Выпуск: №97 2016

Рубрика: Без рубрики

«Smart-аrt» и «smart-comrade» — гаджеты современного искусства

«Smart-аrt» и «smart-comrade» — гаджеты современного искусства

Материал проиллюстрирован документацией проекта Вадима Захарова «Касание сакрального», акции, Рим, 2007

Вадим Захаров Родился в 1959 году в Душанбе. Художник. Живет в Москве и Кёльне.

Сложно сегодня рассуждать о современном искусстве и о современной культуре в категориях «формы и содержания». Еще сложнее, но, наверное, интересней рассуждение о «душе и формах» (определение Дьердя Лукача 1910 года). Возможно, эта давно избитая тема более чем актуальна в современной культуре. Как художник я могу высказать лишь свои личные соображения. Лукач, как мне кажется, предопределил механизм функционирования современной культуры. Я имею в виду один из его тезисов в вышеуказанной статье-письме. В моем свободном изложении это звучит так: эссеист (читай: философ, критик, менеджер, куратор, директор музея, галерист) — тот, кто может вскрыть истинный смысл спрятанной, заложенной автором-творцом души в созданном им произведении. Сам автор не может этого сделать. Хоть это и звучит старомодно, но это современно и, я бы сказал, трендово.

some text

Сегодня роль автора снова сводится к роли ремесленника, изготавливающего товар. А реальным Автором «ремесленного продукта» становится теоретик, куратор, критик, который может прочитать, вербализовать (в отличие от тупого автора) спрятанную истину и превратить ее в теоретический товар. Эта ситуация парадоксальна. Как будто не было эпохи концептуализма, где автор представлял собой одновременно художника и комментатора, где сам акт творения был подвергнут всесторонней критике. Но сегодня даже эти яркие попытки выхода за рамки художника расцениваются как бред погруженного в свои мысли и проблемы автора. Лишь взгляд Другого — не автора — может выявить истину, «душу произведения». А еще лучше стать самому «автором реальных трендов». Обратите внимание, как активно последние годы критики, кураторы, философы стали внедряться в зону творчества. И мне представляется, что это не временное явление: происходит вытеснение художников как вымирающего вида.

Сами художники, инфицированные трендовыми испарениями, стараются быть современными, надевая на себя серьезные теоретические маски — посткоммунистические, постколониальные, гендерные и т.д. Теоретики должны тебя постоянно «жевать», «вжевывать» внутрь создаваемой ими актуальной формы, а если они этого не делают, значит, ты — не содержание, не форма. Отсюда — работы, где смысл дается как плакат своего времени, отражающий «нерв» сиюминутного требования, запроса культуры. Например, тема «беженцы». Посмотрите новые «актуальные» работы большого художника Ай Вэйвэя: художник лежит на берегу моря в позе утонувшего мальчика-беженца (на самом деле больше похож на пьяного Депардье). Другой его жест — оранжевые спасательные жилеты на колоннах Концертного зала на Жандарменмаркт в Берлине. Третий — досрочное закрытие выставки в Копенгагене в знак протеста против принятия Данией законов, ограничивающих права беженцев. Скоро будет создан и монумент беженцам. Мне кажется, что для такого художника одного талантливого жеста было бы достаточно, чтобы выразить свое отношение к этому важному вопросу. Но нет — китайского товарища понесло по волнам актуального запроса. И многие другие художники сразу ломанулись в раскрытую трендовую дверь — как по команде сверху. Конечно, не было сверху никакой команды, но все поняли, что немедленно надо делать. Механика работы художественного механизма всем понятна. Никто ее не стесняется, ее цинично используют.

some text

Раньше мы, будучи художниками концептуальными, смеялись над художниками-реалистами. Нам казались наивными их рассуждения о творчестве, методах, целях. Сегодня мы, все вместе взятые художники, оказались в роли аборигенов, неспособных объяснить, «почему у нас бусы на шее и перо в заднице». Потому как любое объяснение сегодня лишь подчеркивает нашу аборигенность. Мы все — реалисты, концептуалисты, модернисты — стали жителями огромной колонии, называемой Территория Современного Искусства. Перо в заднице никого уже не интересует, не интересует и плакат, повешенный на грудь: «У меня в жопе павлинье перо». Интересует лишь то, что соответствует тренду, запросу извне. Теперь на фоне постколониальных теорий в колонию загоняют самих художников. Наконец я понял, о чем моя работа «Папуасы», сделанная 33 года тому назад: она о превращении художника в аборигена. До сего момента я никак не мог понять, что хотел тогда сказать. Форма и содержание встретились только сейчас, как и смысл и форма в другой моей работе того же времени — «Пиратство — это то, что сейчас нужно»: она о современном глобальном пиратстве.

