Выпуск: №71-72 2009

Ситуации
Cool KidsАндрей Паршиков

Рубрика: Выставки

Невозможное творит

Невозможное творит

Алексей Евстратов. Родился в 1983 г. в Москве. Филолог, аспирант ИВГИ РГГУ и Университета Париж-Сорбонна. Выпускник историко-филологического факультета РГГУ (2005) и Французского университетского колледжа (2006). Соавтор книг: «100 запрещенных книг: Цензурная история мировой литературы» (М.: УльтраКультура, 2004); «100 запрещенных пьес: Цензурная история ста постановок» (в печати). Живет в Париже.

Петр Быстров. «Листки с нитками».
Квартирная галерея «Черемушки», Москва. 28.02.08–06.03.08

Новое шоу[1] Быстрова разместилось в квартире-галерее Кирилла Преображенского. Подъезд был заново выкрашен, видимо, вне связи с событием. Но это было кстати: посетители выставки, немного подышав краской, заходили в двухкомнатную квартиру на втором этаже слегка навеселе.

Полторы дюжины работ (паспарту, нитки, металлические скобки) и музыкальная атмосфера должны были воплотить авторскую задачу: создание «такого нечто, которое, скорее, уже ничто»[2]. Честный интерпретатор довольно быстро запутается в складках этой риторики. Быстров – мастер тавтологии; эвфемизм, плеоназм, просто речевая ошибка – душа его поэзии.

Художник утверждает, что «Листки с нитками» – это не только давний, но и любимый его проект, и в то же время констатирует его ничтожность: «С точки зрения эстетической новации, ремесла, смысла – всего ей недостает, всего тут мало. И именно поэтому старая моя затея сегодня реализована». Авторское самоумаление и констатация бессмысленности художественного жеста – признаки фирменного стиля Быстрова. Искусство должно стать меньше, чем оно есть, чтобы стать больше.

Нитяная быстровская живопись, разумеется, нефигуративна. Получить представление о стиле можно двумя способами. Способ первый: записаться в библиотеку РГГУ и заказать диплом П. Быстрова, написанный на кафедре проблем современной философии в 2002 г. В дипломе есть несколько чистых страниц с прикрепленными к ним нитками – своеобразная иллюстрация к одному высказыванию Ж. Делеза на тему безъязыкости. Надо сказать, что на защите комиссия выказала недовольство оформлением дипломной работы (оценка: «удовлетворительно»). Способ второй: раздобыть книгу «Égalité»[3], в которой вперемешку, без подписей, опубликованы работы нескольких участников Сообщества «Радек». Открыть альбом на 95-й ненумерованной странице и найти работу Быстрова с автокомментарием: «Невозможное творит» (компьютерная графика).

В упомянутом издании вообще много работ Быстрова, посвященных спорту. Стоит напомнить, что Петр давно занимается силовым атлетизмом. Мы и подружились в парижских тренажерных залах, скандализируя французов обнаженными торсами. Эта связь между железом и нитками, которую я пытаюсь нащупать, для меня и организовала выставку как событие, как ситуацию. На память приходит наше прощание в Париже в самом конце декабря 2007 года. Помню, Петр тогда сказал, пожимая мне руку: «Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не будешь».

 

Алексей Евстратов: В вышеприведенном тексте я каламбурю, предположив, что в сосуществовании ниток и штанг – главная интрига твоей выставки. И все-таки: они вообще сосуществуют или это самостоятельные, никак не связанные друг с другом проекты? В чем диалектика?

