Последние десятилетия процессы художественного производства неукоснительно следовали идеалам коллективности, публичности или же стремились к созданию сообществ. В результате произведение покинуло приватную зону и переместилось в пространство социального «коворкинга».

Художник теперь работает наравне с фрилансером, так же отказавшимся от стабильной офисной работы ради гибкой и открытой формы занятости. Больше нет разницы ни в их подходе к работе, ни в их инструментариях — все схемы действия уже дозволительны, отработаны и регламентированы. Остается лишь ускорять темп и забивать новые «голы», оформляя и отправляя заявки в резиденции или институции, а также систематизировать все увеличивающийся объем данных на почте и жестком диске. Тем самым художник уподобляется клерку и вынужден действовать по схожим схемам, которые не менее результативны и неминуемо приводят к институциональному успеху. Деятели художественной системы растворяются в зоне «коворкинга», при этом сохраняя свой критический запал, но, к сожалению, они не пытаются анализировать собственное положение. Появляются проекты, говорящие языком корпораций, мимикрирующие под систему и осуществляющие институциональную критику как бы изнутри. Такого рода «героизм» двойственен: он работает как на институции корпорации, позиционирующие себя как прогрессивные и модернизирующиеся, так и утверждает себя в качестве художника-бунтаря. Язык современных корпораций, таких как Google, SpaceX или Facebook, имеет свою специфическую интонацию, особый интимно-доверительный тон, побуждающий к раскрытию и сближению с ними новых пользователей. Доверие и интимность становятся главным манипулятивным инструментом таких компаний.

Наиболее ярким примером использования тактики дружелюбного вовлечения может стать нашумевший художественный сетевой проект Амалии Ульман «Excellences & Perfections». На базе своего Instagram-аккаунта Ульман рассказывала историю девушки из провинции, приехавшей в большой город в надежде стать успешной моделью. В рамках своего социо-медийного перформанса художница конструировала вымышленный образ обворожительной «милашки Амалии». В течение нескольких месяцев она регулярно публиковала фотографии своей «красивой жизни» и сексуальные селфи в лучших традициях этой онлайн-платформы. Другие пользователи могли увидеть, какую диету сейчас соблюдает художница, следить за ее успехами в обучении танцам на шесте или стать свидетелями ее эмоциональных неудач. Особой популярностью пользовались посты, где Ульман имитировала последствия операции по увеличению груди, выкладывая автопортреты в больничном халате или с забинтованной грудью. Используя Photoshop и многочисленные фильтры Instagram, она невероятно достоверно инсценировала свой образ «cute-girl», ставший трендом «новой нормальности».

За счет хэштегов и безупречно выверенных пользовательских настроек проект непрерывно расширялся, становился портативным, гибким и серийным. Конструируя «косметический взгляд»^[1], демонстративно выкладывая «ингредиенты» собственного образа и уподобляя его обывательскому стилю (middlebrow style), Ульман преображает и обесценивает опыт и практики Энди Уорхола, Синди Шерман и Софи Калль. Калейдоскоп безупречных фото приводит в восторг пользователей социальных сетей, а мастерски разыгранная личная драма создает впечатление откровения и даже покаяния. Идея тотальной открытости гипнотизирует всех участников этого спектакля, а вкупе с критичностью — что составляет обязательный корпоративный метод привлечения пользователей — окончательно располагает к себе сомневающихся.

Раскрывая «душу» перед бесконечно растущим числом подписчиков, художница добивается поставленной цели — она разыгрывает сотни тысяч «верующих». Тем самым Амалия Ульман включает в свой социальный перформанс реакцию доверчивых подписчиков, многие из которых и не подозревают, что участвуют в художественном проекте^[2]. Подобно худшим из масс-медиа, она скрывает манипулятивный характер своего инструментария. Но при этом художница последовательно отыгрывает дискурсивную и критическую роль в художественной системе и  выставляет плоды своей деятельности в «прогрессивных» институциях, таких как Новый музей современного искусства и Тейт Модерн. Производственный цикл завершен, вложения оправданы и приносят свои дивиденды.

Художественная стратегия Ульман повторяет корпоративные приемы сегодняшнего дня. Напоминая художественные практики прошлого, она при этом лишена их подлинной авангардности. «Коворкинговая» открытость жизни и труда, апроприирующая критику, узаконивает дух спектакля, в то время как мы, зрители, оказываемся ослепленными этой системой отношений. Паразитическая ассимиляция корпоративных кодов приводит к тому, что проекты, подобные «Excellences & Perfections», становятся наиболее модными и востребованными в художественной системе, и тем самым легитимирует эти коды. Но также они вызывают вопрос — возможно ли сегодня искусство в режиме подлинной интимности? Есть ли примеры альтернативной художественной стратегии? Остается ли возможность выбора между рутиной и чудом?

