Выпуск: №117 2021
Вступление
КомиксБез рубрики
Институционализация, прекарность и ритм работыБояна КунстРефлексии
Новые культурные институции: эскиз прошедшего будущегоАлександр БикбовНаблюдения
Прекрасное далеко… ну просто заебисьКястутис ШапокаПубликации
Культурная логика позднекапиталистического музеяРозалинд КрауссАнализы
Когда живопись становится вещьюБорис ГройсТекст художника
Нет места лучше домаАндреа ФрэзерТенденции
За медленные институцииНаташа Петрешин-БашлезИсследования
К новой теории поля искусства через полевую практикуМаргарита КулеваДиалоги
Машины различий у врат БеспрецедентногоИлья БудрайтскисОпросы
Здорово, наверное, побывать тутРРРПрограммы
Другой мир искусства. Символический порядок и охрана правопорядкаДэвид ГрэберФантазии
Преступления будущегоСергей БабкинОпыты
Межинституциональные полиморфы, или Заговор, укрепляющий и разрывающий изнутриНиколай СмирновПрограммы
Параинституции и логика протезаЛера КонончукПозиции
Культурное производство и положение мертвыхЯрослав АлешинПроекты
Без своих и чужих: необходимое в проектировании флэтовГерман ПреображенскийСитуации
Гибридный новый мир: о низовом институциональном контексте УкраиныТатьяна КочубинскаяТекст художника
Экономическая оранжерея 2021, или Как оккупировать производство экономической абстракции? Группировка eeefffРубрика: Опыты
Межинституциональные полиморфы, или Заговор, укрепляющий и разрывающий изнутри
Николай Смирнов. Родился в 1982 году в Рыбинске. Художник, куратор, географ и исследователь с теоретическими фикциями касательно пространственных практик и репрезентаций пространства в искусстве, науке, музейной практике и повседневности. Член Редакционного совета «ХЖ». Живет в Москве.
Современные художественные институции испытывают тройное давление, в результате чего внутри них рождается сила гибридизации, которая приводит к возникновению межинституциональных полиморфов или химер и, тем самым, увеличивает степень изрытости институционального поля и размывает его границы[1]. Исходное давление происходит вдоль векторов умножения, уничтожения, а также властного вектора дисциплины и контроля, каждый из которых воздействует на институцию как изнутри, так и снаружи.
Вектор умножения вызван желанием мультиплицировать институциональные формы. Изнутри он проявляется как желание к дополнительной институционализации, например, в целях повышения эффективности или для усиления финансирования. В свою очередь, во внешнем поле существует воля к институционализации, но так как все места в существующих институциях заняты, требуется создание новых путем их мультипликации и гибридизации. Подобный процесс происходил, например, в первой половине 1920-х годов в СССР, когда из-за турбулентностей гражданской войны многие интеллектуалы оказались оторваны от своего места жительства и поставлены перед необходимостью выживания. Все, что у них было — это способность к культурному производству, окружающий их локальный контекст, а также либеральная идеология деколонизации — общее ощущение исторического момента, согласно которому «тюрьма народов» пала, после чего различные места и территории начали «обретать голос». По итогам этой констелляции стали создаваться различные краеведческие учреждения: общества по изучению края, музеи, съезды, печатные издания. Это был настоящий бум соответствующих институций, который, среди прочего, помог многим интеллектуалам выжить и впоследствии был назван «золотым веком краеведения». При этом центральные институции вроде Академии наук испытывали давление снизу: к ним поступали многочисленные запросы от внеинституциональных агентов — санкционировать, направить, возглавить, предоставить средства и т.д., и т.п.
Вектор уничтожения, в свою очередь, исходит из критики того, что Иван Иллич назвал «профессиональным империализмом»[2]. Общество чересчур профессионализировано и специализированно, что, с одной стороны, соответствует всеобщей коммодификации, с другой — задачам исполнения общественной дисциплины и контроля, которые осуществляются как раз через (вос)производство и диктат институциональной профэкспертизы. После того, как это было осознано, в частности, в ходе фукольдианского анализа, институции постоянно подвергаются критике: существующие структуры нужно инвертировать или уничтожить, нейтрализовав репрессивную формовку общества, ими осуществляемую. Так, в «Анти-Эдипе» Гваттари и Делез пишут: «мы все еще слишком компетентны, мы хотели бы говорить от имени абсолютной некомпетентности»[3]. Иван Иллич тогда же взывал к «веселой переинструментализации» (convivial retooling) общества через разрушение специализации знания и профессиональной монополии, выполняющих задачу концентрации власти или контроля в руках господствующего класса. Это рабство может быть сломлено только самоутверждением «дурака» (то есть непрофессионала, неэксперта), который в процессе этого «переобувания» общества становится его центральным элементом — потребителем-производителем, что предполагает взросление — принятие личной ответственности за свое «дурачество». Ведь, согласно Илличу, переход к социализму не может состояться без инверсии наших институций и замещения индустриальных инструментов «веселыми» (convivial).
