Фестиваль современного искусства «Арт-штурм»,
Самара. 06.11.08–20.11.08

1.

В ноябре 2008 года в Самаре во второй раз прошел фестиваль современного искусства «Арт-Штурм». Куратор Наталья Гончарова постаралась сделать это мероприятие интересным и живым, что ей в значительной степени удалось. Самарский журнал «Город» обеспечил фестивалю финансовую и информационную поддержку. Основная программа включала в себя несколько мероприятий.

Одно из главных событий прошло в самарской галерее «Виктория», арт-директором которой и является Наталья Гончарова. Там была показана выставка питерских художников с проспекта Непокоренных под названием «Смерти.net?» (у других выставок были аналогичные названия). Запорошенные «первым снегом» лики святых и характерные лики шахтеров на полотнах Ильи Гапонова и Кирилла Котешова, леденистые, розово-серые пузыри и трубочки Андрея Горбунова, академически безупречные фрагменты тел и их носителей, изображенные Татьяной Подмарковой, удачно вписались в неоклассический белоснежный интерьер с колоннами и роялем. Вопрос остался неразрешенным (если только не считать разрешения сетевого). Вроде как есть жизнь – духовная, трудовая, биологическая, живописная, – но все-таки веет от нее могильным холодком.

Что касается галереи «Виктория», то до настоящего времени она оставалась единственной в Самаре институцией, в которой периодически проходили выставки современного искусства. Сейчас эта ситуация стремительно меняется, так как уже вовсю осваиваются новые административные и финансовые ресурсы и появляются новые пространства. В частности, одно из мероприятий параллель ной программы проходило в только что открывшейся галерее «Арт-пропаганда». В захламленном помещении бывшего Дома учителя демонстрировались фотопроект «Руки писателей» Анни Ассулин, видеоарт самарских художников Олега Елагина и Владимира Логутова и перформанс «Осязание Смысла» под аккомпанемент электронной музыки и французских десертов. На фотовыставке было очень сложно протиснуться к портретам Жака Деррида, Клода Леви-Строса и Юргена Хабермаса сквозь возбужденную и нарядную молодую публику; просмотр видеоарта также был несколько затруднен – проекторы, установленные на пыльные книжки из местной разворованной библиотеки, падали, не включались и тому подобное. Создавалось ощущение, что искусство на этом празднике лишнее. Новый арт-центр организовали ООО «Газпром трансгаз Самара» и администрация городского округа Самара; при определении ответственных лиц решающую роль сыграли родственные связи. Поговаривают, что благодаря столь серьезной поддержке арт-центр может в скором времени обрасти дополнительными пространствами.

Помимо выставки в галерее «Виктория», основная программа включала в себя также выставку в торговом центре ПАРКХАУС («Как быть?»), серию акций на улицах города («Благородная руина») и показ видеоарта в киноклубе «Кадр». Перед входом в киноклуб был выставлен синий экран с надписью «No Signal» – одноименная видеоинсталляция Володи Логутова и Олега Елагина. В отличие от «Арт-пропаганды», тут так и задумывалось. Зритель попадал на выставку, где его не собирались развлекать, где ему предлагали побыть в тишине, без изображения, а потом обнаружить изображение в этом кажущемся его отсутствии. В залах можно было помедитировать перед их же модернистскими формальными штудиями «белого шума» (особой организации частот телесигнала), полюбоваться на «наборы абстрактных картин», «танцы цветных пятен».

 

2.

В контексте настоящего номера об арт-системе разговор о фестивале представляется важным потому, что позволяет затронуть некоторые интересные моменты, касающиеся соотношения центра (в данном случае Москвы) и периферии (в данном случае Самары). Конечно, очень многое напоминает ситуацию в Москве: апелляция к коммерческому успеху и элитарности современного искусства (цитата из афиши фестиваля: «Вам не нравится современное искусство? Странно, обычно жители России любят то, чем занимается Роман Абрамович»); включение в арт-процесс торговых пространств (якобы в целях имманентной критики товарного фетишизма, для демонстрации различий между свободным, независимым искусством и повседневным миром купли-продажи); противостояние институций, пытающихся разграничить сферы влияния («Виктория» и «Арт-пропаганда»); представление одних художников как «звезд», других – как «молодых». «Звездами», очевидно, были Антон Литвин, сделавший специально для самарской выставки работу «Полосы»; Гапонов и Котешов, сотрудничающие с галереей «Триумф», обласканные вниманием Александра Боровского; Логутов, хорошо известный в Москве и не только, попавший в шорт-лист премии Кандинского. «Молодыми» – все остальные. Некоторые моменты, значимые при оценке столичной арт-системы, здесь проступают особенно явно – в частности, отсутствие полноценной критики и недоверие/невнимание к современному искусству со стороны большинства населения.

