Выпуск: №84 2011
Вступление
КомиксАнализы
Бывшие банкиАнастасия РябоваПубликации
Политика утопииФредрик ДжеймисонАнализы
Искусство протеста: когда люди и медиа выходят на улицуДмитрий Голынко-ВольфсонАнализы
Этикa будущего. Искусство в чрезвычайной ситуации появления надеждыАрсений ЖиляевЛекции
Тезисы о ложной демократичности современного искусстваКети ЧухровТеории
Глокальное и сингуниверсальное. Размышления об искусстве и культуре в глобальном миреТьерри де ДювБеседы
По ту сторону «культурной политики неолиберализма»Александр БикбовКруглый стол
«За честное искусство»Мария ЧехонадскихРефлексии
ПосткритическоеХэл ФостерКниги
Геральд Рауниг: размышления о нонконформной микрополитике художественного активизмаМаксим АлюковВыставки
Будущее должно быть опаснымАндрей ПаршиковВыставки
Звуки молчания: белорусские художники в поисках новых арт-стратегий и тактикОльга ШпарагаВыставки
Границы идентичностиАртем Темиров
Материал проиллюстрирован работами из проекта Анастасии Рябовой «Форсировать фарс, чтобы умереть» (2012)
Анастасия Рябова. Родилась в 1985 году в Москве. Художник. Живет в Москве.
Что, если представить себе будущее, в котором конец света не наступил, но капитализма больше нет? Банки утратили свою функцию — и не только банки, но и монетные дворы, фондовые биржи и т.д. Вся финансовая инфраструктура покинута, ведь она больше никому не нужна.

Сегодня кажется, что банк — последнее место, которое может оказаться заброшенным. Я видела такие банки всего два раза в жизни. Первый раз — в Париже пару лет назад. Это было огромное девятиэтажное здание 80-х годов, которое вроде как засквотировали художники. Художник там, правда, был всего один — он постоянно что-то рисовал и показал нам выставку, организованную им и его друзьями в пустынном полуосвещенном коридоре. Обитатели этого сквота — молодые люди из социальных низов, ютящиеся в одной комнате огромнейшего здания. Все это напоминало коммуну, но не из коммунистической утопии, а из постапокалиптического будущего дешевой кинофантастики. Один большой общий стол, общий запас еды, общие наркотики, общие проблемы и неприветливая внешняя среда, вылазки в которую позволяют сквотерам кое-как выживать. Неподалеку стояли другие банки, функционирующие по законам рынка, — тем законам, которые загнали в стены этого здания его временных жильцов. На тот момент этот банк был бывшим. Он утратил свою функцию и стал пристанищем для бездомных. Временно.
Второй раз я увидела заброшенный банк через год. Он находился в цокольном этаже большого особняка в центре Москвы. Сам особняк — старая усадьба — является памятником архитектуры. Проникнуть туда можно только через окно. Банк был действительно брошен. Оставлен в спешке. На полу были видны следы былой жизни: бумага, канцелярские принадлежности, электрические кабели и провода от компьютеров. Но само помещение было пустым. Какой может быть новая форма использования этого пространства? Сразу представляешь, что оно может стать чьим-то домом. Комната за тридцатисантиметровой бетонной дверью с кодовым замком может быть спальней, а комната, за стеклом которой когда-то сидел кассир, например, баром. Когда-то с трудом можно было представить, что в цехах того или иного завода будут располагаться выставочные залы или галереи. Банки, как и выставочные площадки на территории джентрифицируемых заводов, могут стать памятниками странной эпохи, имя которой капитализм.
Сегодня финансовые центры вытесняют производство на периферию — в страны третьего мира, на окраины больших городов — и становятся своеобразными храмами процветающих столиц, концентрируя вокруг себя финансовые элиты, тянущие за собой весь сектор эксклюзивных услуг (бутики, дорогие рестораны, современное искусство). Результат — благополучие меньшинства, оазис, к жизни в котором должно стремиться оставшееся большинство.
Летом 2011 года в Афинах банки задраили витрины стальными ставнями. Это было свидетельство страха владельцев перед атакующими город манифестантами. Афинские банки не выглядели брошенными, они казались осажденными крепостями в городе, который давно захватили мятежники.
В Москве я недавно была в бывшем Музее революции, который теперь стал Музеем современной истории России. Странно смотреть на революцию в музее — на бывшую революцию. Ее век прошел, не успев закончиться. Это была не та революция, о которой мы мечтаем, а значит, и авангарда еще не было.
***
Размышляя, я брожу по руинам капитализма, отчетливые силуэты которых все видят уже сейчас. Что ждет нас за этой бетонной дверью толщиной в бесконечность? Пережив финансовый апокалипсис, мир обновится, и банки утратят свою непререкаемую необходимость. А может быть так: капитализм настолько усложнится, что банки как институт просто устареют. Их упразднят как лишнее звено в цепочке финансовых интеракций. А дальше как обычно: миллионы безработных — бывших банковских служащих.
***

Для многих есть что-то противоестественное в утверждении, что современное искусство и капитализм — вещи не просто сопряженные, но и взаимозависимые. И тем не менее это так. Попытки опустить проблему рыночных отношений в искусстве демонстрируют нежелание понять тот мир, в котором мы живем. Мир, в котором капитализм — единственная реальность. Хуже может быть только дальше. Размышления о будущем, в котором эта ситуация преодолена, раскрывают перед нами целый спектр возможных вариантов исхода. Фантазируя, я приближаю конец не только нынешней экономической системы, но и смерть современного нам искусства.
Мы живем в эпоху, когда искусство и есть экономика, причем неважно, где это искусство находится: на улице или в квартире, в музее или в галерее, на производственных площадках опустевшего завода или в корпоративной коллекции на территории стеклобетонного небоскреба внутри громадного финансового центра.
В вопросе взаимоотношений искусства и финансовой экономики мне кажется интересной позиция Брайана Холмса[1]. Он считает, что восприятие актуальной культуры как некоего зеркала, в котором отражаются существующие экономические отношения, неверно. Культура не может быть сторонним наблюдателем, находящимся вне капитализма и лишь рефлексирующим тот или иной симптом общественной болезни. Очевидно, что она в той же мере включена в производство и поддержание нынешних экономических отношений, в какой последние включены в производство современной культуры. Восприятие культуры как поля развертывания неких симптомов дает возможность относиться к ситуации отстраненно, критически, но не более того. Здесь критическая дистанция связывает нам руки и не дает возможности вмешаться в ситуацию, каким-либо образом на нее воздействовать или ее изменить. При этом я не уверена, должно ли искусство стать инструментом непосредственного осуществления социальных преобразований. Скорее, оно может быть неким сбоем в системе, инспирирующей практикой, а не прямым орудием борьбы.
Учитывая, насколько крепко связаны друг с другом искусство и капитализм, можно предположить, что искусство, каким мы его знаем сейчас, без капитализма станет таким же бывшим, как и банки в бесфинансовом пространстве. А эти банки смогут стать для искусства надежными хранилищами, неформальными музеями, бездонными складами. Брошенный банк, наполненный бывшим современным искусством, — поучительный артефакт в мире, где жизнь будет строиться вокруг других общественных институтов и других ценностей.
Примечания
- ^ Holmes B. The Aesthetic Analysis of Finance Capitalism (видеозапись лекции: https://www.youtube.com/watch?v=2BL5zuXKdC0).