Ему довелось быть солдатом всего несколько месяцев. Был он молод, хорош собой и просто создан для службы. Но меланхолия одолевала его, а праздность его терзала. Он жаловался на общую слабость, на постоянную боль, звон в ушах и головокружение...

В 1688 году Иоганнес Гофер, швейцарский студент медицины, создал выражение «ностальгия». Слово состоит из двух греческих корней: nostos = возвращаться домой, и algos = боль/жаждать, и выражает «боль, которую рождает в человеке желание вернуться на родину и страх никогда больше ее не увидеть».

Поначалу термин «ностальгия» употреблялся для обозначения серьезного нарушения здоровья. Однако постепенно, по мере того как термин этот входил в обиход, он терял свое исходное значение. К 1870 году понимание ностальгии как заболевания сошло на нет. Большинство восприняло его исчезновение позитивно, и все же находились и те, кто продолжал искать причины плохого самочувствия в отрыве от дома.

В наши дни ностальгия больше не обозначает только лишь страстную тоску по дому, а обозначает сильную тоску по утраченным времени и месту. Уже в 1798 году Иммануил Кант заметил, что многие вернувшиеся домой пререживают разочарование, потому что на самом деле они мечтали вернуться не на некое место, а в некое время – время своей юности. Время же, в отличие от места, никогда не может быть посещено вновь.

Время не повернуть вспять. И ностальгия является ответным действием на это печальное обстоятельство.

Возможно, поэтому понятие ностальгии связано не столько с обычной памятью, сколько с путаным воображением. Обращение к частичному, идеализированному прошлому соединяется с неудовлетворенностью настоящим. На самом деле ностальгия может зависеть как раз от невозможности вернуть прошлое, которое все еще сохраняет свое эмоциональное влияние и притягательность. Вполне возможно, что сама степень про-шедшести прошлого – его недоступность – отвечает за большую степень ностальгии. Конечно же, очень редко это прошлое суть то, как оно было действительно прожито в реальности, скорее оно суть прошлое воображаемое и идеализированное. Поэтому ностальгия не столько относится к прошлому, сколько к настоящему. Она действует по принципу, который Михаил Бахтин называет «перестановкой прошлого»: идеал, не проживаемый в данный момент, переносится в прошлое. Одновременно отдаляя и приближая, ностальгия изгоняет нас из настоящего, перемещая в воображаемое прошлое. Простое, чистое, упорядоченное, легкое, прекрасное или гармоничное создается (и потом эмоционально проживается) вместе с настоящим, которое в свою очередь воображается как сложное, зараженное, беспорядочное, трудное, уродливое и противоречивое.

В предисловии к своей книге «Бытие и время», Хайдеггер задается вопросом: какая сущность хранит в себе загадку смысла жизни? Хайдеггер отвечает, что такой сущностью может быть лишь тот, кому важен вопрос существования, человек, для которого жизнь имеет значение. Судя по ответу, сущность, для которой жизнь представляет собой вопрос – это не «кто», а «что».

Бахтин же представляет конструктивную модель человеческой души, состоящую из трех компонентов: «я-для-себя», «я-для-другого» и «другой-для-меня». Бахтин утверждает, что я-для-себя является ненадежным источником самоидентификации, и оспаривает точку зрения, что самоидентификация развивается через я-для-другого, потому что оно служит объединением того, как другие рассматривают индивидуальность. И наоборот, другой-для-меня характеризует то, как другие включают в свою самоидентификацию индивидуальные представления о них отдельной личности. Индивидуальность, соответственно Бахтину, не принадлежит лишь личности, а скорее разделяема всеми.

Мумифицированные останки Ленина служат наглядным изображением прошлого в настоящем. Реально существующее тело в известном смысле превратилось в исторический документ. Если в Европе в эпоху Просвещения саркофаги древних императоров были открыты, тела извлечены и отосланы в музеи для изучения, мавзолей Ленина представляет тело как фирменный знак теперешней ушедшей советской идеологии.

По этой аналогии, если мумифицированные тела фараонов были спрятаны под искусно сделанными саркофагами, здесь иконографическое тело изображало материальную сущность перед богами. В случае же с покойным вождем русской революции саркофаг остается открытым и тело, одетое в профанную одежду, открыто для всех. Иконографический образ Ленина создается воспроизведением сцен советской жизни, через средства массовой информации. И даже физический образ Ленина является мизансценой во времени: при посещении мавзолея нельзя останавливаться, нужно постоянно передвигаться во время просмотра. Мавзолей Ленина служит для того, чтобы концептуально представить объект как пример технологической репродукции в трех измерениях.

В начале 90-х годов художники постсоветских стран оказались в новой идеологической и технологической реальности, лишившись реального влияния на переустройство общества. В тот же период власть правительств и корпораций вменялась с помощью новых визуальных технологий. В отличие от прошлого века, когда модернистские идеи предполагали человеческое соучастие и созидание, сегодня мы вынуждены приспосабливаться к новой культуре чтения и использования информации. Сегодня цифровые средства массовой информации перевоплощают «настоящее» в последние документы «прошлого», и тем самым наше восприятие прошлого основывается на информации, которую мы о нем получили.

Для нас, оказавшихся на переломе тысячелетий, ностальгия может быть особенно привлекательна как возможность избежать того, что Ли Куинби называет «технологическим апокалипсисом». Но здесь также просматривается достаточно явное несовпадение: для ностальгии требуется наличие свидетельств прошлого и именно электронная и технологическая репродукция образов прошлого играет сегодня важную роль в структуризации ностальгического воображения, привнося в него возможность «неотразимой живучести». Благодаря технологии запоминающего устройства компакт-диска ностальгия не должна больше полагаться на индивидуальную память или желание: она может быть постоянно подпитана быстрым доступом к бесконечно снова используемому прошлому.

Когда я пишу, я вдыхаю и выдыхаю на каждом слове. Так что акт чтения являет собой действие, основанное на повторении времени. Настоящее, так или иначе, пребывает в постоянном написательстве самого себя так, что любой может переправить, переписать и перерасходовать его (Википедия). Процесс состоит в том, чтобы раскодировать и перестроить время, управляемое телом, которое фокусирует меня на процессе моего дыхания и, таким образом, постоянного проживания времени.

Так же, как история в основном ссылается на записанные факты, я решаю, что мое дыхание будет свидетельством прошлого (сочинения), написанные слова будут представлять мое настоящее (через того, кто читает), а интервалы между словами покажут будущее (как смерть). Время, с которым мы сталкиваемся, тем не менее, применимо к нашему жизненному опыту, Хотя и не существует никакого вещественного доказательства того, что я дышу в момент написания этих строк, опыт подсказывает нам, что есть переживания, существующие вне времени и которые физически разделяемы всеми.