Герхард Рихтер.
Gallerie Marian Goodman, Париж.
26.01.08 – 01.03.08

Есть экспозиции, включающие в себя издержки художественного производства. Их внутренние маршруты напоминают траектории обрывающихся троп – holz und nebenwege у Хайдеггера. Во всех таких экспозициях главный экспонат – «изжитость» времени и пространства. С одной стороны, утешительный приз, с другой – эстетический феномен, тем более что для многих из нас эстетика – терапевтическое средство, смягчающее горечь утрат. Пример – «Атлас» Герхарда Рихтера^[1]. В 1962 году, когда Рихтер приступил к созданию этой инсталляции, триумф «имени» над «местом» не был столь очевиден. Поэтому аналогия с «Атласом» – всего лишь преамбула к работам последних лет.

Наивно думать, будто доверие к художественному объекту прямо пропорционально уровню его интенсивностии. Информированный зритель делает ставку на некий интерсубъективный консенсус, в рамках которого определяется значимость произведений искусства, даже если их рейтинг не совпадает с его собственным мнением по этому поводу. Информированность нередко граничит с желанием переложить ответственность за принятие индивидуальных решений с «я» на «мы». Именно с таким соблазном пришлось столкнуться на выставке Рихтера в галерее Мариан Гудман (Париж), где экспонировались небольшие «малярные» панели, напоминающие строительный мусор – то, что обычно идет на выброс после покраски стен. Причем без каких-либо намеков на интенсивность. Похоже, что один из самых дорогостоящих художников современности, автор ряда великолепных (в прошлом) работ поставил перед зрителем философскую проблему: способно ли «имя» заменить «место» (музей, галерею, пантеон, etc.) и может ли – благодаря этой символической манипуляции – безликий и намеренно халтурный объект стать произведением искусства? Ведь если дюшановский реди-мэйд, Fountain (1917), не претендовал (в момент изготовления) на художественный статус и получил его за счет места, то рихтеровская zero-intensity (нулевая интенсивность)^[2] с самого начала присвоила себе этот статус. В основном за счет имени. Интенсивность сочетания букв Р, И, Х, Т, Е, Р в нашем коллективном сознании перехватила инициативу у интенсивности произведения искусства; победоносное осуществление этого перехвата и есть, в сущности, то, что Рихтер продемонстрировал в галерее Мариан Гудман. Его выставка – философский, а не художественный проект. Вернее, философский проект, оплачиваемый по расценкам арт-маркета.

В письме, полученном мной в декабре 2003 года, Илья Кабаков спрашивает: «Всегда ли, действительно, связаны два понятия – ‘смотреть’ и ‘место’? Они связаны, как мне кажется, местоимением ‘кто’». Но если этот ‘кто’ – Рихтер, то связь с местом не обязательна. Имя само становится местом. И более того – вещью. Ценным художественным объектом. Вот то, чем занимается индустрия культуры. С ее помощью имя Рихтера ретроактивно маркирует место его художественной продукции в нашем сознании.

Быть может, главное, всё же, не место, а имя места? Имя задает идентичность, а идентичность нуждается в identity frame (идентитарная рама). В символическом регистре имя закреплено за местом (point de capition) в цепочке означающих. «Это такое слово, к которому сами ‘вещи’ обращаются, чтобы уяснить себя в своей целостности»^[3].

Примечания

1. ^ Рихтер (по собственному определению) – капиталистический реалист. Группа, в которую он когда-то входил, так и называлась – «Капиталистичес­кий реализм». 
2. ^ Нулевой уровень интенсивности никак не связан с минимализмом. Как раз наоборот – Ричард Серра, Фрэнк Стелла, Карл Андре, Сол Левитт и Дональд Джадд делали крайне интенсивные работы.
3. ^ Славой Жижек. Возвышенный объект идеологии. – М.: Художественный журнал, 1999. С. 102.