Письмо с предложением написать текст для данного номера «Художественного журнала» застало меня в дороге — я ехал на поезде из Махачкалы в поселок Эльтон. Осенняя московская погода уже давно забылась, как забылись и люди, являющиеся частью художественного сообщества. В пути возникает ощущение других задач, для решения которых необходима иная степень концентрации.

Еще вчера, пробегая по ярмарке современного искусства, то тут, то там встречал восторженных коллег с бокалом бесплатного коктейля, с которыми еще недавно обсуждали несовершенства и несправедливость, широкими мазками покрывая за недостаточность поставленных целей и неубедительность реализации. Прокручиваю ленты социальных сетей с публикациями коллег, не перестающих транслировать эмоциональный накал о происходящих в разных частях мира событиях. Сейчас, в этом поезде, вместе с тремя случайными молчаливыми мужчинами, все это видится в ином свете. 

Я совершаю поездки на озеро Эльтон с 2018 года. Это соленое озеро почти идеальной круглой формы посреди степи, неглубокое, с чистой линией горизонта, лишь изредка прерывающейся небольшими постройками и вышками связи в одноименном поселке. В отличие от находящегося по соседству озера Баскунчак, где идет активная добыча соли и гипса, Эльтон остается практически нетронутым — здесь основным предприятием является санаторий грязелечения. Впервые я поехал на озеро с тремя коллегами, с которыми имел опыт коллективной практики в различных регионах России. До этих поездок мы уже активно занимались созданием выставок в разных локациях Москвы — от бывших заводов и квартирных галерей до пустырей на окраинах и дворов в самом центре города. Идея расширения географии представлялась нам в какой-то степени революционной — увидеть страну, ее территорию как единое поле для работы. Выбирать место сердцем и ехать проверять себя. Так нам удалось съездить в мой родной город Горняк в Алтайском крае. Там помимо хождения по округе с фотокамерами, параллельно пародируя художников лэнд-арта, мы сделали выставку в местном краеведческом музее — удивительный опыт взаимодействия с людьми, местом и возможностями. Затем была поездка в Калининградскую область, и вот, наконец, озеро Эльтон. На нем наша коллективная практика таких поездок оборвалась. Это неудивительно — собрать устойчивый коллектив, который существовал бы на собственные деньги и тратил силы на вещи, не до конца понятные самим участникам — на  поверку это означает отдать свои силы идее, смысл которой мы сами не могли до конца понять. Нами двигало желание иного опыта. Это желание казалось больше, чем противоречия, различия отношений к тем или иным вопросам. Чтобы вербализировать эту идею, требовалось усилие, на которое никто из нас в полной мере не оказался способен, а в тех редких попытках обличить идею в форму мы сталкивались с противоречиями характера большего, чем художественные задачи. Само желание, казалось, теряет смысл, как только оно начинало превращаться в текст, приобретать очертания художественной стратегии. Приходилось выбирать — что для нас главное. Налаживать связи, в конечном итоге встраивать себя в существующую линию развития искусства, что демонстрировало бы наше согласие с ней, — к этому мы были не готовы.

Как это ни парадоксально, но коллектив может обрести устойчивость в недостаточности усилий и размытой цели. Как только идея обретает четкую форму, сразу выявляются различия. Приходится искать компромисс, искажающий изначальные импульсы каждого участника, что не может не сказаться на результате. Стоит смириться с тем, что в большинстве случаев люди лишь на время, порой очень непродолжительное,сходятся в своих интересах — до тех пор, пока эти интересы не сталкиваются. Отсутствие концентрации и точной постановки задач позволяет выживать, но этого недостаточно для создания качественного различия. И пусть основные вопросы художник решает самостоятельно, группа предоставляет возможность встретиться с себе подобными и проверить на практике устойчивость выбранной линии.

Дорога настраивает на поиск идеи. На горизонте угадываются образы, их упрощенные формы из-за удаленности приобретают иные очертания, хаотичное нагромождение указывает на порядок, который предстоит разгадать. Читая изменения линии горизонта, идея начинает приобретать контуры. Вдалеке угадывается отражение другого опыта. 

Существует распространенное мнение, что сама практика, процесс — и есть цель. Это звучит довольно убедительно и имеет критический заряд по отношению к малоподвижным результатам художественной деятельности, которые можно наблюдать на условной выставке в привычном выставочном пространстве. Но в глубине своей эта идея работает на поиск отличия, противопоставление своей деятельности и деятельности других художников. Она является лишь средством. Заявление процесса как результата — прежде всего свидетельствует о желании найти отличие от старых идей.

Процессуальность предполагает разрыв с необходимостью оценки результатов работы художника, чтонесет в себе опасность создания среды, где факт существования и функционирования уже достаточен. Возникает вопрос об изменении художественных практик, способе жить и реагировать на образ современности, который навязывается с разных сторон. Встает вопрос — насколько выбранный способ функционирования уместен в текущий момент времени и возможно ли продолжать работать таким же образом,как 5, 10, 20 лет назад? Но не исключено, что достаточно самого факта сохранения площадки или группы. В сегодняшней действительности способность существовать автономно представляется важной ценностью, к которой пришли альтернативные художественные пространства и организующие их художники. Идея автономности — одна из немногих, прошедших проверку временем. Проблема в том, что эта автономность имеет ценность прежде всего для явления или пространства. Для художников же это может иметь обратный эффект — их практика купируется отсутствием внешнего взгляда, выхода за пределы группы. Художнику необходимо находиться в обмене с внешним миром — так возникает напряжение и циркуляция идей.

