Сегодня, на мой взгляд, исчезла (или находится на грани исчезновения) такая важная составляющая профессионального художественного дискурса, как рефлексия. Под рефлексией я понимаю сумму из двух слагаемых: 1) так называемый feedback, то есть обратная связь (интересно, что feedback дословно с английского можно перевести как «обратная подпитка»); 2) собственно рефлексия,  когда художник проговаривает свою эстетическую платформу, формулирует идеологию, просто рассказывает о текущей, еще не завершенной работе. И в том и в другом случае необходим не просто зритель или слушатель, но компетентный собеседник, погруженный в тот же дискурс, оперирующий тем же понятийным аппаратом, профессиональная среда или, если угодно, сообщество. К сожалению, современная ситуация, по крайней мере, в России (возможно, проблема более универсальна, но я лучше всего знаком с местной спецификой), мало отличается от описанного Кабаковым состояния шизофрении в 60-70-е, когда сознание автора в отсутствие нормальных условий для репрезентации расщепляется на художника и зрителя. Только сегодня  художники по большей части не испытывают дефицита в публике, скорее – в самих себе. Но зритель нем, он «голосует ногами», что часто является весьма ненадежным показателем. Впрочем, это не столь важно. Главная проблема заключается в том, что в момент, когда произведение попадает на выставку, автор «умирает». Его мысли, сомнения, процесс уже никого не волнуют. Оценивается (в прямом и переносном смысле) уже только конечный продукт. Автор, так и не получив возможности стать субъектом рефлексии, сразу становится объектом критики.

Между тем разговор об искусстве (своем и вообще), как мне кажется, лежит в основе современного русско-советского искусства. Первый русский авангард – это бесконечный спор об искусстве. Московский концептуализм фактически превращает разговор об искусстве в произведение. Главным (и по сути единственным) произведением «Коллективных действий» является всевозможная документация, впечатления, разговоры, обсуждения, анализ; Илья Кабаков вводит в свои картины голос зрителя; Юрий Альберт, Вадим Захаров, Виктор Скерсис этот разговор делают темой и содержанием своих работ. Много теоретизируют об искусстве, возвращая этот разговор на некий мета-уровень, художники 90-х: Авдей Тер-Оганьян и Анатолий Осмоловский преподают, Дмитрий Гутов основывает институт Лифшица. Насколько мне известно, в 90-е московские художники специально собирались, что­бы обсуждать работы друг друга. Не говоря уже о том, что многие художники активно пишут. Процесс говорения, точнее, проговаривания, обсуждения, рефлексии замирает к концу 90-х и, по моим ощущениям, полностью прекращается в нулевых. Пожалуй, последним таким опытом были встречи, организованные Куликом на «Винзаводе», в рамках проекта «Верю» в 2006-м. 

Тому есть немало причин. Но среди прочих мне бы хотелось выделить одно обстоятельство: рефлексия лишилась своего пространства, естественной среды обитания. Таким пространством традиционно служила мастерская художника. Мастерская больше не является явкой, местом встреч, средоточием споров, скандалов, обсуждений. Конечно, местом для разговора об искусстве служили и артистические кафе в Париже, и знаменитый бар в Нью-Йорке, где собирались мэтры абстрактного экспрессионизма, и советские кухни. И все же мастерская – это не просто еще одно место, где можно собраться, но среда, пространство, в котором художник работает, думает, курит, окружает себя своими работами, различными предметами, материалами, мусором. Неслучайно, к примеру, Вермеер еще в XVII веке изображает аллегорию живописи именно в мастерской художника. На многих европейских языках мастерская  называется studio, от корня study – учиться. В мастерской происходит процесс познания. Без сомнения, неповторимая художественная среда сформировалась в Париже в начале XX века, во многом благодаря тому, что художники жили и работали в знаменитом Улье. Такую же «средообразующую», формирующую целое направление функцию выполняла легендарная «Фабрика» Энди Уорхола. Нет нужды говорить о том, какую роль играли мастерские в Советском Союзе в 60-80-е. Мастерская в этот период по существу стала базой неофициального искусства, тем самым местом, где репрезентация проходила все стадии – создание, отбор и показ. 

Итак, на мой взгляд, мастерская в современной художественной жизни Москвы утратила свое значение. Можно выделить ряд причин, по которым сложилась такая ситуация:

Изменились экономические условия. Мастерскую в Москве сегодня найти крайне трудно и зачастую непомерно дорого. Поэтому многие «молодые» художники отказываются от этой идеи.

Изменилась технология создания произведений. Нередко художники создают только проект, эскизы, по которым работа изготавливается специальными рабочими на заводе. Либо непосредственно в выставочном пространстве строится инсталляция, которая существует только в период экспозиции.

