Sie können sich nicht vertreten, sie müssen vertreten werden.
Они не могут представлять себя сами,
их должны представлять
другие.
К. Маркс.
Восемнадцатое брюмера Луи-Бонапарта^[1]

 

Из этой фразы Маркса родились сразу два основополагающих текста постколониальной теории – «Ориентализм»^[2] Эдварда Саида и «Могут ли угнетенные говорить?»^[3] Гайятри Спивак. В каждой из этих работ ключевое место занимает тема репрезентации, однако с той разницей,  что  Саид рассматривает проблему формы репрезентации «Востока» в западной культуре, а Спивак обосновывает  саму невозможность саморепрезентации угнетенного колониального субъекта. Будучи, на первый взгляд, не связанными с изобразительным искусством, эти работы тем не менее проводят некоторые общие линии аргументации, которые могут быть с успехом применены именно в анализе произведений изобразительного искусства.

Работа Спивак представляет собой  полемический отклик на позицию Мишеля Фуко и Жиля Делеза, выраженный в известном диалоге «Интеллектуалы и власть»^[4]. Согласно этой позиции, политическая борьба должна проводиться вне инстанций репрезентации (партии или профсоюзов). Для Делеза и Фуко «представительства больше нет, есть лишь действие»^[5], а «массы сами прекрасно и отчетливо все знают»^[6]. Подробно разбирая эти и другие тезисы Делеза-Фуко, Спивак обращается к фрагменту о парцельных крестьянах из «Восемнадцатого брюмера». В своём анализе она обращает внимание на отношения в нем двух различных значений репрезентации –  Darstellung (собственно представления) и Vertretung (представления в политическом смысле, т. е. представительства, «говорения от имени»). В тексте же Делеза-Фуко вся сложность этих отношений игнорируется, и два смысла репрезентации сливаются в неразличимости французского représentation. Как показывает Спивак, следствием такого упущения оказывается (несмотря на все усилия со стороны Делеза-Фуко этого избежать) заново введенная фигура суверенного субъекта, так что «угнетенные теперь могут знать и говорить за себя»^[7].

Задаваясь вопросом «могут ли угнетенные говорить?», Спивак обращается к истории индийской девушки Бхуванешвари Бхадури. Она состояла в одной из вооруженных групп, участвовавших в борьбе за индийскую независимость. Не решившись совершить доверенное ей политическое убийство^[8], Бхуванешвари повесилась. Чтобы ее самоубийство не было воспринято как результат порочной страсти, Бхуванешвари специально дождалась менструации, которая делала невозможными подозрения в тайной беременности, но которая, тем не менее, противоречила канонам традиционного женского жертвенного самоубийства (сати). Именно невозможность для угнетенного субъекта быть услышанным и является условием возможности (и неизбежности) самоубийства Бхуванешвари. «Угнетенные не могут говорить»^[9], – заключает Спивак. Представлять их – задача интеллектуала.

Но представление угнетенных также может быть и задачей художника. Здесь важно всякий раз проводить различия между двумя значениями репрезентации, Darstellung и Vertretung, осмысляя их отношения. Кого представляет (политически, в смысле vertreten) художник, когда представляет (в смысле darstellen) угнетенных? Ставя  вопрос радикально: представляет ли он угнетенных или угнетателей? Вся сложность вопроса о репрезентации угнетенных заключается в том, что он может быть поставлен только радикально; в нем невозможна никакая нейтральная позиция, поскольку невозможно исключить политическое измерение репрезентации (Vertretung).

В этом же ключе может быть понята и идея Эдварда Саида об ориентализме как эссенциалистской репрезентации «Востока» и «восточного человека» в культуре европейского Запада. Саид дает базовое определение ориентализма как «Западного стиля господства, реструктурации и властвования над Востоком»^[10], показывая, что «любой европеец в том, что он мог бы сказать о Востоке, был, таким образом, расистом, империалистом и практически тотально этноцентричен»^[11].

Здесь можно также проследить важную игру Darstellung и Vertretung, где ориенталистское представление (Darstellung) Востока всегда оказывается представительством (Vertretung) западного империализма. И в этом случае нейтральная позиция оказывается невозможной, а точнее, именно нейтральная позиция, позиция незаинтересованного знания, и оказывается конститутивной в создании отношений господства между не знающим о себе Востоком и знающим Западом.

Крайне репрезентативным примером могут служить работы Ширин Нешат, в частности, её проект 1993-1997 годов «Женщины Аллаха». Это серия черно-белых фотографий, созданных Нешат после  возвращения в постреволюционный Иран (ранее революция вынудила художницу покинуть страну). На этих фотографиях изображены женщины в чадре, зачастую с оружием, чьи лица, руки и ступни покрыты текстами иранской феминистской эротической поэзии.

