Выпуск: №84 2011
Вступление
КомиксАнализы
Бывшие банкиАнастасия РябоваПубликации
Политика утопииФредрик ДжеймисонАнализы
Искусство протеста: когда люди и медиа выходят на улицуДмитрий Голынко-ВольфсонАнализы
Этикa будущего. Искусство в чрезвычайной ситуации появления надеждыАрсений ЖиляевЛекции
Тезисы о ложной демократичности современного искусстваКети ЧухровТеории
Глокальное и сингуниверсальное. Размышления об искусстве и культуре в глобальном миреТьерри де ДювБеседы
По ту сторону «культурной политики неолиберализма»Александр БикбовКруглый стол
«За честное искусство»Мария ЧехонадскихРефлексии
ПосткритическоеХэл ФостерКниги
Геральд Рауниг: размышления о нонконформной микрополитике художественного активизмаМаксим АлюковВыставки
Будущее должно быть опаснымАндрей ПаршиковВыставки
Звуки молчания: белорусские художники в поисках новых арт-стратегий и тактикОльга ШпарагаВыставки
Границы идентичностиАртем ТемировАртем Темиров. Родился в 1990 году в Чайковском. Аспирант философского факультета МГУ. Живет в Москве.
Таус Махачева
«Позволь мне быть частью нарратива».
Куратор Алексей Масляев. Галерея
Paperworks, ЦСИ «Винзавод», Москва.
10.04.2012 – 11.05.2012
В галерее Paperworks прошла выставка Таус Махачевой «Позволь мне быть частью нарратива». Художница продолжает серию видео, связанных с особенностями дагестанской национальной культуры.
Сегодня любое высказывание, затрагивающее кавказский регион, актуализирует размышления о межнациональных конфликтах, культурных различиях и традиционализме. Прежние работы художницы также касались этих тем, рассматривая их в рамках проблематики Другого. Видео про собачьи бои может сбить с толку — особенно зрителя, не приемлющего культурные традиции, основывающиеся на жестоком обращении с животными. В первую очередь возникают мысли о сложности принятия дагестанской культуры со всеми ее особенностями. Однако находится ли такое явление, как собачьи бои, в сфере возможного конфликта с Другим?
Если принимать посыл выставки «Позволь мне быть частью нарратива», можно констатировать, что собачьи бои, маркирующие определенные особенности региона, вытеснены из контекста представления дагестанской культуры — таким образом у недагестанцев складывается искаженный образ Дагестана. Высказывание художницы можно рассматривать как попытку преодолеть изолированность, заявить о себе, претендовать на свое место в общей системе культурных знаков. Тем не менее, это движение направлено не ко мне как Другому.
Предположим, есть некая информационная блокада, скрывающая от меня и остальных (недагестанцев, которые в этом предположении выступают в роли Другого для дагестанцев) некоторые особенности дагестанской культуры, в том числе собачьи бои. И вот информационная блокада прорвана. Вытесненные означающие дагестанской культуры вливаются в общий культурный нарратив. В результате я и много-много Других (недагестанцы) узнают об этих особенностях дагестанской культуры. Меняется ли что-то? Есть ли здесь ситуация столкновения с Другим?
В условиях современного города вероятность того, что я попаду на организованные дагестанцами собачьи бои практически равна нулю. И даже если это произойдет, я все равно буду пребывать в состоянии абсолютной нейтральности. Как пишет Ричард Сеннет, «отличительной особенностью гражданской сферы сегодня является взаимоприспособление через разобщение»[1]. То есть мирное сосуществование обеспечивается за счет безразличия друг к другу. Я могу не знать, что за соседней стенкой сосед держит жену взаперти и они живут по законам шариата, потому что я даже не видел своего соседа, не говоря уже о том, чтобы запомнить его лицо, узнать о его национальности и традициях, которым он следует. Наше взаимодействие сведено к минимуму.
Эммануэль Левинас пишет, что столкновение с Другим происходит там, где бытие Другого сталкивается с моим бытием, и это столкновение маркирует межсубъектную ассиметрию. Впрочем, для Левинаса Другой — это любой человек, и он считает, что нужно обратиться к Другому, чтобы восполнить неполноту своего бытия-в-мире, устранить чувство неудовлетворенности[2].
В условиях современности никакой связи между мной и другими не существует, есть лишь тотальная разобщенность. Ситуация, когда два человека, одетые в деловые костюмы, молча едут рядом в метро, не является ситуацией столкновения с Другим — здесь есть лишь две независимые идентичности, но нет никакого понимания инаковости соседа, а уж тем более чувства общности. Другой возникает в моем сознании только при отсутствии выбора, когда я вынужден вступить с ним во взаимодействие, когда невозможно его игнорировать. Только в таких двусторонних отношениях возникает зазор, обнажающий нашу различность. Однако такое взаимодействие происходит лишь в ситуации конфликта с Другим или при глубоком погружении в его мир. Видео, представленные на выставке Таус Махачевой, не включают эти механизмы. Вопросы, которые они ставят, лежат вне сферы межкультурного взаимодействия, вне сферы возможного конфликта.
