Выпуск: №120 2022

Без рубрики
БогЖан-Люк Нанси

Иисус-техник. Кто прячет вещи, сделанные Иисусом?

Иисус-техник. Кто прячет вещи, сделанные Иисусом?

Средневековая миниатюра с изображением ремесленников

Михаил Куртов. Родился в 1983 году в Томске. Философ, медиатеоретик.

ЭССЕ

 

 

Михаил Куртов

Иисус-техник. Кто прячет вещи, сделанные Иисусом?[*]

Материал иллюстрирован средневековыми миниатюрами с изображением ремесленников.

 

Медиа божьи

Все знают, что Иисус по профессии был плотником. Так обычно переводят с койне — диалекта греческого языка, на котором написан Новый завет, — слово τέκτων, «тектон», (Мк. 6:3). Но это слово может переводиться и как «ремесленник», «каменщик», «столяр», «строитель»(1) — короче, говоря современным языком, «техник», «технический специалист» в широком смысле слова. Из доступных источников нам неизвестно, какие вещи Иисус — если все же рассматривать его как историческую фигуру — делал в качестве техника. Однако это не означает, что вещей, сделанных Иисусом, не было или даже что они не могли в каком-то виде сохраниться до настоящего времени…

Размышление об Иисусе-технике может разворачиваться в двух направлениях. Первое — это вопрос о том, какое влияние на христианское учение оказал факт технических занятий Иисуса. Как ни странно, даже такой невинный «культурологический» вопрос в богословской или библеистической литературе почти не освещался; не интересуются им в массе своей и рядовые верующие. Второе — фантастико-конспирологический (в духе романов Дэна Брауна): а что если про вещи, сделанные Иисусом, все же что-то известно, но это какие-то странные вещи — не те, о которых стоит знать пастве?.. Теория заговора могла бы послужить инструментом привлечения внимания к этой проблеме, в целом представляющей интерес скорее для историков и теологов.

Для начала спросим: есть ли в евангельских текстах какие-то свидетельства знакомства Иисуса с технологиями своего времени — помимо прямого указания на его профессиональную принадлежность (а также указания на профессию его отца, также плотника, в Мк 6:3)? Тут нам сразу откроется удивительная картина: подобных свидетельств в евангелиях полно, более того — без упоминания определенных технологий невозможен целый ряд притч, в которых иносказательно говорится о вхождении в Царствие Небесное. Это, например, светильники в притче о десяти девах (Мф. 25: 1–13), невод, закинутый в море (Мф. 13: 47–50), камень, положенный «во главу угла», то есть принимающий на себя основную тяжесть постройки (Мф. 21:42), починка одежды с помощью заплат из особой ткани (Мк. 2:21), мехи — сделанные из кожи сосуды для вина (Лк. 5:37). Это также хлеб и вино, вкушаемые на Тайной вечере (Мф. 26: 26–28), — если понимать под ними определенные изобретения. Не говоря уже о возможном технологическом значении операции сеяния (Мф. 13: 3–23), процесса закваски (Мф. 13:33), товарно-денежного обмена в притче о талантах (Мф. 25: 14–30) и пр. Отдельные упоминания свидетельствуют о более близком знакомстве Иисуса со строительными технологиями: помимо «краеугольного камня», — это указание на ненадежность зданий, построенных на песке (Мф. 7:24–27), и осведомленность о падении Силоамской башни (Лк. 13:4). Иисус здесь явно говорит о ближайших вещах своей исторической повседневности — как говорил бы, приди он сегодня, о смартфонах и автомобилях(2).

