18+

Отвечая на предложение «ХЖ» кратко прокомментировать «Реквием по студентам», я должен с самого начала признаться, что мое отношение к высказываниям Джорджо Агамбена вряд ли настолько объективно, чтобы быть в достаточной мере критическим — как, возможно, того требует его в высшей степени провокационный текст^[1]. Вопрос о критике здесь возникает неизбежно, в силу гротескной заостренности основного тезиса «Реквиема по студентам»: согласие с «технологическим варварством» онлайн-преподавания в сегодняшних условиях пандемии приравнивается к конформизму профессоров немецких университетов, в 1930-х массово и покорно — за исключением эмигрировавших левых и либеральных диссидентов — работавших в условиях нацистского режима, его идеологии и его преступлений. Безусловно, такой тезис, если не выглядит как разжигающий ненависть к глобальной социальной группе «преподаватели университетов», то уж точно кажется безоглядным преувеличением, похожим на те журналистские параллели с историческим фашизмом, которые часто эксплуатируются в современных массмедиа.

Чтобы взвешенно подойти к оценке этого текста и понять, откуда берется такое сравнение, стоит хотя бы обозначить то целое, частью которого является «Реквием по студентам», опубликованный в серии коротких высказываний из «блога» Агамбена «Una Voce» («Голос») на сайте итальянского издательства Quodlibet^[2]. Эти короткие тексты Агамбена, посвященные философскому анализу ситуации вокруг пандемии, быстро расходились по интернету и активно переводились — в силу характера высказываний, идущих вразрез  с мейнстримом общественного мнения по поводу мер, предпринятых против пандемии. Агамбен занял особое место в полемике современных мыслителей о пандемии (Ж.-Л. Нанси, С. Жижека, Р. Эспозито и многих других), рассматривая меры против эпидемии как эскалацию навязываемой современным государством «парадигмы биобезопасности». Согласно Агамбену,  в своей оценке пандемии исходящего  из политической философии, разработанной им в многотомном исследовании «Homo Sacer», эта модель власти, поддерживаемая медицинским знанием, хотя и направлена на сохранение биологической «голой жизни» и физического здоровья населения, грозит, однако, уничтожить другую, возможно, гораздо более важную форму жизни — человека, вовлеченного в социальную и политическую жизнь, — которая была поставлена на долгую паузу в условиях затянувшегося «локдауна» во всем мире^[3].

Власть «биобезопасности» ставит под контроль — еще больший, чем прежние формы биовласти — все спонтанные социальные аспекты человеческого существования через практики контролируемых дистанций, включая и те, которые опираются на современные технологии телекоммуникации, давно проникшие в образование, а сейчас, возможно, и вправду получившие шанс стать новым массовым стандартом. Однако здесь стоит заметить, что сам Агамбен явно пренебрегает важной частью более общей картины. Ведь ничуть не меньше, чем пандемия и обострившаяся биополитика здоровья, к развитию технологий «дистанционного обучения» вела вся неолиберальная политика подчинения университетов власти рынка, введения все более дорогого платного образования, с его тупым варварством «спроса» и «предложения», требующего постоянного количественного роста, подтверждаемого абсурдными бюрократическими метриками. Принадлежа к поколению европейских интеллектуалов, которые сформировались в предшествовавшую неолиберализму эпоху welfare state, Агамбен был избавлен от прямого столкновения с этой формой варварства. Поэтому он позволяет себе — с изрядной долей идеализма, если под этим понимать аристократическую дистанцию по отношению к той грубой материальности, которая присуща современному состоянию социального мира, — такой  воображаемый «реквием по мечте», ностальгическую элегию, взывающую к миру прежних, почти утраченных и предположительно подлинных форм жизни, включая жизнь студентов.

Безусловно, высказывания Агамбена не стоит рассматривать как идеалистическое отрицание трагической реальности пандемии, а также анти-эпидемических мер, что поставило бы его в один ряд с крайне правыми по всему миру, чья политика уже привела к социальным катастрофам в таких странах, как Бразилия или Индия. Так же маловероятно, что его недавние тексты свидетельствуют о странном возрождении аристократического ницшеанского духа, который вызывающе несовременен и от этого кажется крайне высокомерным (здесь было бы легко представить экзальтированные речи в духе «Заратустры» о «последних людях», которые получили свою прививку и «моргают»). Скорее, это важный философский сигнал тревоги и напоминание о той «другой», не биологической, а политической, социальной, творческой — или, иными словами, человеческой — половине жизни, забвение которой действительно может привести к не меньшей, а возможно, и к большей катастрофе.

Примечания

1. ^ Это связано, скорее, с обстоятельствами личного характера — я лично общался с Агамбеном, начиная с его приезда в Москву зимой 2007 года, а также и после этого, и вынес много ценного и вдохновляющего для себя из этих дружеских встреч. См. об этом Пензин А. Профанация профанаторов, или Джорджо Агамбен на Московской биеннале // Художественный журнал № 65–66 (2007).
2. ^ См. Una Voce di Giorgio Agamben. Доступно по https://www.quodlibet.it/una-voce-giorgio-agamben.
3. ^ См. анализ этой дискуссии и ситуации приостановки в моей статье Penzin A. Pandemic Suspension // Radical Philosophy, 2.08 (Autumn 2020).