Существуют и серьезные отличия самарского фестиваля от тех больших и значительных мероприятий, которые устраиваются в Москве. Во-первых, атмосфера. С одной стороны, на выставках основной программы было значительно меньше официоза и громких речей (конечно, без выступлений кураторов – владельцев пространств – художников – спонсоров не обойтись, но не было ощущения, что это самое главное, что это мероприятие ради выступлений и рекламы институций). Многое было осуществлено благодаря личной инициативе и заинтересованности самих художников, их взаимоподдержке: «Выставка номер шесть» в галерее «ХI комнат», выставка «Искусство потреблять» (ее планировалось проводить в ДК «Победа», но вроде бы из-за кризиса пришлось организовать в частной квартире в районе «Овраг Подпольщиков»). Складывается впечатление, что этот фестиваль инициирует диалог, создает художественную среду, в каком-то смысле стимулирует художников. У них загорается интерес и появляется возможность быть услышанными. С другой стороны, были удивительные для московских вернисажей вещи, например девушки в вечерних платьях на открытии выставки «Смерти.net?» (кстати, на открытии выставки «Русское бедное» в Перми тоже была очень нарядная и блистательная публика).

Во-вторых, постановка насущной для городского контекста (и не только) проблемы. Речь идет о проекте «Благородная руина». Его инициатором была Наталья Гончарова, а воплотителем (точнее, автором фотографий) Елена Егорова. Главная акция проходила на улице Куйбышевской у особняка купца Субботина, построенного по проекту архитектора В.А. Шреттера. В те годы жители прозвали его «домом губернатора» за красоту и роскошь. В день открытия фестиваля на блёклом заборе этого здания висели фотографии большого формата и своим ярким видом нарушали рутинную серость окружающего пространства. Проявленные таким образом старинные особняки оказались лицом к лицу с прохожими и попали на экраны местного телевидения.

Тема этого проекта была, опять же, сформулирована в виде вопроса: «разрушать или восстанавливать?». И этот вопрос – не просто риторический прием, апеллирующий к гражданской сознательности жителей Самары. Это вполне законный вопрос – особенно на территории современного искусства. Он тянет за ниточку памяти и истории, разрыва и преемственности, он ставит нас в мучительную ситуацию выбора.

Подобные вопросы о памяти, об отношении к истории и традиции всякий раз отсылают вопрошающего к опыту авангардистов, провозгласивших погибель «прекрасного мира». В Самарском областном художественном музее как раз выставлена замечательная коллекция русского авангарда. Современный же город Самара, можно сказать, живет по заветам футуристов: старинные особнячки стремительно сровниваются с землей, осыпаются в прах, зато над городом парит грандиозное здание железнодорожного вокзала в «московско-турецком» стиле. Постройку 1876 года, занесенную в республиканский реестр исторических и архитектурных памятников, пришлось снести и воздвигнуть на ее месте громоздкую башню из синих стеклопакетов, увенчанную куполом и стометровым шпилем. Теперь паровозы «краснеют от стыда», видя перед собой эту безобразную гору стекла и пластика, безвкусный символ могущества больших денег. Но жители гордятся этим зданием, считают его красивейшим в Поволжье. При этом они не краснеют, не видят и, похоже, даже не смотрят на полуразрушенные постройки начала прошлого века, на покоцанный модерн, подгоревший неоренассанс и щербатую псевдоготику.

Многие из этих зданий были построены при обстоятельствах, чем-то напоминающих нынешнюю действительность. В конце XIX — начале XX века активно развивались промышленность, предпринимательство, банковское дело. Финансово-промышленный капитал в поисках выражения своего могущества призывал на помощь архитектуру. Вырос спрос на мавританские башенки, стрельчатые арочки, ставни в псевдорусском стиле, возник спрос на ракушки, волны, ирисы и спирали – и «всюду запестрел бесстыдный стиль – модерн...»