Таким образом, определенная «техническая ментальность»(3) Иисуса безусловно как-то сказалась на характере его послания. Без перечисленных вещей невозможно было бы донести «благую весть»: они в буквальном смысле играют роль медиа, то есть технических объектов и операций как посредников, метафорических проводников в Царствие Небесное, о котором Иисус постоянно твердит в своих притчах(4). (Могут сказать, что все эти вещи исторически случайны, — в другое время и в другом месте они были бы иными, — и все это лишь «метафоры», подсобные средства для донесения сокровенных смыслов, однако это означало бы, что и техническая профессия Иисуса тоже случайна, и он мог бы вообще быть каким-нибудь мытарем, но тогда это была бы уже совсем другая история и совсем другая культурная конструкция...) Мы не находим подобного изобилия вещей в учениях других центральных фигур мировых религий, будь то Будда Гаутама или пророк Мухаммед. Неслучайно, что социальной базой христианства в средние века, как указывал социолог Макс Вебер, были «странствующие ремесленники»(5). Уже один этот факт может перевернуть или, по меньшей мере, скорректировать наши представления об отношениях техники и религии: христианская вера и технологии всегда шли рука об руку.

Вопросом, однако, остается — почему христианские верующие как будто никогда не придавали большого значения этому факту? Это может объясняться известной «технофобией» прошлых веков: технические объекты в древности, начиная с Платона и Аристотеля, систематически вытеснялись на периферию культуры — как вытеснялись на протяжении веков мысли о рабском, отчужденном положении работников ручного труда(6). Согласно Симондону, то, что Маркс называл отчужденностью пролетариата, является лишь следствием отчужденности технических объектов от культуры в целом(7). Источником же отчуждения технических объектов выступает труд, для которого технический объект — лишь «его инструмент, вспомогательное средство или продукт»(8): «Вплоть до сегодняшнего дня реальность технического объекта оставалась на втором плане, будучи заслонена человеческим трудом»(9). Поэтому и в современных исследованиях жизни Иисуса как «профессионала» вещей, с которыми он предположительно имел дело, заслонены его трудовой деятельностью(10).

Думается, эта «технофобия» — пренебрежение вещами, «материальной действительностью» — могла исказить смысл Иисусова послания, ставшего из-за этого чисто «духовным», оторванным от «материальной культуры» и де-факто принижающим «материальную жизнь». (В «технофобской» перспективе обычным земным вещам должно быть, наверное, даже стыдно, что их сделал сам Бог, потому что это что-то слишком земное, слишком преходящее…) В вульгарно-марксистской перспективе такого искажения естественно было бы ожидать от учеников Христа, которые учредили на основе его послания социальный институт (Церковь) и фактически составили «касту жрецов», — ведь в жрецы и стремились попасть, чтобы избежать ручного труда. Так или иначе, любопытно было бы произвести «переключение гештальта» — поменять фигуру и фон местами, как на картинках-перевертышах: сосредоточиться не на «духовном» содержании евангелий, а на «материально-техническом», на том, что раньше представлялось лишь случайным историческим фоном, а именно на вещах(11). Такое же переворачивание подразумевается и знаменитой формулой Маршалла Маклюэна «медиум — это послание» (которую другой теоретик медиа, Режи Дебрэ, остроумно комментирует отсылкой к известной восточной «мудрости»: «”Когда мудрец показывает на луну, идиот смотрит на палец”. Медиолог без стыда изображает идиота»(12)). Если посланием медиума является не его «содержание», а сам медиум, то, чтобы воспринять Иисусову «благую весть», нужно смотреть не на ее «содержание», а на средства, задействованные в ее передаче — на медиа божьи(13).

 

Техническая карьера Иисуса и теология вещей

Возможно ли реконструировать занятия Иисуса в его бытность tekton’ом? Литература, посвященная этой проблеме, небогата. Так, Джеймс В. Флеминг(14) (2004) полагает, что, поскольку большинство домов в Иудее построены из камня, Иисус был, по всей вероятности, каменщиком. Ширли Джексон Кейс(15) (1926) выдвинул гипотезу, согласно которой Иисус вместе с отцом принимал участие в строительстве города Сепфорис. Ричард А. Бейти(16) (1984) утверждает, что Иисус работал скорее с деревом, а также — один из немногих — ставит вопрос о том, какое влияние его профессиональные занятия оказали на его учение. Пол Хэнли Ферфи(17) (1955) воссоздает картину ремесел новозаветных времен (использовавшихся инструментов и материалов) и пытается угадать, какие вещи делал Иисус (стулья, столы, окна, двери…). Многие современные исследователи упоминают Юстина Мученика, писавшего, что Иисус изготавливал плуги и ярма. Помимо этих догадок и реконструкций, есть и обычные мифы, отраженные в апокрифах, — например, предание о том, что Иисус был красильщиком(18). Основанием для этого, возможно, является «перекрашивание» одеяний Иисуса в белый цвет в момент его преображения. Якобы Иисус был учеником красильщика в Тивериаде, на обучение к которому его отдал отец Иосиф; существуют ряд легенд о чудесной перекраске в нужный цвет маленьким Иисусом одежд в мастерской у этого красильщика(19).