Интимность как концепт, который охраняет институцию искусства и его неизменную сущность, оказывается востребованной лишь среди немногих современных художников. Мало кто решается бросить вызов системе художественного мира и избежать открытой «дружелюбной» логики «коворкинга». В России эти процессы последние несколько лет только обретают популярность, но уже стали важной составляющей различных художественных стратегий. Рутинизация художественной системы, с недавних пор происходящая в Москве, обещает расширение пространства художественной жизни, но на деле подчиняет ее заказу главенствующих институций. Эти пространства обязаны действовать согласно корпоративной логике: ставить перед собой ясные цели, предлагать наиболее эффективные решения поставленных задач, оформлять и документировать проекты будущих глобальных вложений. Одним словом, они вынуждены приводить хаос художественного мышления в порядок бухгалтерских таблиц и схем. Художники уподобляются и приспосабливаются к но­вым шифрам входа в систему. Продуктивность (например, ведение пары-тройки проектов одновременно в надежде, что какой-то из них и выстрелит) становится важнее глубинного творческого накала и вчувствования в процесс.

Но некоторые художники все еще надеются на чудо — возможность существования искусства в режиме длительного распознавания себя через Другого. Эти авторы выбирают альтернативный путь — «все, кроме искусства» — следуя ситуационистской максиме «авангардизм — в его исчезновении»^[3]. Авторов, выступающих с противоположных Амалии Ульман позиций, отличает стремление восстановить связь с утраченной интимностью. Отказ от роли художника, разыгрывающего искусственную драму сегодняшнего дня, навеянную массовой глобальной культу рой, для отдельных художников оказывается подчас важнее встроенности в «дружелюбные» «коворкинговые» сети.

В московской художественной жизни ярким примером такой стратегии являются работы Александры Сухаревой. В частности, ее проект 2015 года «Свидетель», который был представлен публике в виде книги с фотографиями и небольшим текстом от автора, попытался помыслить искусство в категориях осознанной интимности и чуда. Изучая взаимодействие окружающей среды со временем и объектами, Сухарева погружалась в созерцание пространства подмосковной усадьбы Гребнево. «Случаи» или «объекты-случаи» этого заброшенного памятника архитектуры, чьим свидетелем или очевидцем стала художница, вошли в книгу в виде черно-белых фотографий с краткими подписями. Проект велся как документация места, окружения, предметов и происшествий. Доверие собственной внутренней логике и способность формировать сложный, иногда неявленный рисунок личной истории не допускает возможности лицемерия и манипулятивных уловок.

Место задает свое настроение, а развалины внушают страх и смутные ощущения неизвестного. Сквозь фотографии альбома проступает личный опыт общения свидетеля и пространства. Оно закрыто и не терпит пристального взгляда, подойти к нему и получить ответы на вопросы так же сложно, как научиться понимать себя. Пространство усадьбы направляет взор внутрь субъекта и настраивает на тонкое восприятие расплывчатых контуров бытия. Это особое место, которое обещает преобразование, оно текуче и наполнено жизнью, так сложно фиксируемой и уловимой. Говорение в этой ситуации бессмысленно, а проживание момента вместе с усадьбой возможно лишь только при переоценке собственного опыта свидетельства. Каждый раз, обретая новый ключ к языку и особому восприятию «случаев», художница покидала формализованные пространства искусства. Этот проект, основанный на исповедальном документировании неизвестного Другого, парадоксальным образом выводит к собственному внутреннему голосу и ускользающей интимности происходящего.

 В отличии от Ульман с ее проектом «Excellences & Perfections», воспроизводившим логику селфи, Александра Сухарева вглядывается внутрь себя самой. Она противопоставила корпоративным методам и инструментам свой глубоко личный опыт переживания проекта внутри собственной жизни. Искусство, в ее понимании, не есть нечто организованное и функциональное, но и не является формой эскапизма, оно — и есть сама жизнь. В своем проекте «Свидетель» художница решила не представлять произведение в публичном пространстве, как это положено, и проект-путешествие по усадьбе стал книгой. Причем читать и рассматривать ее лучше в интимной обстановке, чтобы не пропустить чудо искусства.

Художники, не принимающие как должное «корпоративную интимность» современной арт-системы, в наши душные времена пытаются дистанцироваться от нее и уходят из открытых расширенных пространств искусства. Они отстаивают право на наивность и доверительность художественного мышления. Отказываясь от клишированных художественных стратегий, они создают свой замкнутый, но при этом глубоко переживаемый и чувственный художественный мир. Вполне возможно, что инфантилизм и отстранение от бешеного производственного темпа рождает нечто новое, пока бесформенное, но обретающее свой голос только посредством внутреннего переживания и томительного искания.

Примечания

1. ^ Corbett R. How Amalia Ulman Became an Instagram Celebrity. Vulture, December 2014 // http://www.vulture.com/2014/12/how-amalia-ulman-became-an-instagram-celebrity.html#
2. ^ Показателен заголовок статьи «Как художница Амалия Ульман обдурила 90000 подписчиков Instagram». См.: Garner J. How Artist Amalia Ulman Faked Out 90000 Instagram Followers // https://unicornbooty.com/how-artist-amalia-ulman-faked-out-90000-instagram-followers/
3. ^ Дебор Г. Общество спектакля. М.: Логос, 2000. С. 65.