18+

1 Н μεταμόρφωση / Метаморфоза

Скульптура керамическая и скульптура социальная

Мы находимся в ситуации неартикулируемой телесности. В силу политической и художественной обстановки перформирующее тело художника не может быть явлено в социальной сфере. После избыточных 1990-х, глянцевых 2000-х и компрометирующих 2010-х кажется вполне закономерным отказаться от публичных выступлений. В связи с этим я начала придерживаться художественной стратегии, которая подразумевает завуалированное телесное высказывание. Живое и подвижное тело в моей практике становится скульптурой: в одном случае — керамической, в другом — социальной. Последняя при этом остается незримой для внешнего наблюдателя. Суть ее находится в ментальной плоскости или, скажем, является ядром мистерии, смысл которой открывается лишь ознакомившимся с экспликацией. «Ритуал» работает как иммерсивная воронка, увлекающая участников, и направлен внутрь себя. Будучи коллективным действием, он мимикрирует под ничем не примечательное и бытовое, принимая форму мастер-класса по керамике, камерного концерта или утренней тренировки в парке. Тело при этом ускользает, представая то керамической фигуркой, то материалом для нее, то образом с обложки спортивного журнала.

Описанные ниже художественные эксперименты, проводимые с опорой на акционизм, западноевропейскую философию и мировой опыт работы с керамикой, дают мне возможность создавать сообщества, творить мифологии и выстраивать новые отношения. 

2 Н μεταφορά / Метафора

О медиуме керамики

Современный запрос на крафтовость обеспечен развитием технологий. Сделанное руками противопоставляется цифровому. Все, внешне похожее на ископаемое, романтизируется и спешит занять место в дизайнерских каталогах наряду с porcelain и high-tech. Ничего не имея против, я предпочитаю взгляду в прошлое — вглядывание в него. Я воспринимаю керамику не как «древнее ремесло», но непосредственно как плоть Адама, пепел Клааса и прах к праху.

Глина — это пульсирующая протоматерия, символическая грязь, смываемая элевсинскими неофитами, это мириады вотивных фигурок и толстозадых венер, сосудов для вина, сочно слепленных Тангароа[1], ямочность и гребенчатость — все сплошь знаки, символы и сны человечества. Терракота, сырая и обожженная — как нулевой уровень керамики, позволяет транспонировать смыслы Хара-Хото в наши понедельники и субботы. 

Вонзая руки в глину по самые плечи, я в то же время не забываю об Уильяме Моррисе, Баухаусе и Faenza Prize[2]. Использование глины отсылает, как к очистительным обрядам древних греков, так и к фильму «Привидение» с его знаменитой любовной сценой за гончарным кругом. Таким образом, приступая к работе, я стараюсь не упускать из внимания весь опыт сапиенса, связанный с понятием «clay».

Совмещение перформанса и керамики несет для меня сакральный характер. Тело художника может представать идолом, а может разрушаться, разжижаться, становиться протоматерией в глазах смотрящего, в руках творящего, в сознании ищущего.

3 То μυστήριο / Мистерия. Художественные практики

«Мастер-класс по керамике: искусство с нуля»

Начиная с шестидесятых годов прошлого столетия искусство принимало самые разные формы: слежки, вечеринки или членовредительства. Но мастер-класс по керамике еще ни разу не становился инструментом современного искусства. Этот вид деятельности рассматривается как непритязательный досуг. Пионеры перформанса заменили скульптуру и живописные инструменты своим телом. В ходе мастер-класса произошел обратный процесс. После небольшого экскурса в историю искусств пришедшим было предложено облачиться в фартуки, засучить рукава и облечь тело художника в глиняную оболочку. 

В течении двух часов задача была блестяще выполнена: участники получили опыт концептуализации, овладели базовой техникой лепки «из жгута» и создали свое произведение, о чем свидетельствуют многочисленные авторские подписи на глиняном големе. Стартовавшее в развлекательном ключе действо превратилось в подобие анатомического театра в лучших традициях Германа Нитча. Мое тело — тело художника — словно хлеб, имело часть в каждом и наоборот. Оно стало следом чужих рук, недвижимое, немое, с ограниченной возможностью наблюдать. С таким телом участники охотно шли на контакт. То исступленно колотили и взбивали глиняное месиво, то царапали его стеками и петлями, то участливо спрашивали — «Как дела?» Было отчетливо видно, когда я для них — живой человек, когда — материал, когда — агнец. Через дырки глиняных глаз я наблюдала, как увлеченно мои коллаборанты мнут и режут, но сделав паузу, подходят к изголовью, словно к исповедальне, склоняются и шепчут: личное, смешное, грубое, нежное. И вновь возвращаются к творческому самовыражению.

