Некогда, в самом конце 90-х годов, «Художественный журнал» уже попытался подвергнуть переосмыслению советский опыт («Back in CCCP» #36). Предпринятая в настоящем номере новая попытка бросить взгляд на общее прошлое вызвала у интеллектуалов и художников постсоветских стран несравненно более живую реакцию. Видимо, свою роль сыграли увеличившаяся историческая дистанция и явное исчерпание антисоветской развенчательной риторики. Видимо, больше накопилось за прошедшие годы во всех странах бывшего СССР разочарований от постсоветской действительности.

Если еще совсем недавно сомнения в оправданности развала СССР были атрибутом разве что идеологии т.н. «красно-коричневых», то ныне даже просвещенные умы готовы оценивать это событие как «величайшее геополитическое и геокультурное преступление» (Т. Тагиев. «Причастность к общей судьбе»). Если еще совсем недавно 70 лет советского периода большинству хотелось стереть из памяти, то сегодня многие начинают испытывать к этой безвозвратно миновавшей эпохе осознанную ностальгию.

Впрочем, ничто не возвращается из забвения случайно! Любое возвращение есть симптом. Как, впрочем, ничто не возвращается в первозданном виде: ведь память избирательна. Она возвращает то, на что есть запрос в настоящий момент. Так, многие «испытывают ностальгию... по коммунистическим интернационализму и универсализму. К сожалению, сейчас универсализм стал дефицитным товаром. Практически все современные идеологические программы: будь то политический ислам, демократия западного типа или русская национальная идея – с самого начала запирают себя в достаточно узкие географические, этнические и культурные границы» (Б. Гройс. ««Коммунистический постскриптум»: постскриптум»). Разочарование в постсоветской перспективе, а точнее, в ее практической реализации, приводит к тому, что «советское» начинает пониматься как некий почти мистический «фермент», «сцепляющий множества и подспудно провоцирующий их к внутреннему сопротивлению диктатуре Капитала» (Т. Тагиев. «Причастность к общей судьбе»). В той мере, в какой спутником диктатуры Капитала является буржуазный индивидуализм, многие «могут с уверенностью сказать, что в советском пространстве все-таки состоялся уникальный опыт коллективности, в котором был элиминирован не только капитал, но, что еще важнее, буржуазное сознание» (К. Чухров. «Деидеологизация «советского»«).

Однако память о советском отнюдь не всегда тождественна протестному импульсу. «Советское возвращается подчас в новой капиталистической упаковке, где само право на интерпретацию Советского становится предметом беззастенчивого торга... Разнузданный хор современников стремится выстроить комфортный, пригодный для нужд убогой современности образ прошлого: Сталин – Имперское величие – Диктатура партии – Социалистический реализм – Авангард как дизайн поверхности... А потому, если мы готовы примириться с историей победителей, то это будет предательством по отношению к опыту Советского». (Д. Виленский. «Тезисы о Советском). Следовательно, ностальгия не бездумный и спонтанный опыт, а акт, предполагающий высокую ответственность. Из чего можно сделать вывод, что верность советскому предполагает отказ от его некритической апологии! «Взятие на себя ответственности за историю означает возвращение себе права на критические действия по отношению к этой истории. Советскую историю нужно считать таким же легитимным объектом для интервенций, как и постсоветское настоящее» (Е. Фикс. «Ответственность постсоветского художника»).

И все-таки не исключено и то, что – как это ни парадоксально – распад СССР и редукция его универсализма, интернационализма, коллективизма, непотребительства и т.п., обернулись возвратом многих истинно советских ценностей. Так, в постсоветский период мы наблюдаем тягу художников к коллективности, к идеалу «художественной правды», поиск новых установок, ускользающих от диктата посткоммунистического авторитаризма разных мастей. «Метафорически происходящее можно было бы охарактеризовать как возврат к идее строительства Вавилонской башни, но на этот раз не ввысь, «в едином порыве», но по многочисленным горизонтальным осям, образующимся в результате свободных взаимодействий локальных творческих субъектов» (Б. Чухович. «От третьего Рима к новому Вавилону»). Таким образом, ностальгия по советскому может быть понята как форма его нового существования и более полной реализации. А потому ностальгия эта лишена пассеизма – оплакивания некоего безвозвратно ушедшего прошлого, скорее это форма конструктивного обживания настоящего и прочерчивания перспективы. Поэтому она суть «прогрессивная ностальгия».

МОСКВА, ИЮНЬ 2007