Если когда-нибудь и будет написана история экологической революции, то ее истоки нужно будет искать где-нибудь в шведской глубинке. Степень озабоченности по поводу загрязнения окружающей среды и использования природных ресурсов там столь высока, что меня поначалу это обескуражило. Тема экологии казалась мне неуместной и даже фетишизированной местной средой, особенно на фоне катастрофы, которая разразилась в феврале 2022 года. В Швецию я попала в составе коллектива из разных художников и кураторов в момент полной растерянности от происходящего, и, надо признать, многие из нас воспринимали ту поездку,как последнюю вылазку за «стену», которая стремительно выстраивалась на наших глазах.

Изначально наша группа из России была любезно приглашена в Стокгольм для обмена опытом с коллегами и погружения в новый контекст, понятно, что все это планировалось до злополучных событий и последовавшего за ними «кенселинга». Разговоры внутри русскоязычного коллектива складывались в основном не об экосоциалистическом кризисе и даже не об искусстве, а о том, как вообще жить дальше, закроют границу или нет, стоит ли уезжать и куда. Тонкое замечание Хаима Сокола, высказанное им в одной из социальных сетей, что «мы действительно никому не нужны и все наши капиталы исключительно в рублях» — звучало как откровение.

Не знаю, как другие, но я отчетливо ощущала страх, разлитый в художественном сообществе, именно перед перспективой непременной маргинализации, смириться с которой и означало признаться в собственной локальности и периферийности. Но возможно, само понимание периферии и локальности можно рассмотреть с иной точки зрения, воспринимая ее как важнейшую ценность? С этими мыслями я направилась в следующую точку своего скандинавского путешествия. 

В полной мере перенастроить оптику и убежать от времени мне удалось не сразу. Только оказавшись на юге Швеции в резиденции «Культиватор», я смогла вырваться из всепроникающих паттернов столичного мышления. Приехав на поезде в город Кальмар, в центре которого находятся вокзал и тюрьма, а на отдалении возвышается величественный замок на берегу Балтийского моря, я вышла на небольшую платформу. Меня встретила Малин Линдмарк Вриман, одна из основательниц «Культиватора». Она сразу произвела впечатление человека вне регламента города, неся на своих высоких сапогах пыль свободных полей. Наш дальнейший путь лежал на остров Эланд.

Второй по величине остров в Швеции — «Каменная сковородка», как его называют местные жители, — представляет собой плоскую скальную плиту, на которой нашлось место памятнику Юнеско — единственной пустыне в Швеции. Изолированный и практически необитаемый на протяжении долгих веков остров несколько десятилетий назад перестал считаться таковым с точки зрения европейской бюрократии. В 1972 году самый длинный мост в Швеции соединил «бывший» остров с материком, что привело к прекращению европейских дотаций в экономику Эланда. Но местная власть нашла выход — включиться в постиндустриальную игру по установке ветряков для продажи вырабатываемой ими электроэнергии за рубеж. Вся эта коллизия не вызывает восторга у местных жителей, однако придумать другую экономическую модель пока не получается. 

Путь от Кальмара до Дайстада, где и расположен «Культиватор», занял около полутора часов, вокруг нас были только поля и традиционные деревянные шведские постройки сельского типа, выкрашенные в характерный «фалунский» красный цвет. Интересно, что само название деревни со шведского языка переводится как «место для окрашивания». Что примечательно — на острове множество небольших частных галерей и художественных ателье, поскольку в ХХ веке сложился миф об Эланде как о шведском Провансе, идеальном месте для создания живописного искусства. Во многом на этом мифе строится современная туристическая индустрия острова. Но именно маленький Дайстад и его жители предлагают самый радикальный эстетический опыт. 

Вся деревня — это два тупика да пара улиц, от силы десять дворов, большинство из которых входит в сообщество «Культиватор». Это не искусственная творческая платформа, а органично сосуществующая связь между людьми, порождающая различные индивидуальные и коллективные художественные практики и формы жизни. Важно сразу отметить, что попадая в пространство «Культиватора», не получается жестко маркировать границу искусства и жизни. Да и само определение формата этого сообщества ускользает от привычных описаний.