В более общем виде вопрос о технических занятиях Иисуса есть вопрос о его так называемых «неизвестных годах» — периоде жизни с 12 до 29 лет, о котором нет достоверных сведений. Однако спекуляций вокруг этих годов существует много. Писали, например, об обучении Иисуса магическим практикам — тибетским (Николай Нотович(20)) и египетским (Мортон Смит(21)). Недостаток подобных спекуляций в том, что они по-прежнему ищут «тайну» Иисуса в области религиозного образования, а не технического: искомого «переключения гештальта», о котором мы говорили выше, не происходит. Макс Вебер употреблял в отношении религиозных лидеров термин «виртуозы религии» — но что если Иисус был также «виртуозом техники»? Каково было бы наше сегодняшнее понимание христианства, если бы вдруг стало известно — в результате какой-то археологической находки или открытия церковных архивов или чего-то еще, — что бог христиан являлся, помимо прочего, выдающимся техническим специалистом? Мы ведь не можем априори отказывать богочеловеку в способности быть умелым мастером или изобретать технические новшества, производить технические инновации…

Допустим, что вещи, сделанные Иисусом, были «самыми обычными» вещами — не заключающими в себе никаких инноваций и не «чудесными» (о предположительно «чудесных» вещах Иисуса мы еще скажем ниже). Имели бы они хоть какое-то значение если не для верующих христиан, то для клириков и богословов? Сравним их с вещами, которыми Иисус обладал или к которым в ходе своей миссии прикасался: это такие христианские реликвии, как Туринская плащаница, сударь (название описанного в Евангелии от Иоанна погребального плата с головы Иисуса Христа), плат Вероники (платок, который святая Вероника подала Иисусу Христу, когда тот нес свой крест на Голгофу), и это огромное количество других разных объектов — от святого Грааля и тернового венца до копья римского солдата («копья Лонгина»), губки, которой смачивали губы Иисуса, и пр. Статус этих вещей — абсолютно сакральный. Но все это вещи, к которым Иисус имел пассивное, нетворческое отношение. Каков же тогда должен был бы быть статус вещей, сделанных Иисусом, то есть тех, к которым он имел активное, творческое отношение? По идее, их сакральность должна была бы намного превосходить сакральность традиционных реликвий. Вот мир, к сотворению которого Иисус был причастен (Кол. 1:16), а вот «самая обычная» дверь, которую он сделал (ср. с Ин. 10:9: «Я есмь дверь»). Разве не должна была бы эта «самая обычная» дверь являться в глазах верующих абсолютно исключительной? Тем не менее, мы знаем множество случаев поисков и подделок различных христианских реликвий, но почему-то не слышим — несмотря на богатое воображение верующих и их религиозное рвение — о попытках найти или предъявить вещи, которые Иисус сделал сам.

Здесь у нас могут начать закрадываться подозрения. Откуда такое невнимание верующих к вещам, которые Иисус делал или мог делать? Где хотя бы какая-нибудь ручка двери или ножка стола, якобы сделанная Иисусом и сохраненная одним из его последователей? Неужели этими вопросами никто раньше не задавался? Трудно объяснить это одной лишь «технофобией» древней культуры (в конце концов, уже в XX веке для таких размышлений имелись все предпосылки). И это мы еще говорим только о вещах «обычных», а не «инновационных». А что если эти вещи и впрямь были «чудесными» — одного уровня сверхъестественности с теми деяниями, которые Иисус совершал согласно евангелиям?

