобождения, ответ на этот вопрос однозначен – это «сам борющийся, угнетенный класс». Класс-множества людей, ясно осознавших и порывающих с существующим порядком вещей, который сковывает нашу жизнь, наши мечты, достоинство и силу нашего учреждающего труда. Всех тех, кто еще помнит, что значит гордость быть частью человечества, стремящегося к свободе.

Если мы готовы примириться с историей победителей, то это будет предательством по отношению к опыту советского. Если мы хотим и готовы наследовать советскому проекту, то мы должны его переосмыслить как историю побежденных, как борьбу за актуализацию Советского (потенциала), репрессированного в советской истории. Без этого парадоксального жеста мы вряд ли сможем что-то извлечь из этого страшного опыта поражения революции и народовластия.

Одно из значений искусства – в его способности к актуализации потенциала прошлого, который мы каждый раз «бросаемся спасать» от опасности стать инструментом в руках победителей. Своим творчеством мы способны приблизить момент, когда актуализированные элементы прошлого, переплетаясь с тем, что происходит «сейчас» могут привести к композиции нового События.

02.

«Мы коммунисты», номинальное уточнение к «мы революционеры», которое, в свою очередь, придавало политический и субъективный вес тому «мы», которое мыслилось как последняя инстанция: «мы» рабочего класса, «мы пролетарии», о котором, возможно, не говорили во весь голос, но которое, как историческую аксиому, каждое идеальное сообщество считало своим истоком. Или, иначе говоря, «Мы», верные событию Октября семнадцатого года (Алан Бадью).

Можем ли мы, новые левые в России, повторить вслед за Бадью это признание?

Ведь наше политическое становление и соответствующее ему постулирование верности имеет иную событийную структуру. Чему мы остаемся верны? Чтобы честно встретить политический и этический вызов этого вопроса, мы каждый раз должны обращаться ко всей истории освободительного движения в России и в мире, в которой Октябрь 17-го был только одним из важнейших событий. Мы не можем конституировать верность этому одному победоносному событию, вне учета верности «легендарным побежденным»: именно она «несет в себе потайной указатель», позволяющий нам заново вычерчивать вектор развития.

Кто они, эти легендарные побежденные?

Вы, командиры Красной Армии, исчезнувшие в лагерях, разгромленный ЛЕФ и безумные обэриуты, отстаивавшие право изобретать свой язык, и героические матросы Кронштадта, поднявшие свой голос против диктата партии.

Хлебников, Платонов, Мандельштам и Филонов – автор «Формулы и Расцвета Пролетариата».

Вы, члены троцкистской оппозиции, взывающей к мировой революции. И первые диссиденты, одиноко выходящие на площадь, протестуя против очередного насилия власти; все те, кто на старых машинках под копирку перепечатывал «Хронику текущих событий» – свод информации – надежды неподчинения.

Вы, защитники Ленинграда и все павшие в борьбе с фашизмом.

Разгромленная рабочая оппозиция Рютина, и рабочие Новочеркасска, не вынесшие наглости бюрократов, и масса людей, которые, несмотря ни на что, показали всю мощь труда на общее благо...

И множество других. Ибо какой смысл перечислять их былые имена? Важно разглядеть в их действии скрытую освободительную мысль.

Это побежденные в своей неосуществленной, уничтоженной потенциальности передают свое послание «тем, кто придет позже».

Все они возвращают нас к ценностям ранней перестройки, еще сохранявшей обещание верности – их верности революции. Собственно, для нас перестройка как Событие и начиналась как «революционный шанс в борьбе за угнетенное (советское) прошлое», а не за комфортное буржуазное будущее. Прошлое, бездарно протраченное, уничтоженное государством-партией, которое и умирая, оказалось способным отравить вокруг себя все живое и воскреснуть из руин под контролем бывших офицеров КГБ, партийных аппаратчиков и юных комсомольских холуев, быстро нашедших общий язык с капиталистами всех стран.

03.

В конце концов, эта наша верность может быть сформулирована в одном емком политическом лозунге, появление которого ознаменовало начало советской истории и парадоксальным образом закрыло его в те ясные солнечные дни поздней осени, когда агония временно мобилизованных перестройкой Советов в 1993 году пришла к своей трагической кульминации. Это лозунг «Вся власть Советам!»

«Вся власть Советам!» – это требование радикального народовластия, потенциальность которого наполняла смыслом и обещанием всю советскую историю, и является тем политическим завещанием – призывом к продолжению стремления к истине, даже в самые темные моменты реакции. Это требование, забытое, осмеянное, и сейчас остается недосягаемым горизонтом – «онтологической идеей демократии или коммунизма, что есть одно и то же» (Алан Бадью).

04.

В заключение мне хочется вспомнить один навязчиво-странный документ советской эпохи. Написанный в 1968 году (символический год верности), запаянный в капсулу, положенную в основание монумента памятника Пятидесятилетия Комсомола, водруженного на проспекте Стачек с обращением к молодежи грядущего, которая по законам человеческой памяти должна будет вскрыть эту капсулу в 2018 году. Уже нет комсомола, нет города, носящего имя Ленина, но есть этот текст. В свое время он, сливаясь с пошловатым фоном пропаганды, становился неразличим. Сегодня это обращение кажется все больше неуместным, хотя чуткое ухо способно в нем распознать пафос Бадью и мистические откровения Беньямина. Но при этом оно звучит странно настойчиво, как бестактность, вдруг прерывающая прагматизм современного языка капитала. Поразительным образом в этом документе опытный, хорошо настроенный слух способен различить некую мелодию – кульминацию всей традиции освобождающего гуманизма; пожалуй, эта мелодия – и есть завещание и обещание Советского.

Письмо молодежи Ленинграда:

Вспомните нас на столетнем празднике вечной и свободной молодости Земли, мы к ней тоже причастны.

Вспомните! – без памяти нет грядущего.

Священная память, родная сестра заботы о грядущем, диктует нам эти слова.

Все добыто трудом и кровью героев, и ваша прекрасная жизнь – продолжение нашей любви.

Деды, отцы наши, матери, сестры и братья по крови и вере здесь, в Ленинграде, вышли в бой. Здесь победили они, здесь защитили они Отечество, Справедливость, Свободу, Надежду.

Не печальтесь о миллионах павших героев из прошлого века. Их мужество, их подвиг были исполнены великого смысла. Подтвердите, что этот подвиг не напрасен. Мы верим вам.

Мы через будни тревожного многообещающего мира несем эстафету их подвига в своем труде и учебе.

Мы несем их надежду в сердцах своих, понимая связь времен и свою ответственность.

Мы говорим вам через пятьдесят соединяющих нас лет:

Пусть любовь ваша будет горячей.

Пусть песни ваши будут радостней.

Пусть познания ваши будут огромней.

Пусть характеры ваши будут мужественней.

Пусть земля, возделанная вами, будет красивей.

Пусть свершения ваши будут под стать человеческому братству Земли.

Мы не жалеем себя потому, что знаем: вы будете лучше нас.

Мы не завидуем вам.

И вы не завидуйте нам...

Автору хочется выразить благодарность Александру Скидану, без диалога с которым написание этого текста было бы невозможно.