По приезду нас встретил Матьё Вриман, муж Малин и со-основатель «Культиватора». Похожий на викинга-проповедника, с рыжей бородой, топором в руках и майке с надписью «Душа плотника», он сразу пригласил в дом — красный, как и все прочие дома на острове. Завязался короткий разговор, не похожий на обычные городские ритуалы гостеприимства. Матьё спросил, как я добралась в Швецию, я ответила, что теперь путь в Европу осложнен и достаточно дорог на самолетах, поэтому пришлось использовать альтернативные виды транспорта. На что он тут же заявил: «Это же прекрасно! В вашей стране теперь станет чище воздух». 

Если попытаться описать «Культиватор» совсем кратко, то может создаться обманчивое впечатление, что это лишь несколько фермерских экспериментальных хозяйств, объединенных родственными и дружескими связями. По факту — все верно, но по сути все гораздо сложней: сами отношения и практика этих людей — переплетение искусства, фермерства, лесничества и множества других параллельных явлений в особый художественный биом. Сами участники сообщества так описывают свою идеологию: мы делаем искусство как фермеры, мы занимаемся фермерством как искусством. 

Малин Линдмарк Вриман и Матьё Вриман до 2005 года базировались в Нидерландах. Как художники они сотрудничали с турецкими и марокканскими сообществами и даже создали кафе для межкультурного диалога — и это на фоне интенсивного роста правых консервативных настроений в обществе. В Амстердаме ощущалась острая нехватка ресурсов и возможностей для свободного художественного высказывания. Так, будучи городскими жителями, в середине нулевых они ощутили, что «скребутся по поверхности искусства», что и привело их к решению кардинально изменить свою жизнь. То есть желание оторваться от города было продиктовано попыткой найти более свободное пространство для искусства и жизни. 

Как-то они решили навестить сестру Малин — Мию Линдмарк, — которая не так давно переехала в Дайстад и вместе с мужем уже управляла фермой. Так Малин и Матьё увидели место, где, как им казалось, могли воплотиться их идеи об интеграции людей и искусства для обретения глубины и целостности существования. Самым поразительным для них стало осознание того, как мало они знали и задумывались о тех, кто живет на земле и обеспечивает продовольствием города. Здесь сплелись вопросы экономики, политики, культуры и каждодневной реальности, которую в городе мы воспринимаем как данность. 

В итоге, они переехали к сестре в Дайстад, в старый и неотапливаемый дом, который начали реконструировать своими руками. Сейчас это уже большое хозяйство со стадом овец, лошадей, коров, ослов и небольшим курятником. Все эти животные тем или иным образом принимают участие в проектах и выставках «Культиватора». Центром жизни деревни является бывшая старая конюшня, которую они назвали «Домом животных», что на шведском созвучно с «домом культуры». В этом «ДЖ» проводятся регулярные выставки, фестивали, лекции, кинопоказы и прочее в том же ряду. Едва ли не в стойлах, топчась по высохшему навозу, выступают лекторы со всего мира, пока животные свободно гуляют по округе. 