 

 

Теология изобретения

Интересно, что сказали бы на все это христианские богословы? Быть может, вещи, сделанные Иисусом, и вправду, согласно христианскому вероучению, не могли быть «инновационными» или «чудесными». В теологической или философской литературе подобные размышления нам не встречались, поэтому мы попытаемся, опираясь на христианскую догматику, ответить на этот вопрос самостоятельно.

Погрузимся в богословские дискуссии времен первых вселенских соборов. Согласно церковной догме (православной и католической), Иисус был Сыном Бога и самим Богом с самого рождения (а также еще и до рождения: догмат о предсуществовании Христа). Альтернативная точка зрения утверждает, что Иисус был «усыновлен» Богом-Отцом — сделался Богом только при крещении, при «сошествии» на него Святого Духа (то есть в 30 лет — в момент начала мессианской карьеры). Эта точка зрения получила название адопционизма и была осуждена как ересь в конце второго столетия (хотя оставалась популярной на протяжении всех Средних веков). Стало быть, если мы принимаем догматический взгляд, то вся техническая карьера Иисуса приходится на тот период, когда он уже был Богом. Быть Богом означает и делать как Бог. Соответственно, мы никак не можем уклониться от вывода, что хотя бы какие-то вещи, которые Иисус делал в качестве tekton’а, были сделаны божественным образом.

Второе возражение, сделанное также с догматической точки зрения, состояло бы в том, что Иисус «волил» все делаемые им вещи как человек, то есть обращался с ними своей человеческой волей — например, готовил себе пищу, не прибегая к чудесам, — а чудеса являются уже продуктом божественного воления. Эта позиция — доктрина двух «природных воль» во Христе — человеческой и божественной — называется диофелитством: она была принята на Третьем Константинопольском соборе (VII в.) в качестве церковной догмы. В ответ на это мы могли бы сказать, что если такая логика воления применима к простым техническим объектам, о которых нам известно из евангельского текста или которые воссоздаются на основе знания исторического контекста, то она неприменима к более сложным техническим объектам, о которых нам из евангельского текста или из истории ничего не известно. Например, это могли быть сложные изобретения или технологические инновации: если о многих сегодняшних технологиях мы говорим как о «чудесах», то что мешало «Богу живому» задействовать свою божественную волю для конструкции таких «чудесных» вещей? Альтернативная же точка зрения, нехалкидонская (которой до сих пор придерживаются древние восточные церкви, такие как армянская, коптская или сирийская) — так называемые миафизитство и миафелитство — утверждает реальное единство природ и воль во Христе. (Хорошо известна еще одна позиция по этому вопросу — отвергнутая большинством Церквей как еретическая: монофизитство и монофелитство, которые утверждают единственность природы и единственность воли соответственно; принципиальное, но зачастую игнорируемое католичеством и православием отличие этой позиции от миафизитской христологии Древних церквей — в тонком различии между греческими словами μόνος, «одно-единственное», и μία, «одна/единая».) Принятие этой, нехалкидонской точки зрения упростило бы нашу аргументацию, поскольку эти воли, божественная и человеческая, не будучи смешиваемыми и не растворяясь друг в друге, но действуя как одна/единая (согласно миафелитству), всегда были бы реально вовлечены в изобретательский процесс и производство технических объектов.

Допустим, что Иисус действительно обычно готовил себе пищу «как человек» (то есть прибегая к человеческой «природной воле»). В то же время из евангельского текста нам известны, по меньшей мере, три случая применения божественной воли в гастрономических целях — «претворение воды в вино» (Ин. 2:1–12), «чудо пяти хлебов и двух рыб» (Мф. 14:13–21, Мк. 6:31–44, Лк. 9:10–17 и Ин. 6:5–15) и «чудо семи хлебов и рыбок» (Мк. 8:1–9, Мф. 15:32–39). Это и есть пример того, что значит для вещи быть сделанной божественным образом: это значит быть чудесной. Иными словами, если экстраполировать эти случаи на предположительные случаи изготовления более сложных технических объектов и если полагать вслед за христианскими церквями, что Иисус обладал подобными способностям и в период его ремесленнической карьеры, то мы не можем не прийти к выводу, что Иисус вполне мог бы создавать такие вещи, которые представлялись бы тогдашним и/или сегодняшним наблюдателям чудесными: самочинящаяся утварь, двери, которые ведут в сверхдалекие края, дома, которые могут переходить с места на место...