Мне представляется, что после концептуализма больше не возникло (и не возникнет) другого серьезного направления, потому как методы концептуализма взяли на вооружение не художники, а стоящие вокруг «эссеисты». Славой Жижек — давно уже концептуальный художник. Посмотрите, как грамотно выстраиваются концепции, как артистично продумываются выступления, часто превращаемые в перформансы или шоу, как подбираются для подтверждения своих тезисов аргументы. Здесь диалог практически невозможен, потому как нужна лишь иллюстрация, подтверждающая ту или иную концепцию. Возражения художника, что та или иная работа вне контекста других его работ будет непонятна, больше не учитываются и не рассматриваются.

То есть происходит историческая замена роли художника (если он, конечно, не перестроился вовремя и не начал двигаться в сторону кураторов и бизнеса, как это гениально демонстрируют Джефф Кунс, или Дэмиен Херст, или Артур Жмиевский, или Кристиан Янковски и т.д.). Замена эта видна уже везде, у нее есть названия — «smart-art» и «smart-comrade».

some text

Мне кажется, что ситуация в культуре сегодня сводится в целом к объяснению «смарт-товарищами» раковине с жемчужиной смысла ее существования. Точнее, к жесткому, на повышенных тонах, разъяснению раковине кто она такая и где ее место. Раковина должна наконец понять, что ее жемчужина есть продукт коллективного труда тысяч других раковин, ничего особенного собой не представляющих. Раковина должна запомнить навсегда, что цвет и размер ее жемчужины ни о чем другом не говорит, кроме как о том, что она является потенциальной разменной монетой в обогащении одних и обнищании других. Раковине для выживания необходимо отдаться в руки «iDiller», где она будет специально обработана и описана, где ей будет дана категория и ценовой смысл.

Но фокус в том, что на самом деле жемчужина уже не представляет ценности в формировании культуры. Переизбыток «жемчуга» разных видов и форм катастрофически снизил цену автора. Настоящей валютой сегодня становится «smart pearl», то есть толковые ребята и девчата с прекрасным образованием, которые понимают, как функционирует «гаджет культуры».

Художник окончательно потерял право на интерпретацию самого себя. Жест отказа от себя как художника уже не играет никакой роли, это никого больше не интересует. Его кривляние, крики, разрезания себя на куски, слова искренности и поливание себя помоями, интеллектуальные комментарии — все это ушло в прошлое. Все, что бы мы ни делали в прошлом и настоящем, устарело вместе с самим словом «автор». Это слово девальвировалось, стало старомодным и попахивает гнильцой. Времени на формирование идей и вынашивание мыслей больше нет. Завтра должен быть показан новый продукт, точка. Трендовый продукт — вот что создают сегодня «smart authors». У меня нет негативной оценки этого, как и нет негативной оценки современного гаджета. Мне они даже нравятся.

some text

В остатке мы имеем вымирающий вид — автора с традиционным («нафталиновым») набором персональных проблем творчества, сомнений, ошибок, заливаемых алкоголем или таблетками. Мы вымираем, как мамонты. Вот на этом моменте, думаю, можно и задержаться. Процесс ухода растянуть во времени. Распад на буквы в чужом тексте преобразовать в романтические вопли для самих себя. А что остается, какая альтернатива? «Смарт-механизм» уже тикает, как швейцарские часы, оказавшись внутри твоей раковины, и намекает на скорую замену тебя другим аборигеном — поздоровее и помоложе.