Но помимо жизни в деревне, художественная практика распространяется и на окружающие леса. Со стороны местных властей всегда существовал запрос на сохранение ландшафта острова в первозданном виде. Исторически земли фермеров разделяют не заборы, а каменные изгороди, собранные из местного сланца. В лесах особо строго ведется контроль способов очищения и поддержания порядка традиционными методами, так как тракторы и прочие технические устройства в большинстве случаев оставляют техногенные следы. И сейчас, наверное, самым известным произведением «Культиватора» является проект «Пейзаж», начатый в 2021 году и являющийся частью коллекции Музея Модерна в Стокгольме. Это небольшой участок заброшенного леса (всего несколько гектаров), который художники арендуют у государства и обязуются рекультивировать его традиционными земледельческими способами, тем самым стимулируя биоразнообразие на этой территории. Инструментом данного процесса является и художественная активность внутри участка, в результате которой он превращается в своего рода «парк скульптур» в самом широком смысле этого слова. Так, например, произведение Йонаса Рама (активного участника сообщества и фуд-активиста) «Viva Coleoptera» представляет собой разбросанные по лесу деревянные объекты с различными искусственно сделанными туннелями и проходами внутри, которые не бросаются в глаза на фоне деревьев и кустарников. Их «главный зритель» — разнообразные редкие виды жуков, для каждого из которых создается экосистема и убежище. Но и человек здесь не чужой. Так, в глубине леса можно найти открытую площадку — в своем роде лабораторию, — где участники «Культиватора» и их гости творчески работают с древесиной. 

Для сообщества принципиальна практическая сторона искусства, так, например, чтобы попасть в пресловутый «лес -искусств», необходимо пройти мимо общинного огорода, где с помощью биодинамических методик культивируются овощи и корнеплоды для всех участников кооператива. Важно подчеркнуть, экономическая составляющая здесь является этической — художники не используют современные удобрения и средства обработки урожая. Тем самым они обрекают себя на экономически нецелесообразную деятельность, что кажется иррациональным, если не учитывать контекст. В Швеции сельское хозяйство является убыточной сферой экономики для всех, кроме крупных хозяйств и корпораций, например, Arla. Фактически являясь дотационной сферой экономики, фермерство в Швеции как социальный феномен постепенно сходит на нет. Каждый фермер оказывается перед выбором — заниматься сельским хозяйством как производством, или же рассматривать эту деятельность как «декоративную». В первом случае надо использовать пестициды или удобрения, в том числе из России, а, значит, существенно повышать ежегодный оборот, что оказывается невозможным для средних и мелких хозяйств. Фермеры вынуждены брать кредиты для повышенияе производительности и ежегодного прироста прибыли, но не могут конкурировать на рынке с корпорациями монополистами — и прогорают. В случае же «декоративного фермерства» — вы получаете субсидии и дотации от государства и от ЕС на поддержание традиционного типа хозяйствования. Как говорят сами эландские фермеры, с которыми я общалась, — при таком раскладе вся их деятельность превращается в производство пейзажа для бюрократии, на что и намекает название вышеописанного проекта «Культиватора». Таким образом некрупные фермерские угодья впадают в зависимость от грантов, что неизменно приводит к деградации агрокультурного производства. 

В этом контексте поэтика проекта «Культиватор» раскрывается совершенно с другой стороны. Уже невозможно назвать переезд в деревню эскапизмом в чистом виде, пПоскольку сама деятельность «Культиватора» активно включена в политическую повестку и работу местных властей. Многие из участников в прошлом были частью «зеленого движения» и одноименной партии, выступая на местной политической сцене. Сейчас же в связи с описанной выше социо-экономической ситуацией на Эланде, как и во многих регионах Швеции, растет, как на навозе, популярность праворадикальных партий и движений, что создает парадоксальную ситуацию изоляции «Культиватора» от местной власти. При этом они продолжают активную работу с федеральными властями и министерствами Швеции, желая построить мосты взаимодействия для фермеров и культуры. По сути, «Культиватор» действует как политическое сообщество или небольшая внепарламентская партия.

Сами участники сообщества говорят, что занимаются сельским хозяйством, скорее, из экологических соображений, нежели из экономических. Их переживания по поводу экологии и климатическое беспокойство являются нескончаемым источником вдохновения, которым они заражают новых людей. Делясь доступом к практикам сельского хозяйства с горожанами, которых большинство среди гостей «Культиватора», они включают их не только в художественные процессы, но также в острую дискуссию о необходимости деурбанизации культуры. 