Мир на обочине дороги живет своей жизнью. Он как звено, соединяющее точки А и Б. Рациональное восприятие пространства — восприятие его как носителя ресурса, возможности для жизни, как гектаров земли, которые можно купить или взять в аренду. Пока землю и небо не научились менять местами, территория больше политического режима, который ее пытается контролировать.

Образ разрушения 

Прошлым летом, в очередной свой приезд в Горняк я довольно много времени провел на месте бывшего Алтайского горно-обогатительного комбината. Его территория вместе с хвостохранилищами по площади почти сопоставима с самим городом. Их соседство представляет проблему — отсутствие достаточной рекультивации продолжает создавать экологические риски, решение которых требует ресурсов и воли на всех уровнях власти. Некоторые процессы в этом направлении происходят — часть построек сносят, заваливают входы в шахту, берут пробы грунта и почвы. Эти процессы идут крайне медленно, ни о какой экономической заинтересованности вопрос не стоит. Сегодня это место представляет проблему, а не способ обогащения.

Здесь одномоментно представлено время жизни самой земли и история ее освоения за последние 80 лет. Хотя первым делом в глаза бросается раскиданный мусор и разруха, красота обнаженной земли побеждает ощущение катастрофы. И дело не только в чувстве возвышенного, которое дарит горнопромышленный ландшафт. Постепенно здесь возникает новая жизнь — редкие конторы селятся в еще не разрушенных зданиях. Эти процессы идут медленно, тем не менее некоторые из них вносят существенное изменение в образ места. Появление скотобойни привлекло сотни коршунов, а вместе с тем придало ветру новое качество — трупный запах стал еще одним фактором, наравне с бродячими собаками, встречи с которыми стараешься избежать. 

В одном из разрушающихся цехов я расположил небольшие объекты — схемы пейзажей, где горизонт изредка нарушается одинокими вертикальными линиями. Делать здесь подобие выставки было необязательно — но это место мне сильно напомнило первое пространство галереи «Электрозавод». 

За время существования галереи мы сменили три локации. Все они находились на местах бывших предприятий и НИИ в Москве. Люди, получившие контроль над этой недвижимостью, нанимали управляющую компанию и выжимали последнее из разрушающихся цехов и лабораторий. Эти места доживали свою жизнь, вмещая в себя организации и людей, готовых платить деньги и терпеть неудобства. Лишенные глупости арт-кластеров, они, казалось, убедительнее описывают реальность происходящих изменений, где главный критерий ценообразования заключается в расположении земли относительно центра, а возможность получения

прибыли становится единственным принципом управления. 

Возникновение и существование крупных институций за счет эксплуатации земли и ресурсов проявляет целый комплекс противоречий. Безразличие к земле, но любовь к обладанию территориями и ресурсами. Нельзя сказать, что эти процессы относятся только к России. Невозможность соотнести свой опыт наблюдения за пространством с тем, как функционирует система искусства, до сих пор вызывает неразрешимые внутренние вопросы.

Через обращение к земле можно рассмотреть критику институций не в качестве несправедливой иерархии, а как недостаточность поставленных целей и их воплощения. Критикуя институции, необходимо анализировать мотивы их возникновения, то, каким образом происходит забывание и подмена самой задачи искусства.

При повторном посещении мест возникает глубина впечатления. Образы одного угадываются в другом. Так формируется собственная, альтернативная география — ряд территорий, работа внутри которых дает возможность проверять и уточнять художественные идеи. Удержание мест во внимании длительное время превращает их из полигонов для работы в соавторов.

То, что происходит в этих пространствах, может стать обретением контуров художественного языка. Задача художника состоит не только в том, чтобы создать систему знаков, но и найти способ соотнести эту систему с текущим состоянием общества. Пространство по определению хранит в себе возможность узнавания, и его язык доступен каждому, но он недостаточно проявлен, наделен ценностью — это и требует художника с его взглядом. Качественное различие может возникнуть тогда, когда сами участники осознают свое место, распознают через себя состояние, в котором здесь находится проект современного искусства. В этомслучае отдельные произведения могут отойти на второй план, уступая место удержанию пространства.

Глубинные мотивы работы художника можно определить через удержание пространства от разрушения.

***

На Эльтоне я всегда останавливаюсь у одной казахской семьи. В этот мой приезд я застал их за организацией похорон своего родственника, погибшего на войне. Человек пошел добровольцем — какими мотивами руководствуясь, мне неизвестно. Было что-то рутинное в обсуждении деталей — ожидалось большое количество людей. Конечно, говорили о том, как мужчина погиб, чувствовалось и осуждение войны, перемешанное с уважением к конкретному человеку. 

Путь до озера лежит через степь — около пяти километров нужно пройти пешком. Граница озера слабо проявлена, она больше напоминает плавный градиент. Постепенное увеличение концентрации соли в земле меняет тип и интенсивность растительности, затем поверхность полностью обнажается. Чаша озера устроена таким образом, что изменение глубины практически не ощущается. 

На поверхности рапы изредка встречаются насекомые, которые не смогли выбраться и покрылись кристаллами соли. Со стороны основного подъезда к озеру люди выкладывают камнями название городов, откуда они приехали. Чаще всего — это ближайшие населенные пункты, но порой можно прочесть топонимы, о существовании которых даже не знал. 

В этом на первый взгляд скудном пейзаже появляется ощущение избытка, готового принять противоречия, возникающие между искусством и жизнью. Те усилия, которые необходимо для этого приложить, представляются несоизмеримо меньше возможного результата.