Сейчас в городе ведутся споры, нужно ли реконструировать старый центр (что подразумевает проведение дорогостоящих реставрационных работ), либо не стоит заниматься сохранением обветшалой истории самарской промышленности и архитектуры, спасением кариатид и фестончиков, но лучше заняться осовремениванием города. То есть все снести, а на расчищенной территории нагородить «современного» элитного жилья (кстати, на счет элитарности центра тоже ведутся дискуссии: богатые самарчане хотят огородить себя от всех прочих и выставить их на задворки истории, т.е. за пределы исторического центра). Впрочем, дискуссии эти слабо влияют на реальное положение вещей. Время, равнодушие жителей и бешеная работоспособность современных риелторов делают свое дело: знаки могущества начала прошлого века уступают место куда более бесстыдным знакам века нынешнего. Мороз, снег, дождь и профессиональные пиротехники помогают расчищать доходные земельные участки. По сообщению «Росбалта» с начала года в Самарской области произошло 157 пожаров по причине поджогов. Из них 56 пожаров было устроено в Самаре, в основном в старой ее части – Центральном (Ленинском) районе. Горят в огне ветхие жилые дома (гибнут люди, семьи остаются без жилья), горят и памятники архитектуры. Например, особняк с одной из фотографий Елены Егоровой, принадлежавший Фирсу Наймушину (самарскому лесопромышленнику) и спроектированный Александром Щербачевым для брата Алексея Толстого Мстислава Николаевича Толстого. До пожара здание принадлежало Центру планирования семьи и репродукции, в годы войны в нем располагались то ли британская военная миссия, то ли «запасное» посольство Великобритании (Самара тогда была «запасной» столицей). Теперь над зданием нависла угроза уничтожения. Кованый забор и куски перекладин жители растащили на металлолом.

Парадоксально ли, что современное искусство становится тем рупором, через который теперь можно кричать об уважении к истории, о защите особняков, некогда построенных для предводителей дворянства, пивных королей или крупных банков? Тут нет никакого парадокса. Идея преодоления истории не оправдала себя. После официального объявления конца «homo historicus, индивидуума, усматривающего смысл или цель в истории»^[1], началось, хочется верить, его постепенное возрождение. Сейчас духу современности скорее соответствует стремление к сохранению исторического опыта, забота о том, что еще остается нетронутым, оригинальным. О том, что обладает уникальным бытием в том месте, где оно появилось. История может вернуться в современное искусство не как объект соотнесения для футуристического или модернистского протеста; не как разменная монета или «продажная девка» постмодернизма. Она может стать спасением, которое позволит вырваться из вечного настоящего, в котором «мы ничего не знаем, ничего не помним. И поэтому не можем отличить добро от зла, реальность от иллюзии»^[2]. И утопические надежды авангарда, его «ориентация вперед», предвосхищение неопределенного, случайного будущего, «культ нового»^[3], и его бунт против всего нормативного вытекают из основных посылов немецкого романтизма конца XVIII века. Но «вечный порыв» (Streben) и неудовлетворимая тоска (Sehnsucht) романтизма были обращены не только к будущему, но и к прошлому. Романтики уловили текучесть прошлого и будущего, а современность представили как процесс становления. И для нас сейчас очень важен этот не-статичный взгляд на прошлое, момент осознания современности как становления. Когда речь идет о сохранении «свидетельств» истории, вовсе не предполагается идеализация или консервация прошлого, но именно сохранение памяти о нем, озирающееся назад обращение к утопии. Память позволяет сосредоточить внимание «на настоящем, через которое будущее переходит в прошедшее»^[4]. Это и есть то, что называется «историческим сознанием». Только обладая развитым историческим сознанием, можно не потерять ощущение времени и устремленности в будущее – подобно беньяминовскому Angelus Novus с ужасом или с изумлением смотреть на руины истории, ни на минуту не отрывая от них взгляда, не позволяя им исчезнуть.

 

3.

