В эпоху Великих географических открытий человечество «замкнуло» поверхность земного шара. Глобус стал одной из икон цивилизации. Если карта — это инструмент мореплавателя, то глобус — выражение мировоззрения. Традиционно Герхард Меркатор, создатель наиболее распространенной до сих пор картографической проекции, изображается с глобусом в руке, словно Атлант, держащий в руках не глобус, но саму Землю.

Таким образом люди стремились смоделировать взгляд Бога. Мечта об универсальном взгляде берет начало в метафизике. Человек воспринимает мир как ребус, чтобы однажды увидеть «все целиком» и наконец-то понять, что стоит за всеми отдельными явлениями.

Важной вехой стала публикация снимков Земли из космоса в 1968 году. Человечество увидело себя со стороны как конечную и хрупкую систему. В теориях того времени Земля трактовалась как суперорганизм Гея или управляемая биотехнологическая система «Космический корабль Земля».

Запатентованный изобретателем Б. Фуллером геодезический купол — сфера Земли, покрытая триангуляционной сеткой, а значит, измеренная и исчисленная, — дает прекрасный образ управляемой Земли. С конца 50-х годов конструкции такой формы широко распространились по всему миру — от оболочек военных радаров и метеорологических баз в Антарктиде до фантастических баз на Луне и детских площадок. А сам геодезический купол стал одной из икон калифорнийской идеологии, движения The Whole Earth^[1] и нового технократического креативного мировоззрения, формирующегося в эти годы во многом благодаря военным разработкам.

В СССР в 20-е годы разрабатывался проект тотальной триангуляции, вдохновленный в том числе идеей всемирной перманентной революции. Была создана программа покрытия всей поверхности страны триангуляционной сетью (так называемая «сеть Красовского»). Советские геодезисты «не просто применяли свою алгебру для описания реального пространства, но видели в ней способ пространственного переустройства»^[2]. Но в 30-е годы активность по триангулированию была отодвинута на задний план: большевистскую геодезическую утопию сменил сталинский картографический реализм^[3]. В 50-е и 60-е годы геодезическими куполами в СССР интересовался архитектор и профессор МАРХИ М. Туполев. Сохранились даже чертежи и проекты коровников и корпусов пионерских лагерей в виде геодезических куполов^[4]. Но сам план по триангуляции территории СССР был реализован только в 70-е годы с помощью спутниковых технологий.

Парадоксальным образом взгляд на планету как на организм-Гею возник именно благодаря развитию технологий (мореплавание, геодезическая съемка, регулярные авиасообщения, снимки из космоса, цифровые сети). Но что представляет собой Земля, покрытая сетями? Не есть ли это уже некоторый гибрид, «чудовище Франкенштейна», кентавр из природного и цифрового? Реальное пространство наполняется идеологическими образами. Радары линии противоракетной обороны DEW на севере Канады, построенной в разгар холодной войны, заключены в сферы Фуллера. Их внешний вид метафорически выражает то, что они содержат внутри, — цифровые сети. В постсоветских дворах на детских площадках до сих пор сохранилось немало «горок-паутинок» — сделанных из железа разноцветных геодезических куполов. В контексте вышеизложенного они выглядят как осколки Большой Утопии — утопии универсального взгляда Нового времени и геодезической утопии 20-х годов.

Изменения, производимые технологиями в мышлении и взгляде человека на себя и Землю, активно осмысляются. Различные теории общей экологии, бытия-вместе, бытия-с, техно-медиального мира, техно-экологического бессознательного, власти алгоритма и т.п. рассматривают человеческое (подсознательное и сознательное, доиндивидуальное и индивидуальное) в его связи с природным и техническим — как сложную систему с неоднозначными генетическими связями^[5].

Новые технологии и привносимая ими новая оптика (например, взгляд дрона) — это в определенном смысле дистанцированная телесность, или органопроекция, в терминах русского мыслителя начала XX века Флоренского. В этом смысле взгляд дрона — реализация желания человека. Технологии, являясь как бы продолжением и расширением тела, по-новому определяют процессы «спуска» и «подъема» над Землей.