Заметим здесь, что граница между «обычностью» и «чудесностью» вещей во все времена была очень тонкой и относительной: сегодняшние «обычные» технологии показались бы абсолютно чудесными людям древности, а те новые технологии, которые удивляют людей старшего поколения, кажутся самыми «обычными» маленьким детям. В апокрифическом Евангелии детства от Фомы содержится, кажется, единственное упоминание собственноручно сделанной Иисусом «чудесной» вещи: маленький Иисус лепит птиц из глины, а затем оживляет (этот сюжет встречается также в пятой суре Корана «Трапеза»); однако эта «чудесная» вещь еще не связывается с его позднейшими профессиональными занятиями. Вопрос: почему источники — как канонические, так и апокрифические — не содержат сведений о предположительно «чудесных» вещах или даже «самых обычных», созданных Иисусом именно как «техником»?

Вариантов ответа на этот вопрос может быть несколько. 1) Магический вариант: можно допустить, что описываемые в евангелиях чудеса — это и есть те самые неизвестные техники и технические объекты, сотворенные при помощи божественной воли. По большей части это чудеса, имеющие отношение к медицине (исцеления и воскрешения), — тогда ближе к правде оказываются спекуляции об изучении Иисусом врачебных техник где-то на Ближнем или Дальнем Востоке. Проблема только в том, что в евангельских текстах действительно не сказано, что Иисус до 30 лет занимался медициной. 2) «Профессиональный» вариант: можно предположить, что божественная воля Иисуса распространялась только на медицинские, гастрономические, рыболовные (Ин. 21:1–14), транспортные (хождение по водам) и «антибиотические» (иссушение смоковницы) техники, а человеческая воля — на все техники «по специальности». Это было бы странным, но могло бы объясняться индивидуальным желанием богочеловека не смешивать «работу» и «хобби» (профессию и конфессию). 3) Герменевтико-метафорический вариант: то, что мы понимаем под техническими объектами (окна, двери), при воздействии божественной воли могло быть воплощено в именах этих объектов. То есть упоминаемые в притчах вещи (камень строителей, светильники и пр.) — это то, как вообще выглядят вещи, сделанные при помощи божественной воли: они становятся знаками вещей, которые производят больше, чем сами вещи. Так, сосуды из притчи исторически произвели более богатую реальность, чем может произвести обычный материальный сосуд. 4) «Индифферентный» вариант: вещи, сделанные Иисусом, были безвозвратно утрачены, а за две тысячи лет существования христианства никто не предпринял попыток их найти (или сфабриковать) или хотя бы поставить вопрос об их значении для верующих (повторимся, нам такие исследования неизвестны). Первое предположение, скорее всего, истинно, а второе малоправдоподобно. История христианства знала множество различных фантазий о своих главных героях, и то, что вы сейчас читаете, — одна из них, но вряд ли первая. 5) Конспирологический вариант: мы можем выдвинуть гипотезу, что такие сложные технические объекты, как окно или дверь, смастеренные Иисусом как богочеловеком, были на самом деле кем-то найдены и затем сокрыты. Несмотря на «дурную репутацию» теорий заговора, эта гипотеза не кажется нам менее невероятной, чем все остальные.

Заговор и оценка рисков

Любая теория заговора должна начинаться с рассмотрения тех выгод, которые сулит такое сложное предприятие, как заговор. В нашем случае речь идет о выгодах от сокрытия вещей, сделанных Иисусом. Выгоды эти очевидны, ибо последствия от распространения по миру «изобретений Иисуса» могут быть катастрофическими для целого ряда современных институций, в том числе церковных. И, напротив, неожиданное предъявление в нужный момент таких вещей миру — гипотетически придерживаемых до поры до времени — могло бы быть «козырем» для тех, кто их скрывает: например, это позволило бы заново укрепить пошатнувшуюся веру или радикально изменить правила игры между церковными организациями и целыми государствами. Рассмотрим чуть подробнее возможные риски «обнаружения» вещей, предположительно сделанных Иисусом; пусть для простоты это будут вещи «обычные», не «чудесные».