Петр Быстров: Я всегда усматривал перспективу в совмещении несовместимого: слабого и могучего, бессвязного и фактурного. В этом смысле мир силового атлетизма, красивый и стройный мир, где нет места сомнениям, вялости и компромиссу, является, в моем понимании, неким остающимся за кадром оппозитом мира листков_и_ниток – как средоточия неясности, сумбурности, ведущих в конечном счете к своего рода идеальной бессмыслице. Как я пишу об этом в объяснительной записке к своей выставке: всего тут недостает, всего тут мало, – вот эти взаимоотношения излишка и недостатка, выражаясь философским языком, для меня представляют определенную ценность. Она заключается в том, что результат подобной экспериментации – с избытком и нехваткой – непредсказуем. Скорее всего, ничего не произойдет, но, как минимум, это всё упрочивающаяся «моя линия»...

А. Евстратов: Я задумался: кому могла бы быть интересна эта выставка, и подумал, что вне круга арт-специалистов – исключительно людям, знающим Петра Быстрова лично. Тебя задевает эта формулировка?

П. Быстров: Значимость того или иного произведения искусства часто связана для зрителей с усвоенным авторитетом, с признанным статусом автора, с тем, что называют персонажностью – героичностью образа, вписанного в наше мировосприятие.

Вся моя творческая деятельность, от стадии идеи до стадии реализации, от этапа грез до этапа промоушна, скрытой своей частью имеет именно девелопмент и промоушн самого себя, или, как сказал бы об этом Дмитрий Александрович Пригов, человека-проекта, в русле какового я склонен понимать и свое собственное существование, и каждую отдельную работу. В этом смысле листки – это такой обреченный или заведомо провальный проект. Им невозможно восхититься, он убог. Однако же, как ты правильно заметил, играя со своей популярностью или – шире – с феноменом популярности артиста, коим являюсь и я, я формирую у аудитории привычку восхищаться чем бы то ни было. В этом плане людей, знающих меня лично или слышавших обо мне (хорошее), наберется несколько десятков. Люди, знающие меня лично, плюс арт-специалисты – на сегодняшний день мне этого достаточно. Массовый успех придет позже.

А. Евстратов: Мне, немного знакомому с твоим творчеством, эта выставка понравилась: несколько неожиданной, но адекватной площадке камерностью, паспарту, приглушенным светом и атмосферной музыкой. И мои расспросы ведут к тому, чтобы ты честно научил других тебя оценивать. Или хотя бы показал, как ты это делаешь сам. Признайся, удался ли этот труд?

П. Быстров: Воспитание аудитории не последнее дело для художника. Своего зрителя нужно пестовать и ценить. Художник не может выставлять свое искусство и при этом утверждать, что зритель не важен для него. Однако когда я делаю выставку, я прежде всего продюсирую проект в целом, пытаясь взглянуть на него от «а» до «я». Чем более он пустяшный, тем мне интереснее разбивать его на этапы, стадии и предвкушать «момент истины» – когда придут люди и увидят его. В этом плане музыкальное сопровождение, специально мною созданное к выставке, особый свет, приятные паспарту и другие детали – это жест, направленный на приятие проекта, на то, чтобы он скорее понравился. Но затем наступает минута, когда зрителя как бы окатывает холодным душем: а что мне понравилось-то? Что здесь выставлено? И вот здесь уже на первый план выходит моя философия излишка и недостатка, громоздкой пустяшности и т.д. – то, что меня интересует в искусстве.

Только формально-поверхностный взгляд на «Листки...» усмотрит в них нечто камерное, на самом же деле в них заключен революционный, массовый потенциал. Когда семь лет назад я впервые занялся аппликацией с использованием нитей на листе, то был движим идеей негации нарратива, логики повествования, борясь таким образом с университетской педагогикой в том варианте, как она коснулась меня, тогда студента. Я показал: вот до определенного момента идет текст, а потом внезапно начинается узор, орнамент. По этой причине многие назвали проект «женским», а женщины полюбили его.

Примечания

  1. ^ Определение жанра события принадлежит П. Быстрову.
  2. ^ Цитирую по проспекту к выставке.
  3. ^ Radek Community. Égalité. Paris, One­star press, 2007.
Поделиться

Статьи из других выпусков

Продолжить чтение