Стоить отметить, что шведские деревни сильно отличается от стереотипного представления, например, о российской деревне. Их распределение по территории острова Эланд равномернее и явно децентрализировано, более того, ощутимо проявляется постиндустриальная траектория развития. Например, появляются ветряки, а в бывшем помещении стеклянной мануфактуры открывается музей современного искусства. Само понятие сельской местности, во всяком случае на Эланде, требует специальных уточнений. Например, в небольшой деревне можно найти крупную так называемую «Народную школу» — характерная для северной Европы институция, представляющая собой промежуточный этап образования между средней школой и бакалавриатом для тех людей, которые не имеют возможности переехать в город. Но специфика эландской народной школы удивительна вдвойне — она специализируется на искусстве, и оснащена на уровне крупных европейских университетов. Из всего вышесказанного можно понять, мое удивление от разницы между ожиданием и действительностью: ведь стереотипно мысля «художника в деревне» в российском контексте, мы представляем нечто совершенно иное. 

Художественная практика «Культиватора» поражает своей контринтуитивностью. Понять его стратегию можно лишь при живом включении в их каждодневную рутину. Даже изначальный переезд из города не кажется очевидным решением, но лишь до того момента, пока сам не распробуешь. Вриманы переехали в деревню, чтобы расширить свои связи и больше общаться с людьми, а не наоборот. Как рассказывает сама Малин: «Здесь, в деревне, легче познакомиться, чем в городе. Поскольку почти вся коммуникация завязана на еде, сельская местность, как место производства, на самом деле является центром мира».

Если попытаться охарактеризовать модель того миропорядка, который выстроила семья Малин и Матьё и их друзья, то она основывается на крестьянской коллективности и солидарности участников. В деревне практически невозможно жить в одиночестве, как по экономическим, так и по практическим причинам. Тем самым, находясь в регулярной коммуникации на разных уровнях, «Культиватор» демонстрирует парадоксальность глубины и насыщенности социального взаимодействия вне города. Так, в проекте «Пост (р)эволюционные упражнения» (начатом в 2010 году) ключевой вопрос — «Что вы будете делать после Революции?» Художники дают на него ответ в серии черно-белых постеров, оформленных в стиле Уильяма Морриса и движения «Arts and crafts», на которых показывают собственный опыт создания новых жизненных практик, таких, как: «организовать вечеринку, чтобы познакомиться с соседями», «забыть о деньгах», «доить коров», «углублять отношения», «пересекать заборы», «ничего не покупать», «учиться у пожилых людей», «отказаться от технологий» и т.д. 

Все это звучит утопично, особенно для российской аудитории. Однако по собственному опыту могу сказать, что предложенная модель вполне реальна. Погружаясь в практико-ориентированную художественную деятельность, я все больше видела многослойных перспектив для построения искусства в будущем. Выход из мрака настоящего был увиден мной как возможность благодаря мозолям на фермерских руках. Подавленное состояние российского сообщества усугубляется институциональным устройством нашей сцены, напоминая настольную игру в монополию, где игроки, вырвавшиеся вперед, не оставляют шанса отставшим. Глубоко капиталистическая созависимость между членами этой игры не позволяет даже помыслить иную стратегию и форму взаимодействия. 

Уезжая из Дайстада, я размышляла о парадоксальном опыте «Культиватора» как сообществе. То, как эти художники смотрели на фермерство, делало их взгляд на искусство совсем не похожим на обычную институциональную оптику. Понимая искусство, как биом, Малин, Матьё и все члены их коллектива работают локально на периферии Европы, не воспринимая это как негативный фактор. Буквально взращивая художественные плоды, они распространяют свои идеи вокруг. А все их гости разносят опыт по миру, как семена на подошвах сапог.  

После Эланда я направилась в Кассель, где пунктом моего назначения была Документа 15. Вызвавшая столь противоречивый отклик, концепция проекта остро попала в мое мироощущение после «Культиватора». И хотя кассельский проект базировался в основном на практиках художников Глобального Юга, он был созвучен моему опыту пребывания в Дайстаде — можно выйти за пределы устоявшейся системы искусства, благодаря контринтуитивным шагам по Земле.