Каковы были шансы, что я пойду на выставку «Я думаю о тебе. Я имею в виду обо мне. Я имею в виду о тебе» (Thinking of You. I Mean Me. I Mean You), находясь в активной фазе исследования вопроса любви в современном мире? Каковы шансы найти недостающие пазлы к собственной теории любви — на выставке художницы-активистки, которая создает работы не о любви, а о политике и консьюмеризме? Вероятность одновременно нулевая — и неизбежная — потому что речь идет о выставке Барбары Крюггер.

1

Практику американской художницы Барбары Крюггер можно воспринимать на двух принципиально разных уровнях, каждый из которых дает по-своему ценный опыт. Я знала про уровень ее смыслов: я читала про работы Крюггер, была в курсе, о чем ее практика (активизм, консьюмеризм, феминизм). Но уровень отношений, на котором работы начинают манипулировать зрителем, открылся мне только сегодня. 

Перед тем как прийти на выставку, я изучила ревью: большинство критиков фокусировалось на околополитических темах в практике Крюггер (т. е. уровне смыслов). Так, проинформированная, я шла сюда с ожиданием увидеть традиционно-музейную экспозицию «про политическое искусство» от художницы-концептуалистки из 1980-х. Что-то интеллектуальное и анахроничное; что-то находящееся от меня на безопасной дистанции. Я не ожидала, что меня здесь столкнут с реальностью —и изменят. 

Нет ничего безопасного и анахроничного на ретроспективе Барбары Крюггер — но это вскрывается не сразу. На выставке в галерее «Серпантайн» собраны легендарные, легко узнаваемые постеры из черно-белых фрагментов журналов и газет, увеличенные до размеров галерейных полотен. Бело-красным шрифтом sans serif бегут по ним короткие безапелляционные утверждения и императивы авторства Крюггер — но вас ни на секунду не покинет ощущение дежа вю: вы от кого-то это уже слышали или где-то читали. Может в рекламе нового торгового центра? На страницах у Джорджа Оруэлла? В трактате Декарта? В конце концов, вы на выставке художницы, которая создает коллажи из текста и изображений. Первоисточник не важен, нет ничего оригинального, все вокруг — это ремейк. Например, даже «новые» работы на выставке — это адаптации художницей своих же произведений. То, что изначально создавалось на бумаге, было оцифровано и теперь транслируется на больших экранах, напоминающих рекламные билборды на остановках. Есть и другие «новые» работы, в которых Крюггер экспериментирует с видео-коллажем: вынутыми из контекста цитатами, отрывками из найденных в интернете видео, мемов, скриншотов из социальных сетей. Ничего оригинального, все вокруг — ремейк. 

Вот только и у старых, и у новых работ Крюггер есть оригинальная суперсила. Художница использует язык коллажа не для того, что пересобирать существующую или формировать новую реальность, а для того, чтобы столкнуть зрителя с его личной реальностью: с его картиной мира. Сделать так, чтобы он не смог не отреагировать: потому что это слишком про него, слишком под кожу. «Я люблю, поэтому я нуждаюсь» (I love therefore I need). «Наши люди лучше ваших» (Our people are better than yours). «Я покупаю, следовательно, я существую» (I shop therefore I am). Что ни фраза, то вызов. После каждой как лампочка в голове загорается вопрос: а я с этим согласен? (Читай: «это утверждение истинно?»)

Первый, «поверхностный» уровень знакомства с практикой Крюггер открывается, когда мы фокусируем внимание на значениях фраз и образов в ее работах. Когда заходим в пространство галереи с вопросом: что хотел сказать ЭТИМ художник? Вчитываемся в слова. Всматриваемся в каждое изображение. Ищем в произведениях твердые смыслы и выраженную личную позицию автора — чтобы дать ей свою оценку. Так, например, на выставке я случайно подслушала разговор двух женщин. «То есть она [Крюггер] считает, что нуждаться в любимом человеке — это плохо? Я не понимаю, почему это плохо», — говорила одна женщина, всматриваясь в экран, на котором переключались слайды инсталляции «Untitled (I shop therefore I am)». Когда на экране возникла фраза «Я покупаю, следовательно, я существую», женщина снова заговорила: «Ну хорошо, тут я с ней согласна, надо же себя ограничивать. Я тут недавно была на распродаже…» Дальше было обсуждение истории в магазине, но я уже не слушала. Я решила провести свой собственный мысленный эксперимент. Какое-то время я смотрела на красно-белый экран, заставляя себя отстать от смыслов. Я перестала вчитываться в слова. Я больше не спорила и не соглашалась с Крюггер. Я не пыталась присоединиться к ее словам своим опытом. Не думала, что я думаю про шоппинг... Когда я сдалась работе — разрешила ей на себя повлиять — мне удалось увидеть ее по-настоящему. Увидеть всю красоту, банальность и драму современной человеческой жизни в шести сменяющих по кругу слайдах. 

«Я покупаю, следовательно, я существую».

«Я покупаю, следовательно, я коплю».

«Я нуждаюсь, следовательно, я покупаю».

«Я люблю, следовательно, я нуждаюсь».

«Я умираю, следовательно, я существовал».