Изменилось сознание художника. Его можно назвать «проектным», то есть когда процесс создания работ носит не перманентный характер, а пульсирующий – от проекта к проекту.

Изменились способы взаимодействия художников, кураторов, галеристов. В современном глобализированном мире интернет-сайт или электронные носители заменяют визит в мастерскую. Это очень удобно, когда речь идет о международных или зарубежных проектах. Но даже в Москве сегодня редкий галерист или куратор забредает в мастерскую художника. Как правило, общение ограничивается обменом информацией.

Изменился тип социальных связей между самими художниками (прежде всего «молодыми»). Их уже не связывают ни дружба, ни идеология, ни даже тусовка. Это своеобразное сетевое сообщество, субъекты которого, будучи мобильными в пространстве, поддерживают более или менее постоянную виртуальную связь.

Свято место, как известно, пусто не бывает. Некоторые функции мастерской как дискурсивного пространства перешли к различным институциям и социальным формациям. Приведу лишь избранные примеры.

Институт проблем современного искусства (ИПСИ), в народе именуемый просто институт Бакштейна. С одной стороны, здесь регулярно собираются молодые художники, то есть формируется некая среда, в которой возможны и обсуждения, и рефлексия. Но занятия, как правило, проходят в лекционной фор­ме. Встречи со «старшими» художниками, так называемые мастер-классы, также часто проходят в режиме монолога. А показы превращаются в жесткий разбор полетов со стороны преподавателей, с четким соблюдением иерархии учебного заведения. При этом институт играет важнейшую социализирующую  и сетеобразующую роль.

ГЦСИ и «Винзавод». Лекции о современном  искусстве и встречи с художниками или ведущими кураторами здесь  имеют скорее просветительское значение и рассчитаны на достаточно широкую аудиторию. Само по себе это крайне важно, но вряд ли в таких условиях возможно создание или восстановление узкого профессионального сообщества.

Блогосфера.  На сегодняшний день ЖЖ, без сомнения, является главным правопреемником мастерских. Здесь художники обмениваются информацией обо всем происходящем в мире в области современного искусства. Это включает не только анонсы своих и чужих выставок, но и информацию о грантах, проектах и вакансиях. ЖЖ является важнейшим образовательным ресурсом, позволяющим ориентироваться в бесконечном космосе современного искусства. Авторы также вывешивают свои работы, фо­­тографии с выставок и, что особенно важно, эскизы и проекты в стадии разработки. Соответственно, ЖЖ становится пространством для откровенной и часто более внимательной и глубокой, а по­рой и более жесткой критики, чем можно найти в прессе; площадкой  для обмена мнениями, размышлений и нередко ожесточенных концептуальных баталий относительно природы искусства вообще и современного в частности. ЖЖ-ресурс настолько эффективен, что некоторые интернет-СМИ (например, OpenSpace) перенимают формат блога и по форме, позволяя комментировать онлайн публикуемые материалы, и по содержанию, остро реагируя на высказывания в свой адрес со стороны ЖЖ. Кроме того, различные институции, «Винзавод», например, помимо сайта, обзаводятся собственным ЖЖ, что дает гораздо более непосредственный контакт с самой широкой аудиторией. Но все это происходит именно потому, что пространство ЖЖ не интимно и не элитарно по определению.  Кроме того, в ЖЖ создается иллюзия доступности современного искусства (и вообще искусства), своеобразный эффект бинокля, когда нечто удаленное кажется близким. Отсюда возникает особый поверхностный взгляд, на основе виртуального имиджа выносятся суждения, зачастую весьма, мягко говоря, некомпетентные. Многие не вовлеченные в профессиональный дискурс блогеры и, что еще хуже, многие профессионалы высказываются, опираясь только на публикуемые фотографии, не утруждая себя посещением выставки и не пытаясь увидеть работы в живую. Парадоксальным образом из пространства ЖЖ выпадает собственно искусство и остается бесконечный, как правило, пустой и беспредметный разговор. 

Из всего вышесказанного напрашивается вывод: поскольку мастерская утратила свое значение, а существующие институции не могут заполнить образовавшуюся в связи с этим лакуну, возможно, необходимо подумать о создании некого «третьего места». «Третье» – потому что это и не мастерская, но и не выставочное пространство. Не знаю, где и каким должно быть это пространство. Пока ясно, что здесь необходимо соблюдать, по крайней мере, два условия: во-первых, возможность обсуждать и показывать именно процесс, а не конечный продукт, во-вторых, формировать закрытый узкопрофессиональный круг, включающий художников, критиков и философов. Об остальном нужно серьезно думать.