На примере работ Нешат мы можем легко проследить, как в фигуре восточной женщины, «Женщины Аллаха», взаимопереплетаются проблемы, поставленные, с одной стороны, в тексте Спивак – женщина как угнетенный, и у Саида – ориентализации Востока – с другой.

В рамках проблематики репрезентации (в обоих смыслах) парадоксальный характер этих работ заключается в том, что там, где они могут быть поняты и прочитаны (то есть в Иране), их нельзя показывать (из-за крайней консервативности иранского общества в вопросах пола), тогда как там, где они могут быть показаны (на либеральном Западе), они не могут быть прочитаны, в силу чего, редуцируются до орнаментальной каллиграфии, т. е. воспринимаются  декоративно, ориенталистски...

Стратегия Нешат заключается в том, чтобы представить иранскую женщину в самой ее непредставимости, заговорить о ее немоте, показать ее сокрытость. Только так, по ту сторону ориентализма, можно представить (darstellen) угнетенное по­ложение женщины, представляя (vertreten) ее.

Идеи Саида и Спивак могут быть использованы и при рассмотрении российской художественной ситуации, с тем лишь дополнением, что саидовский анализ ориентализма, рассчитанный в первую очередь на арабский Восток, должен быть уточнен анализом «дискурса Восточной Европы», подробно разработанным в книге Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу»^[12]. В ней автор прослеживает формирование образа Восточной Европы в эпоху Просвещения (куда входит и Россия) как ориентального Другого Европы Западной.

В это смысле в первую очередь следует вспомнить работы Сергея Браткова, для которых характерна любовь к изображению «деклассированных элементов» и «простых людей», представленных с позиции стороннего наблюдателя. Многие его работы напоминают заметки антрополога. Им свойственно отношение к изображаемому как к любопытной местной экзотике. В этих работах оказываются задействованы все классические фигуры дискурса Восточной Европы, описанные Вульфом, – особенно фигура «грязи».

Примечательны работы  Браткова из серии «В поисках горизонта», в частности, та , на которой изображено огромное поле, сильно замусоренное после «народных гуляний». Как сказал Братков в одном из интервью, «… тема гадости, трэша, наверно, главной сейчас становится, потому что кругом мусор»^[13].

Полна ориенталистскими штампами также одна из ранних фотографических серий  этого художника «Нет рая» (1995), в которой он обращается к изображению «простых людей» из провинции (в данном случае – своих родных и близких). Особенно показательна в этом плане работа, изображающая типичного советского мужчину со стаканом водки в руке. Здесь атмосфера безвыходности переводится во внеисторический план «потерянного рая». Было бы уместно вспомнить о том, что одной из основных характеристик ориентализма, по Саиду, является лишение ориентализуемого объекта истории. То же мы видим и в работах Браткова: конкретные исторические проблемы постсоветской провинции переводятся в мифологический контекст.

В работах Браткова угнетенные, представленные (darstellen) нам с позиции нейтрального наблюдателя, оказываются эстетизированы и тем самым удалены на прием­лемое расстояние созерцательного неучастия. Не имея сво­его голоса, они не представлены (vertreten) и художником.

Представляя (darstellen) угнетенных, нужно всегда осознавать невозможность находиться по ту сторону политизированности. Представлять (vertreten) можно либо угнетенных, либо угнетателей. Нейтральность же становится лишь воспроизводством их уг­нетенного положения.

Примечания

1. ^ Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи-Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1957. Т. 8. С 208.
2. ^ Said E. Orientalism. London, 2003 (русское издание: Саид Э. Ориентализм: западные концепции Востока. СПб.: Рус. мiръ, 2006).
3. ^ Spivak G. C. Can the Subaltern Speak? // Marxism and the Interpretation of Culture (ed. by Cary Nelson, Lawrence Grossberg). Chicago, 1988, p. 271-316 (русский перевод с сокращениями: Спивак Г. Ч. Могут ли угнетенные говорить? // Введение в гендерные исследования. Ч.2: Хрестоматия. 2001, С. 649-670).
4. ^ Фуко М. Интеллектуалы и власть // Фуко М. Интеллектуалы и власть: В 3 ч. М., 2002. Ч. 1, М., 2002. С. 66-80. 
5. ^ Там же. С. 67. 
6. ^ Там же. С. 68.
7. ^ Spivak G. C. Can the Subaltern Speak? Р. 279.
8. ^ Ibid., p. 307. В русском тексте ввиду переводческой ошибки этот факт оказался упущен. В нем Бхуванешвари доверяют не политическое убийство, а какие-то непонятные «политические мотивы самоубийства».
9. ^ Ibid. Р. 308.
10. ^ Said E. Orientalism. Р. 3
11. ^ Ibid. Р. 204.
12. ^ Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003.
13. ^ Имеется ввиду интервью, данное Братковым Екатерине Деготь и опубликованное на сайте OpenSpace.ru (см.: http://www.openspace.ru/art/names/details/1940/).