С третьей стороны, несмотря ни на что, институции должны устоять и продолжить свою миссию по дисциплинированию и контролю общества. Эта сила также давит на них изнутри и снаружи как вектор дисциплины и контроля. В итоге в качестве суперпозиции сил в напряженном поле возникает вектор гибридизации, осуществляющий межинституциональную химеризацию — инъекцию сил хаоса внутрь, чтобы бороться с помощью подобной вакцины с милитантным внеинституциональным полем и, тем самым, продолжать выполнять свою миссию и сохранять эффективность. Так появляется межинституциональный полиморф.
Именно так образуются новые институции вроде МАП (Московской Арт Премии) в 2020 году, где провластные чиновники — мастера контроля над культурной политикой — объединяются с крупными функционерами со стороны современного искусства и дают премии художникам, уважаемым в том числе и в «независимой» внеинституциональной сфере. Процесс медиируется несколькими прокладками или системой символических шлюзов: возможно, художники не стали бы напрямую коммуницировать с властью, но они готовы сотрудничать с членами художественного сообщества, которые находятся в экспертном совете и, в свою очередь, вступают в коннекцию с учреждающей полиморф властью. Гибридизация требует собственного топоса — новой междисциплинарной институции, каковой и является МАП.
Другой пример: в 2014 году сотрудники различных гуманитарно-научных институций из Якутска и Москвы при поддержке гранта РНФ (Российского Научного Фонда) создали ЛГКИА (Лабораторию Комплексных Геокультурных Исследований Арктики), к участию в которой привлекли, в том числе, внеинституциональных «независимых» акторов. Лаборатория действовала 3 года в междисциплинарном поле, сочетая исследовательские экспедиции, научную деятельность и художественные проекты. В частности, одним из итогов работы стало проведение в Якутске Нулевой Арктической Биеннале современного искусства «Йоссо: вечная мерзлота»[4], в работу которой были включены и другие местные институции, такие, как институт мерзлотоведения сибирского отделения РАН, якутская администрация и внеинституциональные акторы, в частности, художники и краеведы.
Возникающие полиморфы предполагают разные направления и цели гибридизации. И если в случае МАП ей программно подвергаются потоки власти между бюрократическими структурами государства и художественным сообществом, то в случае ЛГКИА речь идет о гибридизации знания в системе наука-искусство. Задача первого — создать химеру с телом государственных институций и крыльями «независимого» сообщества, второго — полиморф с телом науки и крыльями искусства. В любом случае химера создается, чтобы помочь структурам власти и институциям контролировать внешнее агрессивное поле — довольно анархичной и по преимуществу оппозиционной художественной среды (МАП) либо хаотичное поле новых режимов производства знания, которым институции и их сотрудники пытаются соответствовать (ЛКГИА).
Этот процесс аналогичен производству делинквентности («преступности») как контролируемой противозаконности в институте тюрьмы, что было детально описано Мишелем Фуко. Реза Негарестани в «Циклонопедии» называет это Осью Зла-против-Зла. Так, древние ассирийцы ставили на входе в свои дворцы двойные фигуры демона Шеду-Ламассу — полиморфа с телом льва или быка, крыльями орла и человеческой головой. Мужская часть андрогинного полиморфа — Шеду — ассоциировалась с аккадским богом Ишумом, который олицетворял огонь и, будучи зачинщиком, вел других богов в битву. Несмотря на то, что Шеду-Ишум — это вестник грядущей войны, он считался божеством-хранителем: как советник бога мора и войны Эрра он мог договориться об ослаблении сил уничтожения или о передышке между атаками Внешнего. Таким образом, Шеду выступал двойным агентом-ренегатом, находящимся в поле между моровой креативностью Богов и извращенной любовью Государства к манипуляциям и радикальному насилию: будучи частью сил мора и войны и одновременно защитных структур ассирийского государства, он помогал последним выжить. В этом смысле химерические полиморфные институции — это защитные структуры или Шеду-Ламассу перед входом во Дворец, которые свидетельствуют об определенной устойчивости режима.