На шестом слайде картинка символично рушится: обваливается кусочками мелкого пазла. Потом снова собирается, начинается (чья-то) новая жизнь. Я снова покупаю, следовательно, я существую. Снова. Драма человеческой жизни, по Крюггер, в необходимости выстроить свою причинно-следственную связь в любом событии, чтобы прожить его. Все эти фундаментальные понятия — люблю, живу, умираю, покупаю (смотрю на работу Барбары Крюггер) — не имеют для нас смысла без связующего слова «следовательно». И когда кажется, что мы проживаем событие, в реальности оказывается, что мы проживаем не более чем ту или иную причинно-следственную связь. Чье-то «следовательно», которое было здесь до нас. Вот так, пронзительно и просто.

С конца семидесятых — начала восьмидесятых практика Крюггер строится как наблюдение за различными формами причинно-следственных отношений, которые возникают в современной культуре: «за тем, как мы выражаем свои точки зрения, переживания и убеждения — и как мы используем для этого язык»[1]. Крюггер интересует, как мы приходим к определенным выводам. И как легко (при помощи синергии текста и визуала) можно манипулировать нашей способностью делать выводы — чем испокон веков пользуются шаманы, богословы, политики, маркетологи, художники. Работы Крюггер намеренно не носят тематического характера; в них нет личной позиции автора, чтобы ее оспорить или разделить. Крюггер не создает искусство «про шоппинг», «про политику» (или «про любовь») — но играет с убеждениями, ассоциациями и взглядами, которые есть у нас в отношении этих человеческих практик. Именно этим ее работы триггерят и провоцируют нас: они умело играют с нашей фундаментальной потребностью реагировать. 

2

Я захожу в затемненную центральную часть галереи. Здесь показывают трехканальное видео «Untitled (No Comment)», 2020. Это самая новая работа Крюггер во всей экспозиции. Три стены галереи используются для проекций, на которых появляются фрагменты текста (что-то мы узнаем из ее прошлых работ), мелькают цитаты писателя Вольтера и современного реппера Кендрика Ламара, текст разбивает подборка туториалов по плетению кос, отрывки танцевальных и акробатических выступлений… Когда на экране появляется кот и начинает говорить голосом Дональда Трампа, кто-то в зале смеется. 

Тут по стене начинают бежать слова: 

«Мне нужно, чтобы ты любил(а) меня. Нет, правда. Я имею в виду, что без тебя я ничто. Ну, то есть я являюсь чем-то, но чем-то таким жалким, что лучше бы я был ничем, чем жалкость этого чего-то. Ты понимаешь, о чем я? Мне нужно, чтобы ты любил(а) меня». 

И я не могу не отреагировать. 

О да, я очень хорошо понимаю, о чем ты, Барбара Крюггер! Я понимаю, почему прямо сейчас, наверное, все в этом зале кроме меня сладко вздохнули: как если бы они смотрели мелодраму, и герой на экране проживал муки неразделенной любви. Я понимаю, почему они подумали: «боже, как романтично»! А кто-то даже узнал себя. Но вот чего я не понимаю — почему в нашей культуре жертвенность влюбленного, его неполноценность без «второй половинки» и его потребность в соединении с ней стали воспевать как благодетель? Кто придумал историю, что истинная любовь — это поиск своей «второй половинки»? В какой момент эта история стала настройкой по умолчанию? Почему глагол, который мы чаще ставим рядом со словом «любить», это «искать», а не «создавать»? И что было раньше: мое собственное аутентичное неудовлетворение этой общепринятой концепцией любви — или реакция здесь на твою работу, Барбара Крюггер, которая мне его подсветила? Что за причинно-следственная связь будет здесь?..

Пока в голове идет этот диалог на экране снова появляется говорящий кот — и в зале снова взрываются смехом. Это резко возвращает в реальность, поток мыслей оборван. Я раздражена. Хочется обернуться и шикнуть. «Да что с вами, идиоты?! Чего вы ржете?! Это всего лишь мем с котом!». Мне больше не хочется быть в комнате с этими тупыми людьми. Я презираю их — и ухожу из комнаты.

В своем недавнем интервью Барбара Крюггер так описала свои намерения при создании искусства: «Я пытаюсь создать работу о том, как мы относимся друг к другу, о том, как мы уважаем друг друга, ненавидим, обожаем, презираем, о веках поклонения и подчинения жестокости и доброте»[2]. И ей это определенно удается. Ни на одной другой выставке я так явно не ощущала присутствие человеческих отношений в галерее. Ни на одной другой выставке я так не реагировала на реакции других людей на искусство. Как будто обычный регламент индифферентности интеллектуальной толпы был здесь отменен, и стало можно вести себя некрасиво, неинтеллигентно и честно.