Для представителей дагестанской культуры собачьи бои могут не быть чем-то, что придает им дополнительные отличия от недагестанца. Собачьи бои как культурный феномен необязательно являются частью идентичности любого дагестанца, так как никакой целостной дагестанской культуры нет, как нет и целостной русской культуры, когда мы говорим о ней как о части национальной самоидентификации субъекта. Тогда как можно объяснить обращение художницы к этой теме? Таус Махачева не живет в Дагестане, и как бы ни была ей близка национальная культура, она не погружена в дагестанское социокультурное пространство. Обращение к этой теме демонстрирует неуверенность в отношениях с собственной национальной идентичностью. Любой человек, оказываясь в чуждой среде, находится под ее воздействием, с ним происходят определенные изменения.
Левинас пишет, что при столкновении с Другим у человека возникает страх потерять свое место, страх, что его займет Другой, и даже страх невозможности занять место[3]. Если рассматривать эту проблему в традиционных рамках отношений Я-Другой, то после посещения выставки Таус Махачевой такой страх должен возникнуть и у меня — страх, что я вскоре буду сталкиваться с этими культурными особенностями в своем городе, страх, что культура Другого может на него претендовать. Однако, как было описано выше, видео художницы не провоцирует столкновения с Другим, и потому такого страха не возникает и возникнуть не может. Но если интерпретировать мысль Левинаса «в обратную сторону», то все прояснится. Внешнее всегда обращено внутрь, и дагестанец, живущий в чуждой ему среде, может начать испытывать страх потерять свое место. И речь здесь идет не о территориальной потере, а о социокультурных трансформациях, происходящих с субъектом. Если место трактовать как некую область в сознании субъекта, отвечающую за идентичность, то человек, оказываясь в новой для него среде, сталкивается с тем, что эта область начинает меняться. Другой вынужден измениться, немного приспособиться, перестать быть чужаком. Как только это происходит, появляется страх утраты своей идентичности. Возникает контрдвижение — обратно, к своей культуре. Однако этот шаг не может быть сделан в физическом пространстве, ведь вернуться назад уже невозможно. Человек становится чужаком и при этом находится вне своего сообщества. Этот мучительный процесс столкновения с границами собственной национальной идентичности подробно описан в статье Эдварда Саида «Фрейд и неевропейское»[4]. Из-за невозможности территориального возвращения «различие пространства возвращается как Тождество времени, превращающее Территорию в Традицию»[5]. Внимание художницы к собачьим боям можно трактовать как признак начала такого возвращения во времени.
На выставке мы видим столкновение двух темпоральностей национального. Видео с борцом — то прошлое, которое сформировало сегодняшнюю современность нации. Видео с собачьими боями — архаическое тело национального, живущее сегодня.
Борьба — то ежедневное, с чем живут все дагестанцы, независимо, уехали они из Дагестана или нет. Собачьи бои пока еще сохраняются для тех, кто живет в Дагестане. Для тех же, кто уехал, они исчезают из личного пространства и превращаются исключительно в исторический феномен.
В тех, кто уехал, нация и национальное раскалываются, возникает два субъекта национального, уживающиеся в одной идентичности. С одной стороны оказывается представление о нации как целостности, а с другой нация представляется как живое существо, состоящее из множества различных индивидов. Но это не множество, становящееся одним, — это множество индивидов, отличающихся друг от друга, подчас следующих одним традициям и игнорирующих другие. С одной стороны, укорененность во вневременной традиции, с другой — видоизменяющаяся культура. При этом субъект пытается сохранить в себе оба эти представления, парадоксальным образом их совмещая. Однако повседневная реальность всегда вносит свои корректировки, и в итоге человек наталкивается на границы своей национальной идентичности. Здесь возникает ловушка выбора: либо перейти эти границы, либо пытаться во что бы то ни стало соблюдать все традиции.
Работа Таус Махачевой остается в границах этого выбора, что заставляет думать о том, что пока художница движется не в сторону разрешения этого конфликта, а по его краям. Для детализации конфронтации, но не для выхода из нее.
Примечания
- ^ Сеннет Р. Капитализм в большом городе: глобализация, гибкость и безразличие // Логос, № 3, 2008. С. 105.
- ^ Levinas E. Entre nous: Thinking-of-the-other. New York: Columbia University Press, 1998. P. 134.
- ^ Ibid. P.145.
- ^ Саид Э. Фрейд и неевропейское // Синий Диван, № 6, 2005. С.19.
- ^ Баба Х. ДиссемиНация: время, повествование и края современной нации // Синий Диван, № 6, 2005. C. 84.