Но Шеду-Ламассу — это агент-ренегат: он не только помогает выжить, но, будучи частью защитных бастионов, подготавливает Оккультурный Расплав — приход смерти изнутри институций и любых фиксированных структур, которые он охраняет. Размывая свои границы и гибридизируясь, институции становятся не только более устойчивыми и эффективными, они также движутся к собственному пределу и смерти. Парадигматическим для этой логики, названной Негарестани Оккультурным Расплавом, является описание Делезом и Гваттари деятельности капитализма. Согласно им, капитализм осуществляет постоянную детерриторизацию, раскодируя все устойчивые структуры смыслов, превращая их в абстрактную аксиоматику капитала, и поэтому является «изнанкой», пределом или смертью любого социального устройства. Именно в этом смысле Ник Ланд говорит о капитализме как о (социальной) трансцендентальности, которая была всегда, в том числе и до исторического капитализма — то есть как об имманентном пределе любой социальной системы. Однако это предел относительный: являясь таковым для других, капитализм на самом деле выражает и осуществляет приближение абсолютного предела — шизопотоков Реального, поля производства бессознательного желающими машинами за пределами всех смыслов, в том числе капиталистических. То есть капитализм одновременно приближает свой конец и, страшась, отодвигает его путем заключения собственного предела внутрь себя, подобно тому, как ассирийцы ставят демона Шеду-Ламассу на страже своих дворцов. Аксиоматизация раскодированных потоков в виде потоков капитала — и есть подобная интериоризация капитализмом собственных пределов. Здесь и Делез с Гваттари, и Ник Ланд, и Негарестани базируются на мысли Маркса: капитализм выращивает свою смерть внутри себя. Она приходит как коммунизм, как «Вещь, которая пришла извне только потому, что поднималась изнутри, и которой нельзя помешать подниматься»[5], как Чужой, как Инсайдер, как Оккультурный Расплав. Именно поэтому «Капитал», «Анти-Эдип» и «Циклонопедию» можно рассматривать как алхимические романы — ведь они говорят о Великом Делании и о его первой стадии нигредо — расплавке существующих структур, которую необходимо пройти для создания «новой земли».
Однако здесь Делез и Гваттари, и развивающие их мысль Ланд и Негарестани, следуют не только за Марксом, но также за Ницше, который говорил о «заговоре» (conspiracy), объединяющем науку и искусство. Согласно анализу, проделанному Пьером Клоссовски в «Ницше и порочный круг», этот заговор предполагает тотальный переворот в области средств производства, а именно — разрыв институциональных структур, которые покрывают общество, на множество экспериментальных сфер, наконец-то открывающих подлинное лицо современности. Это уже новые искусство и наука, которые возникают в качестве суверенных формаций и господствующих сил на развалинах институций. Они больше не инвестируют внешние им структуры власти, но воспроизводят игру внутренних сил, которые сами по себе остаются без цели и без конца — подземные силы Реального. Векторы умножения и уничтожения, приходят они извне или изнутри институции, выражают именно эти силы. В этом смысле институция, как и капитализм, одновременно содержит, приближает и откладывает свою смерть. Эта смерть выращивается внутри как межинституциональный полиморф, который тем более делает смерть стратегически неминуемой, чем более тактически эффективно он помогает ее откладывать, защищая вход во Дворец от сил хаоса и мора, частью которых он сам является.
Примечания
- ^ Слово «химера» здесь употребляется не в переносном смысле — как синоним чего-то крайне неустойчивого, а в прямом и изначальном смысле — как продукт некой алхимической деятельности по скрещению нескольких сущностей, в результате которой получается новый гибрид, например, бык с крыльями орла. Впрочем, устойчивость таких соединений всегда под вопросом, откуда и проистекает второе, метафорическое употребление слова. Слово «полиморф» мы употребляем в качестве синонима химеры.
- ^ Illich I. Inverting Politics, Retooling Society: From Tools for Conviviality // The American Poetry Review Vol. 2, No. 3 (May/June 1973). Р. 51–53.
- ^ Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. С. 597.
- ^ Подробней см. Николай Смирнов. Вечная мерзлота. Доступно по https://redmuseum.church/smirnov_eternal.
- ^ Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. С. 242.