«Это может звучать банально, — говорит Крюггер, — но на самом деле у меня нет терпения к людям, когда они говорят, что они шокированы. Никто не должен быть шокирован ничем, учитывая историю того, что мы делали друг другу»[3]. И это — еще одно изменение, которое (в большей или

меньшей степени) запускают работы Крюггер в каждом своем зрителе. Художница делает кружева глобальных причинно-следственных связей настолько касающимися лично нас и настолько явными, что некуда спрятать глаза. Когда ты видишь, как планомерно вели к (потенциально шокирующей) ситуации твои собственные рассуждения и выборы, ты уже не можешь испытать от нее шок. «Наши люди лучше ваших. Они умнее, они сильнее. Мы добрые, а вы злые. Бог на нашей стороне. Наше говно не пахнет и мы изобрели все», — читаю на вертикальной панели. Эторабота «Untitled (Our People are Better Than Your People)», 1994. Возможно ли еще точнее передать неизменную картину мира, в которой мы рождаемся, живем, учим детей и умираем уже тысячи лет? Когда понимаешь, насколько эффективна, логична и незыблема эта картина мира, шок начинает казаться лицемерием.

3

Покидая выставку, я думаю о месте любви в этой картине мира. О любви как основе абсолютно всех мыслимых человеческих отношений. Нет, не в поэтическом смысле, а вполне прагматично: уважение, ненависть, обожание, презрение, жестокость и доброта имеют для нас смысл только как «растворы» с разным процентом содержания любви в них. Обожание — 85% любви. Дружба — 68%. Ненависть — 0,5%. Определение «любви», которое выбирает для себя человек, влияет на абсолютно все прочие отношения. Как он сам будет понимать обожание, дружбу и ненависть — и какие ожидания он будет предъявлять к «партнеру» в рамках этих отношений. В пространстве работ Барбары Крюггер становиться очевидно: чтобы изменить реальность, нужно изменить определение любви, которое прямо сейчас лежит у тебя в основании картины мира. 

Это проще, чем кажется, потому что выбираем мы всего из двух определений. Неожиданно, да? Всего двух. Весь пласт философской литературы о любви, тысячи страниц аргументов и дискуссий, сотни теорий и определений любви от Платона до Эриха Фромма после посещения выставки Крюггер схлопнулись всего до двух парадигм.

Либо «I need therefore I love». 

Либо «I love therefore I need».

В первом случае — «Я нуждаюсь, следовательно, я люблю» — мы выбираем жить в картине мира «двух половинок», признавая свою неполноценность без другого человека. Любовь здесь воспринимается как потребность и зависимость, из позиции «ты мне нужен». Для существования такой люди идут на компромисс и подстраиваются под параметры партнера. Изменяют себя РАДИ другого, чтобы уместиться в коробочку роли, предписанную определенным типом отношений: в дружбе или ненависти, на уровне межличностных отношений двух людей или целых наций. Эта парадигма любви предельно рациональна, она про выживание и симбиоз. Сильному нужен слабый (точно так же как слабому нужен сильный), чтобы его сила имела значение, имела смысл. Она мыслит бинарными связями свой — чужой, злодей — герой, любовь — ненависть. В этой любви рождается разделение на своих и чужих. Мы добрые, а вы злые. Бог на нашей стороне. 

Во втором же случае — «Я люблю, следовательно, я нуждаюсь» — мы выбираем картину мира, в которой любовь определяется как созидательная сила двух или более самодостаточных личностей. Эта любовь не про выживание, она про желание изменений и выбор возможности изменяться (не ради, а) В ПРИСУТСТВИИ другого. Она возникает не из потребности в другом, а из любопытства. Из желания исследовать: во что превратит меня ЭТОТ опыт, с этим человеком? Это любовь-синергия; совместная неизвестность, в которой участники отношений принимают решение снять и оставить на берегу свои имена, роли и привычные нормы — и пойти на риск, в создание новой реальности. Эта парадигма любви отвергает любые бинарности или порядок; она прекрасна и хаотична. В ней головокружительно жить, но возможно ли в ней выжить? Ответ можно получить только экспериментальным путем.

Покидая выставку, думаю про название — и до меня, наконец, доходит.

«Thinking of You. I Mean Me. I Mean You».

Я думаю о тебе (зачеркнуто). Я имею в виду обо мне (зачеркнуто). Я имею в виду о тебе.

Здесь не про выбор «либо/либо». 

Я не выбираю между двумя парадигмами любви. Либо «Я нуждаюсь, следовательно, я люблю». Либо «Я люблю, следовательно, я нуждаюсь». Здесь про бесконечное повторение цикла, бесконечную самостоятельную смену парадигм, в которую я «впрыгиваю», рождаясь и совершая свои жизненные выборы.

Представьте это сплошной бесконечной красно-белой строкой в sans serif в узнаваемом стиле Барбары Крюггер: 

…..Я НУЖДАЮСЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, Я ЛЮБЛЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, Я НУЖДАЮСЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, Я ЛЮБЛЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, Я НУЖДАЮСЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, Я ЛЮБЛЮ….

Красиво, не правда ли? 

Так как ты сегодня понимаешь «любовь»? 

Я имею в виду, как я понимаю «любовь». 

Я имею в виду, ты.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ: 

1 Из интервью Ханса Ульриха Обриста с Барбарой Крюггер в: Thinking of You. I Mean Me. I Mean You. Barbara Kruger. London: Impress Print, 2024. Р. 11. 

2 Ibid. Р. 22.

3 Ibid.