Возможности побега от «смарт-механизма» туда, где «смарт-гаджеты» не функционируют, ограничены. Я вижу пока только две возможности, причем одна невероятнее и глупее другой. Во-первых, формирование всего заново: терминов, подходов, оценок, стоимости. В соавторстве с немецким художником Никласом Ничке я уже пять лет на пограничной территории бывшей ГДР и Польши предпринимаю глупые попытки этого. Действуя как группа с дурацким названием Obamainberlin, мы пытаемся отказываться от методов и стратегий современного искусства и одновременно формировать нечто другое. Пока мы находимся на стадии эксперимента. Уверен, что есть другие художники, которые пытаются делать нечто подобное. Наверно, мы когда-нибудь встретимся. Другая зона побега от «смарт-гаджетов» (художников со слабыми нервами прошу далее не читать) нам уже знакома и мы ее давно покинули, бежали от нее как от чумы — я говорю о территории Романтики. В этой «невменяемой зоне» сегодня все «smart comrade» отстанут в одну секунду. Эта зона опасна и невозможна для них. Ни один довод, ни одна концепция, ни одна теория не сможет выдержать простых реакций «мне нравится», «я охренел от увиденного», «здесь красиво», «какой невероятный зеленый цвет»...

some text

Я ни к чему не призываю, тем более к тому, чтобы надеть колпак дурака-романтика. Речь не о смене масок, а о поиске методов замедлить падение, увидеть последние перед небытием чувственные яркие образы, пахнущие весной комья земли, любимые картинки детства — все то, что еще заставляет чувствовать (извините) пульс творчества. Я рассуждаю сейчас с модернистской позиции, но если вы думаете, что это стеб, то вы меня не поняли — я говорю серьезно. Я действительно не вижу другой альтернативы, чем за ново научиться улыбаться, чувствовать, дышать. Думаю, что эти слова должны вызывать большее к себе доверие, чем любые теории-пятиминутки, даже если они блестяще сформулированы.

Все это я говорю только тем, кто ощущает свое падение вниз. У кого-то эти слова вызовут неловкость и улыбку в связи с моей наивностью, или, наоборот, меня могут заподозрить в извращенности и даже перверсивности ума. И это мне нравится, это подтверждает, что я падаю правильно, без оглядки на имена, теории и оценки. Содержание уже не втиснуть в раковину. Там больше нет места. Душа больше не образует форму.

P.S. Вспомнил свой проект 2007 года «Касание сакрального», который также может быть иллюстрацией темы журнала ХЖ «Душа и формы». Будучи стипендиатом премии Бродского в Американской академии в Риме, я, как маньяк, ходил три месяца по великому городу, пытаясь прорваться во все его культурные слои, чтобы хоть как-то коснуться его секретов. В каком-то сладостном вожделении я обнимал, целовал камни, почти стертые временем, как это уже проделывали другие одержимые много столетий тому назад. Я касался руками творения великих, впадая в экзальтацию, как чувствительная девушка под взглядом возлюбленного. Но как художник-маньяк я хотел что-нибудь ухватить, урвать от этого момента счастья. Желаниям и наивности, как известно, нет предела — я зажимал в руке кусок пластилина, превращая любое касание в крошечный слепок, в кражу чего-то для меня невероятного. Чаще всего это были пальцы ног, до голов я дотянуться не мог, да и не посмел бы. Так у меня оказался слепок с пальцев левой ноги скульптуры Талии, музы комедии, слепок с пальца правой ноги скульптуры философа Лисия, слепок с большого пальца правой ноги скульптуры поэта-трагика и мно­гие другие. Эти формы, сделанные с оригиналов в Ватикане и в соборе Святого Петра, находятся под контролем десятков камер (а я не скрывал своих действий, даже подчеркивая свои вандальские склонности, фотографируя момент прикосновения на фотокамеру). В этом году я решил спустя девять лет наконец сделать бронзовые отливки с этих форм. Крошечные особо патинированные отливки мало отличимы от оригиналов. Кража счастья состоялась. Даже мой обычный сарказм ко всем моим действиям в культуре (и к этим словам в том числе) не может перекрыть возникшую и до сих пор удерживаемую радость обладания «пальцев невозможного». Результат технического действия (слепок-форма, отливка-содержание) ничего не значит. Только мои авторско-криминальные поступки и бездействие полицейских (читай: теоретиков, кураторов, художественных критиков) вокруг и за камерами создают здесь интригу правды — произведение, отвечающее персонально за свои поступки. 

Поделиться

Статьи из других выпусков

Продолжить чтение