Валерий Чтак. «Слоизм».
Галерея «Черемушки», Москва.
03.12.07–04.01.08

 

Слово «слой», от которого образовано название персональной выставки Валерия Чтака, сразу вызывает спектр ассоциаций как более общего, так и узко специального плана – от слоеного теста и культурного слоя до советской интеллигенции как социальной прослойки и, в конце концов, слоистого сознания у «Медицинской герменевтики». Обращение к слою как предмету художественного высказывания требует, безусловно, определенной смелости, поскольку нужно либо взвалить на себя неподъемную гору кулинарного, геолого-археологического, социологического, концептуалистского и бог весть какого еще контекста, либо нагло его игнорировать, либо что-то еще.

Чтобы разобраться в этом, нужно отправиться довольно далеко от обычных маршрутов московской экспо-зоны, погрузиться в самые недра знакового, особенно некогда, района Черёмушки. При этом Чтака не интересуют ни эти знаки («на районе», или?), ни краткая, но уже насыщенная (здесь проводились выставки Елены Ковылиной, Анантолия Осмоловского, Ильи Китупа) предыстория новой альтернативной квартирной галереи Кирилла Преображенского. Скорее очевидно, что место проведения выставки вдохновило художника как no-place, как no-where или скорее как any-where, как некое единоличное или коллективное логово, напрочь брошенное на любой произвол, индивидуального или субкультурного толка. Преображая галерею-квартиру Преображенского в такое логово, Чтак прибег к очень простым средствам. Он обшил все ее стены, пол, потолок и мебель подобранным на помойке гофрокартоном и тому подобным целлофаном и щедро расписал своими фирменными черно-белыми картинками и надписями. В самом деле, за последние несколько лет художник многократно представлял свои работы на персональных и групповых выставках и в Москве, и за рубежом, в том числе и на выставке «Москополис» в галерее Луи Виттона в Париже и на «Ars Erotica. Ars Politica. Ars Theoretica» в Милане. Таким образом, монохромные автобусы, трактора и другие транспортные средства, радиоприемники, скейты и кроссовки, мультяшные черепа и хасиды, в сопровождении надписей на разных языках, уже неизбежно ассоциируются с именем их создателя, так что вполне уже можно говорить о стиле Чтака.

Но именно определение стиля и в конечном счете сама проблема стиля становится темой выставки в галерее в Черёмушках. Как известно, любое слово с приращением известного суффикса преображается в определение стиля, как бы вычурно и нелепо это ни звучало. Слово «слоизм» так и звучит – вычурно и нелепо. Вот такому жестокому испытанию на вычурность и нелепость подвергает себя художник. Разумеется, такими жестокими испытаниями история искусства более чем полна. Из ближайших прецедентов на память приходит «гиризм» чтаковского друга и соратника по движению «Радек» Петра Быстрова. Но если в последнем случае речь шла об эстетизации и стилизации индивидуального жизненного опыта («Я» как стиль) – гири для Быстрова своего рода фетиш, так как он действительно спортсмен, достигший определенных степеней, – то в случае Чтака выбор делается в пользу понятия, гораздо более отвлеченного и облеченного множеством разнообразных коннотаций.

Изо всех коннотаций-ассоциаций, частично уже перечисленных выше, самыми сильными представляются коннотация времени – в археологии слой означает исторический период, стадию развития, эпоху, в частности маркированную определенным художественным «стилем» наполняющих слой артефактов, – и политическая коннотация, поскольку «слой» отсылает и к слоям общества, фракциям, группировкам, партиям и т.п. «Изм» только добавляет политичности. Особенно если согласиться с Жаком Рансьером, художественно-политическая теория которого сводится в общем-то к опровержению формулы Беньямина, приравнивавшей эстетизацию политики к фашизму, то есть к отмене реальной политической активности. С точки зрения Рансьера, как раз наоборот, если не эстетизация, то создание стиля, обретение стильности, если угодно, равнозначно обретению своего голоса на политической сцене, более реального и действенного, чем голос в ритуализированных голосованиях на выборах и референдумах. Делаясь стильными, некогда безмолвные слои общества, парии выходят из тени и появляются во всем блеске стиля на реальном политическом небосклоне.

Совершенно не важно, насколько идеи Рансьера близки Чтаку, но идеи французского теоретика очень уместно здесь вспомнить, поскольку художественный стиль для московского художника явно понятие не прикладное, а принципиальное. Сам художник воздержался от изложения задач данного проекта в форме манифеста или хотя бы пресс-релиза. Но вполне очевидно, что его интересует некий «нулевой» уровень стиля (стильности), некая «нулевая» ситуация возникновения стиля. Слой – это нечто неподвижное, статичное. Стиль, любой, даже если он называется «слоизм», – это динамика. В то же время слой безусловно заряжен потенциальной динамикой спрессованной в нем информации. Извлечением этой информации, возвращением времени, остановившегося под прессом «культурного слоя», занимаются археологи. Некий обратный жест совершает Чтак. Он спрессовывает время и времена, культуры и субкультуры, разные стили в едином слое, которым как пылью или патиной он сплошь покрывает пространство доставшегося ему помещения. Впрочем, чтаковское множество сводится в основном к двум конкретным полюсам. Художника интересует многое – и мифы и эстетика 60-х, о чем свидетельствуют и пластика работ, и своеобразный технократический оптимизм многих сюжетов, и вообще разноголосие и многоязычие культур, явленное в бесконечных надписях, но всё это вписывается в два базовых интереса – к «высокой» художественной традиции концептуализма и живой «субкультуре» граффити.

Здесь есть и момент личной истории – со слов самого художника известно о том, что он мечтал быть концептуалистом и художником-«граффитчиком», но в силу обстоятельств (не то время и не то место) ему это сделать не удалось. Однако было бы упрощением считать его нынешнюю активность компенсацией нереализованных мечтаний, хотя отчасти так оно и есть, но лишь отчасти. Нынешняя выставка вообще ключевая для Чтака, она дает понять, чем это художник вообще занимается. Так вот: он не просто наверстывает упущенное. Дело ведь не только в нем. Дело в стилистическом вакууме. Точнее, стилей избыток. Но все они поглощены либо академизмом, либо гламуром, а ни то ни другое – не стильно! Концептуализма и граффити, может быть, это касается в меньшей степени, но, к сожалению, касается и их.

В этот-то вакуум Чтак и приходит со своей «благой вестью». Разумеется, с ходу он заявляет, что ему нечего предложить, – в одной из своих работ он помещает надпись: «У меня для вас ничего нет, только слой». Собственно, это очередное, как повелось со времен Дюшана, перекладывание ответственности за осмысление на плечи зрителя. Но Чтак по-своему конкретизирует творческие задачи, стоящие перед зрителем. Да, он помещен в ситуацию непроходимой тавтологии – смерть есть смерть, искусство – это искусство. Даже если это звучит как l’art c’est Kunst. Смысловые различия – лишь видимость, так же как и языковые. Всё под прессом и спрессовано в слое полной тавтологии. «Что такое слоизм?» – с этим вопросом в ходе своего рода перформанса на открытии обращался художник к каждому посетителю. В этом и заключается новая подсказка, указывающая на необходимость обретения стиля, необходимость определения нового стиля, тавтологичного слою и в то же время снимающего груз «слоевого» прессинга.