Хотя предъявление в нужный момент «изобретений Иисуса» может быть тактически выгодным для предъявляющих, оно также несет в себе стратегические опасности. «Список» вещей, к которым Иисус имел пассивное отношение, закреплен в евангелиях, тогда как о вещах, сделанных Иисусом, канонические источники умалчивают. А это значит, что единичное предъявление «вещи Иисуса», не упомянутой в «списке», способно вызвать неконтролируемый поток «открытий» или изобретений схожих вещей. Если распространение традиционных реликвий еще худо-бедно поддается контролю (не может быть больше одной плащаницы — по крайней мере, с точки зрения здравого смысла(22)), то дверей или столов, сделанных Иисусом, может быть неограниченное количество. (Конечно, предъявления таких вещей могут сопровождаться «обнаружением» новых документов, подтверждающих их «подлинность».) А ну, что еще можно предъявить или придумать из того, что мог сделать Иисус?.. Эти «найденные» вещи Иисуса затопят рынки и церкви и приведут к перераспределению церковной власти и внимания паствы. Возникнут новые деноминации и новые ереси. Баланс между христианством и другими мировыми религиями изменится: христианство приобретет более мощное орудие для собственной экспансии, чем, скажем, современный ислам, который активно использует различные медиа в целях прозелитизма, однако по причине своей иконоборческой установки не может превратить их в мотор религиозного энтузиазма. Поколеблется и статус уже существующих христианских реликвий, из-за чего вера христиан может не только укрепиться, но и деградировать.

Для общества «обнаружение» «изобретений Иисуса» имело бы не менее непредсказуемые последствия. Так, коль скоро Иисус — это не только лидер наиболее распространенной в мире религии, но также, выражаясь языком околокомпьютерных сообществ, maker или изобретатель, то каждый современный техник получит в свое распоряжение новые веские «обоснования» своей деятельности и новый источник вдохновения. Технорелигиозный импульс, заданный Иисусом, продлится в техническом творчестве больших и малых коллективов и капиталистических фирм («Иисус изобретал и нам велел»). Акцент в интерпретации Иисусова учения сместится в сторону «материальной культуры», а за этим последует пересмотр и всей жизни вещей: технические объекты приобретут новый неслыханный статус. Это будут уже не просто какие-то вещи, а вещи, в зародыше таящие «искру божественного». Сама история европейской техники периода существования христианства будет перепрочитана в новом религиозном ключе. Разделение между «головой» и «руками», между верой и разумом, между смиренным благочестием и дерзкой изобретательностью сделается более неопределенным. В итоге произойдет ресакрализация техники и демократизация «чудес». Стоит ожидать возникновения сект технотеологов и теотехнологов, о которых писал еще Станислав Лем(23). Государствам будет все сложнее контролировать DIY-творчество (включая генную инженерию и изготовление оружия) посредством законодательных ограничений, так как последнее будет иметь более высокую легитимность, чем государственное право.