«Ризоматическая музыкально-керамическая лаборатория No-self. Session zero»

Одной из задач лаборатории было привести аналитическое прочтение нот Анджело Бадаламенти к вакханалии. В ходе эксперимента музыканты сначала безмятежно проигрывали знаменитый саундтрек из «Twin Peacks», но в кульминационный момент перешли на реверсивное, сводящее с ума, исполнение. Мои действия вторили музыке. Используя пятьдесят килограммов сырой глины, я разматывала нить нарратива через наскальные рисунки Ласко, галактику Гутенберга, техногенные общества и обратно: в сумрак дионисийского бессознательного («Орфей! Орфей! Сюда! Сюда!»[3]). Время текло как попало на сцене и вокруг нее. Вылепив поверх лица маску то ли Минотавра, то ли Пана, под звуки флейт, я провоцировала хоровод тел, сплетение сущностей, спонтанную коммуникацию в ожидании божества. Последнее, как известно, приходит как шепот, как головокружение или, как в нашем случае, — прогноз погоды от Дэвида Линча. Исшёл глас его из мрака.

«Художники встали в позы»

Акционисты 1990-х, по словам Анатолия Осмоловского, боролись с «затекстованностью», как искусства— результат усилий поколения концептуалистов, так и жизненного пространства, захваченного «поколением Пепси». Реальность была текстом. Сейчас, напротив, любой текст (в соцсетях, на заборе, на листе бумаги) воспринимается как реальность. За текст можно получить реальный штраф и даже срок. Тело табуировано и выключено из публичного дискурса. Легально оно может присутствовать разве что в пространстве спорта.

Коллективное занятие йогой в парке было призвано обозначить главные асаны российского акционизма 1990-х, а выработанную энергию сконцентрировать на достижении мировой гармонии. В ключе дозволенного мы воспроизводили Марджариасану (позу кошки) Олега Кулика, Вирабхадрасану (позу воина) Александра Бренера, Шавасану (позу мертвеца) Авдея Тер-Оганьяна и другие важные для истории искусства позы, тем самым отказываясь от публичных акций, перформирующего тела художника, а заодно — от вредных привычек и пафоса саморазрушения. 

Визуальным дополнением к тренировке выступает серия терракотовых скульптур — фиксация вышеприведенных поз. То, что кричало на площадях, ныне застыло на полке мастерской (на подиуме в галерее), легло «новой папкой» на жестком диске. 

4 Н μετάνοια / Метанойя, «перемена ума»

Я в сон погрузилась, ждала появленья Ириний свирепых

Но вместо них снится мне Пригов, южному ветру подобный

Он двигался в ластах, обломки всех смыслов сметая

Приг-ведам учил меня, Данте постмодернизма.

Стекала мудрость обильно со рта укротителя кошек

Не возбуждает ничто так, как жизни-зои священные пассы

Подвижна стихия Диониса, так говорил он в 5.30 after midnight

Что мистериального в речи, глаголе, Феба костной структуре?

В движении перформанса густо сплелись сии два близких регистра

Что — по Делезу — важно усвоить детей наших деткам, подросткам

Но ждать свой глагол тем не менее он завещал мне, бессмертный,

А имена, уподобившись древним, — в винноцветное море швырять не жалея

Посмертно чтоб в царстве подземном Аида вновь обрести их —

На страницах учебника по истории искусств для высших учебных заведений

«Как слышится, так и пиши!», — произнес назидательно и растворился

 

Из поэтического цикла «Приг-веды», сентябрь 2024 г., Санкт-Петербург

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Тангароа — небесное божество у полинезийцев и микронезийцев.

2 Международный конкурс современного керамического искусства.

3 Бренер А. Орфей! Орфей! М.: Городец, 2022. С. 122.