Планета оцифровывается, превращается в Digital Earth — гигантскую геоинформационную систему. Мир оказывается потенциально бесконечным набором слоев и потоков, манипуляция с которыми напоминает хирургию. Бинарная логика поверхности и тела пропадает, возникает феномен «прозрачной Земли». Географ Джон Пиклс называет это «погружением тел в глубину» пространства^[6].

Земля предстает как сложный организм-механизм, состоящий из природного, человеческого и цифрового. Форма геодезического купола в земном пространстве — след и знак этого движения, словно «запрограммированного» в коллективной памяти человечества. Однако ключевой вопрос преодоления логики субъекта как основы тотализации состоит в том, не является ли мягкий контроль и власть алгоритма такой же основой, только более мягкой.

В работе «Под наблюдением» я картографирую горки-паутинки в московских дворах (к сегодняшнему дню на карту нанесено около пятидесяти объектов) и радары линии DEW и создаю тем самым подобие геоинформационной системы, соотнося фотографии с конкретными местами. Геодезические купола на детских площадках образуют своеобразную линию DEW — запутанную и хаотичную. Однако геометрическая форма радаров и горок-паутинок имеет свою историю и политику, она может рассказать о рождении глобального видения и его симметричных проявлениях в США и СССР в XX веке. Сам триангуляционный купол также присутствует в инсталляции, в его узлах находятся медвежьи головы и камеры наблюдения. Утопия Нового времени превращается в антиутопию «надзирать и наказывать», мечта о тотальном измерении и контроле ставит под вопрос человечность. Триангулированный земной шар становится олицетворением мышления вообще, где надзор интериоризирован и осуществляется монстрами, где архаика снова актуальна в форме неразличения живого и технического.

Этот объект — моя интерпретация поляризованной биосферы Бориса Родомана, «экспериментальной утопии» (в терминах А. Лефевра) советского географа 70-х годов. Борис Родоман предлагал гармонизировать отношения природы и цивилизации, органи зовав зеленые зоны и урбанистическую застройку в виде двух непересекающихся сетей, образующих на карте шестиугольники^[7]. Узлы каждой из сетей максимально удалены от узлов другой сети. В отечественной реальности центры «зеленой» сети — это стыки административных областей, самые глухие места, настоящие «медвежьи углы». Сам Борис Родоман не раз встречал в таких местах медведей, ему принадлежит идея эмблемы теоретической географии: на стыке трех шестиугольников располагается медвежья голова. Отсюда и медвежьи головы на объекте (см. фото). В узлах другой сети — «городской» — камеры наблюдения. Если поляризованной биосферой «обтянуть» земной шар, то получится триангулированная сфера. Концепция Родомана — своеобразное эхо радикальных большевистских проектов 20-х годов.

Однако глобальное видение сегодня имеет другую форму, нежели в начале и середине XX века. Уже в случае поляризованной биосферы автору концепции стало ясно, что она скорее отражает локальные реалии советского пространства и вряд ли подходит для всей Земли. Во второй половине XX века проявился кризис территориальной идентичности и, как следствие, новый запрос на нее. Делез и Гваттари описали это в терминах детерриториализации и ретерриториализации. Возник феномен «глокальности», когда локальная идентичность формируется как товар на глобальном рынке. С одной стороны, это своеобразная «тоска по корням» и желание снова «привязаться» к земле, с другой — ответ на запрос рынка и создание нового товара.

В результате единая триангуляционная сеть наполняется частными историями, появляющимися «снизу» и идущими «вверх».

В XXI веке возникла новая волна психогеографии: «дрейф» дополняется новыми технологиями, а реальность становится дополненной (augmented) или медиализированной. Различные локативные медиа (например, GPS) позволяют аннотировать Землю, насыщая пространство контентом (видео, аудио, текст). Исследователь Джереми Хайт говорит о ризоматической картографии и модулируемом картировании:^[8] это карта, на которой совмещены реальное и виртуальное, — открытая, пористая и проницаемая карта расширенной реальности, которую создают и потребляют во множестве действий и процессов. Достаточно широко встречающиеся сегодня новые технологии позволяют привязывать к тем или иным объектам окружающей среды информацию (например, городские легенды) или отмечать маршруты и знаковые места. Таким образом старое противопоставление карты и территории разрешается на новом уровне: воображение, память сообщества и «реальность» объединяются посредством новых технологий.