Не в последнюю очередь от «изобретений Иисуса» пострадает такая область культуры, как современное искусство. Как известно, в мире современного искусства любая вещь может стать арт-объектом, если освящена некоей традицией, музейным «топосом» или назначающим жестом художника или куратора. При «обнаружении» «изобретений Иисуса» различие между искусством и христианской религией в их отношении к вещам сотрется: Иисус фактически предстанет первым современным художником и куратором (поскольку первичный назначающий жест освящения принадлежал именно ему), а христианские храмы — как первые музеи современного искусства, причем располагающие наиболее развитой инфраструктурой. Стирание границ между искусством и религией будет иметь, прежде всего, экономическое значение: как бы ни была ценна какая-то художественная работа, ее стоимость на рынке не может быть выше стоимости вещи, сделанной «Богом живым». Возможны два сценария: в случае обнаружения вещей, сделанных Иисусом, любые другие вещи, в том числе сделанные не-художниками, встанут с ними в один ценовой ряд. Ведь если, как сказано в Книге бытия, человек создан по образу и подобию божьему, а условная дверь Иисуса (даже если это «самая обычная» дверь) ничем не отличается от той, которую может сделать любой современный плотник, то и оцениваться она должна соответствующим образом. Либо же, наоборот, вещи, сделанные Иисусом, приобретут сверхценность, критически деформирующую общий масштаб цен. В обоих случаях это будет означать совершенную демократизацию современного искусства и, вместе с тем, его девальвацию — либо по причине уравнивания «вещей божьих» с «вещами человеческим», либо по причине бесконечного удаления «вещей божьих» от вещей искусства, которые при таком изменении масштаба сблизятся с вещами не-искусства. С какой-то вероятностью это повлечет за собой обрушение арт-рынка («Стол Иисуса продан на “Сотбис” за миллиард евро») и обесценивание существующих арт-объектов. Если у современного искусства может быть какой-то «конец», какое-то «завершение», то не исключено, что оно будет связано с подобным предельным обмирщением сакрального и одновременно сакрализацией мирского.

Кто прячет вещи, сделанные Иисусом?

Как видно, единичное предъявление вещи, сделанной Иисусом, способно запустить целую лавину непрогнозируемых событий. В современном мире, где интенсивно развивается техника и одновременно растут религиозные и квазирелигиозные настроения, это может быть слишком опасным. Даже если наш сценарий — это намеренный гротеск и преувеличивающая драматизация, десятой доли смоделированных нами последствий было бы достаточно для того, чтобы держать «изобретения Иисуса» под спудом. С учетом того, что заинтересованными в их сокрытии оказываются и церковь, и некоторые культурные институции, и отчасти государство, заговор как будто стоит свеч.

Быть может, эта опасность была понята уже во времена Иисуса. Допустим, какой-нибудь апостол или сметливый византийский или римско-католический монах в ранние Средние века уже поставил вопрос о том, какие вещи делал или мог делать Иисус. Допустим, этот вопрос был не только поставлен — «изобретения Иисуса» уже были кем-то найдены (либо сфабрикованы); они хранились под строжайшим секретом раннехристианскими общинами, затем в Константинополе, а после его падения были перевезены в Рим и до сих пор содержатся в кладовых Ватикана…

В этом наброске сценария заговора мы говорили только о вещах «самых обычных», пусть даже и «инновационных». Представим теперь, — и тут нам нужно ненадолго примкнуть к стану верующих христиан, — что эти вещи были не «обычными», а «чудесными», то есть соответствующими тому, на что, вообще говоря, способен богочеловек (а об этих его способностях мы кое-что знаем из евангельского рассказа). Во сколько раз увеличилась бы опасность подобных вещей и, соответственно, выгода от их сокрытия? Или же, наоборот, какова была бы выгода от обладания подобными «чудесными» вещами без разглашения факта обладания? В свете этих вопросов наша теория заговора оборачивается техногностической ересью (Иисус мог передать своим ученикам не только некое тайное знание, «гносис», но и тайные умения, τέχνη, «ноу-хау»). Но мы можем сделать еще одно предположение: сам Иисус мог выступить таким заговорщиком и цензором самого себя, спрятав или уничтожив собственные технические изобретения, «чудесные» или даже «самые обычные». Зачем давать людям средства производства чуда, тайны и авторитета, если это никак не поспособствует их вхождению в Царствие Небесное?

(Заинтересованным книгоиздателям, кинопродюсерам и разработчикам видеоигр автор хочет сообщить об имеющейся у него рукописи фантастического детектива под названием «Я есмь дверь», написанного на основе изложенных выше технотеологических идей.)

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 «...очевидно, что слово [τέκτων] не означает “плотник” в том смысле, в каком это слово понимается сегодня. В контексте Израиля первого столетия τέκτων означал ремесленника, который работал с камнем, деревом и иногда с металлом в больших и малых строительных проектах». Campbell K. M. What Was Jesus' Occupation? // Journal of the Evangelical Theological Society, №48(3), 2005. Р. 512.

