«Производство пространства» — так называлась книга французского теоретика Анри Лефевра, показавшая, что пространство — феномен не только физический, материальный, но и социальный, и антропологический. Вступая во взаимодействие, в творческое сотрудничество, люди создают свои самобытные среды, означивая и поэтизируя их пространственный контекст. Так первые вы- ставочные пространства — салоны — «чуть ли не с самого зарождения стали местом встречи — местом диспутов и разговоров людей одного круга, того, что мы сегодня называем арт-миром» (Ю. Тихомирова в «У колыбели модернизма...»). Подобные среды в условиях культурного анде- граунда становятся своего рода «колоколом, в котором можно дышать на глубине» (А. Жиляев в «У колыбели модернизма...»). Отсюда следует и то, что исход, бегство от господствующего по- рядка есть не отказ от созидания. Напротив, «побег всегда... включает в себя совершенно разные области объектов, знаний, агентов и действий», «является ассамбляжем из практик преодоления границ, материальных объектов, пространств и людей», «предполагает возможность дополняться, пересобираться и актуализироваться вновь и вновь» (В. Капустин «Эскейпология»). Исход поэтому никогда не может быть бегством в никуда, но всегда направлен куда-то и всегда, оказываясь там, «трансформирует ландшафт», «собирает пространство в одну точку, кристаллизуя историю, рас- творенную в нем» (Т. Миронова «”Слабые действия” как практика производства пространства...»).

Именно эти созданные людьми пространства оказываются важнее и ближе им, чем те, которые были исходно вменены обстоятельствами. Здесь «общность между отдельными людьми существу- ет не на уровне их заданных — естественных или унаследованных — идентичностей, объединя- ющих их с “такими же” людьми, что и они сами, а на уровне производства новых, искусственных идентичностей, которые могут идентифицировать только этих конкретных людей и никого более. И если на основе этих искусственных идентичностей возникают новые сообщества ... такие сооб- щества строятся на солидарности — политической и стратегической, — а не навязываются приро- дой или культурой» (Б. Гройс «Другие и такие же»). При этом искусственность этих пространств не должна маскироваться, выдаваться за нечто корневое и навеки данное, но напротив, вскрываться как нечто рукотворное и сотворенное. «Выставить их — значит раскрыть их, но не как чудо, а как терпеливый результат конструирования мест и моментов, когда можно будет сделать так, чтобы все могло себя показать» (Т. Гарсия «Не жест и не произведение...»).

Впрочем, границы этих сотворенных пространств отнюдь не глухие и непроницаемые. Напротив, люди могут создавать «сообщества для “своих”», укрываться в них, как в колоколе с кислородом, но оставаться при этом частью порядка вещей и его «авторитетного дискурса» (И. Будрайтскис, А. Юрчак «В перспективе критического наблюдателя»). Иначе и не может быть. Ведь «художнику не- обходимо находиться в обмене с внешним миром — так возникает напряжение и циркуляция идей» (Д. Филиппов «Пределы сообщества»). Справедливо, наконец, и то, что «производство простран- ства» остается все-таки неотторжимым от субстанции физической и материальной, что, собствен- но, делает его практикой социальной и поэтической. Ведь материальное измерение локализует пространство в месте, в его границах и пределах. А «там, где есть ограничение, там всегда есть недостаток, а где недостаток — там возникают политика, социальность и культура. Они и должны пониматься как следствия материальности» (А. Осмоловский «Место, территория, пространство»).

Все эти кажущиеся противоречия не должны нас озадачивать и пугать. «Главное, чему нас учит Лефевр: нужно постоянно удерживать вместе все эти форманты, потому что истина — не в каждом из них по отдельности, но в их продуктивных противоречиях, и что важен прежде всего общий принцип мышления, а не какой-то конкретный вывод, частность или формулировка» (Н. Ухринский «Производство пространства и искусство»).

МОСКВА, ФЕВРАЛЬ 2024