Это что-то вроде songlines или «песенных путей» австралийских аборигенов, когда мир творится заново каждый раз во время следования по «пути предков» — особому маршруту^[9]. Во время «сновидения» тотемное существо идет через континент, пропевая имя всего, что встречает на пути, и тем самым выпевая мир к существованию. Это не законченный процесс, и потомки тотема повторяют этот путь или принадлежащий им отрезок, каждый раз заново творя мир. В каком-то смысле сегодня художники заняты созданием таких songlines — каждый своих.

В своей работе «Освобождение Карачарово» я задаю участникам сценарий поведения в пространстве. Сценарий вырастает из особенностей территории: Карачарово — район, замкнутый в некоторое подобие крепости тремя линиями железных дорог; существует всего семь входов на территорию и соответствующее число участников. Предварительно проведенное исследование позволяет «расширить» реальность с помощью локальных нарративов и исторических сведений; заранее составлена образно-географическая карта Карачарово, с которой участники знакомятся до похода. Во время прогулки каждый проникает в район заданным маршрутом; новый телесный опыт совмещается с информацией, полученной ранее, и таким образом создается антропологическое пространство — каждого в отдельности и всей группы в целом. Рожденное пространство — сложный гибрид, расширенная реальность, совмещающая природное (особенности места), виртуальное, образное, цифровое (образы пространства, память места, история) и человеческое — тело как источник ощущений во время прогулки и «точка сборки» всех составляющих воедино. Последующее коллективное обсуждение произошедшего концептуализирует и окончательно закрепляет этот конгломерат, или «пространство-3», в терминологии географа Эдварда Соджи^[10].

Таким образом, глобальное видение сегодня, уже как глокальное, осуществляет новый этап формирования и воображения Земли как гибрида природного, цифрового и антропологического. Эти уровни становятся неразличимы. Движения «сверху вниз» и «снизу вверх», как в программировании, чередуются. Подъемы и спуски над Землей служат основным инструментом «оцифровки» пространства: отрыв от планеты и восприятие ее как хрупкого организма сменяется «спуском» в локальность и созданием собственной songline — как у австралийских аборигенов, но уже с применением новых технологий, которые позволяют поделиться своей «тропой сновидений» с глобальным сообществом. Осуществление подобных «тонких» стратегий работы с пространством, на мой взгляд, — это актуальная задача для художника сегодня, вытекающая из диалектики глобального видения.

Примечания

1. ^ См.: Diederichsen D., Franke A. (eds.) The Whole Earth: California and the Disappearance of the Outside. Berlin: Sternberg Press, 2013. 
2. ^ См.: Барон Н. Пространства утопии: геодезия, картография и визуальная культура в СССР, 1918–1953 годов // География искусства, вып. 5, 2009. С. 16.
3. ^ Там же. С. 7–38.
4. ^ См.: Туполев М. Геометрия сборных сферических куполов // Архитектура СССР, № 1, 1969.
5. ^ См.: Lash S. Technological Forms of Life // Theory, Culture & Society, vol. 18, № 1, 2001; Simondon G. Techno Aesthetics // Parrhesia, № 14, 2012.
6. ^ Pickles J. A History of Spaces: Cartographic Reason, Mapping and the Geo-Coded World. London, New York: Routledge, 2003. P. 143–175.
7. ^ Родоман Б. Поляризованная биосфера. Смоленск: Ойкумена, 2002.
8. ^ Hight J. NeMe: Rhizomatic cartography: Modulated mapping and the spatial net // http://www.neme.org/991/rhizomatic-cartography.
9. ^ Чатвин Б. Тропы песен. М.: Логос, 2006.
10. ^ Soja E.W. Thirdspace: Journeys to Los Angeles and Other Real-and-Imagined Places. Oxford: Basil Blackwell, 1996.