2 Подробнее об областях знаний, в которые, согласно евангельским источникам, был посвящен Иисус, см.: Campbell K. M. What Was Jesus' Occupation? Р. 513–519.

3 Термин Жильбера Симондона («mentalité technique»).

4 Углубление этой мысли см. в нашей статье «О техническом незнании»: «Изобретением христианства было скорее рассмотрение всего мира вещей как посредников на пути к пониманию спасения (в притчах) и к самому спасению (в истории). Вещь здесь является тем же, чем и сам Иисус, а именно — медиумом. Спасение нуждается в посреднике, то есть в Иисусе, который единственный открывает доступ к Отцу (Ин. 14: 6), а сам Иисус переносит эту технорелигиозную парадигму на имение дела с вещами, служащими ему подручными средствами для раскрытия божественного замысла». Куртов М. О техническом незнании // Новое литературное обозрение. №2, 2016. С. 257–272.

5 Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий / Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. С. 45.

6 См. об этом, в частности: Фаррингтон Б. Голова и рука в Древней Греции. Четыре очерка социальных связей мышления. СПб: Издательство СПбГУ, 2009.

7 Simondon G. Du mode d’existence des objets techniques. Paris: Aubier, 2012. P. 9.

8 Ibid. Р. 327.

9 Ibid.

10 См., напр.: Issler K. D. Exploring the Pervasive references to work in Jesus’ parables // Journal of the Evangelical Theological Society, №57 (2), 2014. P. 323–339.

11 В терминах метаантропологии Симондона это эквивалентно переворачиванию «религиозной» и «технической» фаз человеческой эволюции.

12 Дебрэ Р. Введение в медиологию. М.: Праксис, 2009. С. 268–269.

13 Здесь мы возвращаем христологии то, что она сама же и произвела по длинной цепочке богословских и «профанных» спекуляций. О связи медиатеории с христологией см. нашу статью: Kurtov M. «Whence the Means?» Ludwig Feuerbach and the Origin of Media Theory // Russian Studies in Philosophy. Vol. 57, №2, 2019. P. 1–27.

14 Fleming J. W. The Jewish Background of Jesus. LaGrange, GA: Biblical Resources, 2004.

15 Case Sh. J. Jesus and Sepphoris // Journal of Biblical Literature. 1926. №45. Pp. 14–22.

16 Batey R. A. Is not this the Carpenter? // New Testament Studies, №30, 1984. P. 249–258.

17 Furfey P. H. Christ as «tekton» // The Catholic Biblical Quarterly. Vol. 17, №2, 1955. P. 204–215.

18 «Господь вошел в красильню Левия. Он взял семьдесят две краски, он бросил их в чан. Он вынул их все белыми и сказал: Подобно этому, во истину Сын человека пришел как красильщик» (Евангелие от Филиппа).

19 См. также: Пастуро М. Черный. История цвета. М.: Новое литературное обозрение, 2017. C. 66.

20 Нотович Н. Неизвестная жизнь Иисуса Христа, 1904.

21 Smith M. Jesus the Magician: Charlatan or Son of God? New York: Harper & Row, 1978.

22 Как иронически замечает В. М. Лурье, «В мире известно шесть голов Иоанна Предтечи, но только три из них подлинные» (Сколько обретений и сколько голов? Слово на первое и второе обретение главы Иоанна Предтечи. Доступно по https://www.portal-credo.ru/site/?act=news&id=112463).

23 Лем С. Сумма технологии. М.: Мир, 1968. С. 24.

 

 

Михаил Куртов

Родился в 1983 году в Томске. Философ, медиатеоретик. Автор книг «Между скукой и грезой. Аналитика киноопыта» (2012) и «Генезис графического пользовательского интерфейса. К теологии кода» (2014). Живет в Санкт-Петербурге.

 

[*] Данная статья является измененной и дополненной версией статьи «Медиа божьи: “техничность” христианства и судьба современного искусства», опубликованной в журнале «Технологос» № 4, 2019, с. 101–113. Автор выражает благодарность В. М. Лурье и Т. Тимофееву за ценные замечания к этому тексту.

Поделиться

Статьи из других выпусков

Продолжить чтение