В один из дней фестиваля был проведен «круглый стол». Его тема была обозначена следующим образом: «Современное искусство и город, обмен и дар». Участвовали представители городской администрации и бизнеса, руководители галерей, художники и искусствоведы. К сожалению, вопрос о возрождении утопии авангарда в новом качестве был признан на этом «круглом столе» излишне теоретическим и потонул в рассуждениях о том, что необходимо создавать условия для развития арт-рынка в Самаре, о конкретной культурной политике, о стимулировании капиталовложений в эту сферу и т.д. и т.п. С точки зрения социологии Самара являет собою пример не то что города не вполне современного, но до-современного: тут практически не происходит никаких изменений; инициативы со стороны «новых» людей в городской администрации не поддерживаются ни коллегами, ни жителями; во множестве домов в самом центре до сих пор нет канализации (!). Вот и хотят город осовременить за счет современного искусства. Приведу еще одну цитату из афиши к фестивалю: «Искусство предметное и абстрактное, веселое и ужасающее, – в нашем Городе найдется место любым проявлениям. Хотя бы потому, что мы живем в современном городе и его искусство просто обязано быть современным». Иными словами, если у нас будет хотя бы современное искусство (именно как типичный рационально организованный институт эпохи модерна), может быть, и город покажется современным. Для этого и призывают все эти важные люди развивать арт-систему на уровне города, создавать рынок, продвигать «своих» художников, открывать новые специализированные галереи и множить средства популяризации искусства.

Но, с другой стороны, может быть, действительно современное искусство (именно искусство, а не система) позволит создать новую интеллектуальную платформу, где будут подниматься остро актуальные для города вопросы, возникать новые художественные и социально-политические движения, где будет осуществляться конструктивная (или реконструктивная) критика. Подобная интеллектуальная платформа могла бы создать альтернативу локальному рынку современного искусства (который непременно появится – слишком многие люди в этом заинтересованы). Для Самары такой исход вполне вероятен.

Анастасия Шавлохова, арт-менеджер питерских «непокоренных», приехала в Самару не только ради своих подопечных: она также хотела найти пару-тройку молодых талантов местного разлива. Художники из регионов нужны ей для винзаводовского проекта «СТАРТ», запущенного осенью прошлого года. Проект придумали Анастасия и сама хозяйка, Софья Троценко. Методологию переняли у Ольги Свибловой, за полгода до этого открывшей свой «Инкубатор» выставкой Ильи Трушевского «Сладкое». Можно сказать, что они выбрали удачную стратегию, зарекомендовавшую себя с годами. Вот, скажем, что писал о ней в 1971 году Мишель Рагон: «Как и в индустриальном производстве, нынешнее художественное производство, называющее себя авангардным, без конца обновляет свои модели с целью обольщения клиентуры. Очень быстро выходя из моды, продукты профессиональных авангардистов стимулируют производство и потребление. Таким образом, авангард, некогда ставивший перед собою цель оппозиции обществу производства и потребления, сейчас имеет тенденцию к интеграции в мифе машинизма»^[5]. Только сейчас этот «машинизм» проявляется не на уровне моделей, форм и идей, но на уровне обновления имен. У Свибловой авторы проекта переняли и основные принципы: «Когда я смотрю работы, это, к сожалению, напоминает просмотр лошадей на скачках: ясно, что должна быть талантлива, а дальше – доскачет или не доскачет. Надо быть стабильным, трудоспособным, умеющим дать результат, уметь общаться. Одного таланта мало […]. На рынке художник сам присутствует крайне редко, но существуют агенты, галереи, музеи. Для того чтобы художник поднялся, у него должно быть много правильных выставок в правильных местах, должен быть хороший агент […]. Мы должны привыкать к рынку […]. Эпатировать не обязательно. Должна быть система раскрутки, и если ты не попал в систему раскрутки, то вероятность, что тебя кто-то откроет, очень мала»^[6].

В дружеской беседе Анастасия с горечью отметила, что самарские художники не хотят самопиариться. Удивительно, но они не выстраиваются в очередь, желая продемонстрировать свои работы и попасть в итоге на новую «фабрику звезд» ЦСИ «Винзавод». И еще они не хотят «привыкать к рынку» и разделяют иные ценности. Так говорят, по крайней мере, и очень хочется им верить…

Примечания

1. ^ М. Брэдбери. Профессор Криминале. М.: Иностранная литература. 2000. С. 325.
2. ^ Там же.
3. ^ Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005. С. 10.
4. ^ Блаженный Августин. Творения: В 4 т. Т. 1: Об истинной религии. СПб.: Алтейя. 2000. С. 680.
5. ^ M. Ragon. L’Art: pour quoi fair/ Casterman, 1971, p. 108. Цит. по: В.А. Крючкова. Социология искусства и модернизм. М.: Изобразительное искусство. 1979. С. 46.
6. ^ Ольга Свиблова. «Главное, чтобы было из чего выбирать». http://www.rol.ru/news/hobby/fashion/01/11/21_015.htm