Появление коронавируса стало тем, что называют «реализацией метафоры». Действительно, желание популярности распространено в нашей культуре. Когда я спрашиваю студентов, к чему они стремятся, они часто говорят, что хотели бы снять видео или написать текст, которые станут вирусными. Другими словами, вирусность становится их культурным идеалом, а стремление к «вирусности» — целью в жизни. Ориентация на вирусность, конечно, не является каким-то новым явлением. Она появилась одновременно с прессой и культом новостей. Новости остаются в памяти и множатся по мере их распространения, и ничто не стоит на их пути, даже границы стран и культур. Искусство авангарда также воспринимало себя в рамках новостной повестки. Распространение новых форм искусства сопоставляли с вирусной инфекцией. Казимир Малевич сравнивал «прямую супрематизма» с туберкулезной палочкой (палочкой Коха) из-за того, что они имели сходную форму. Известна история о том, что когда пароход, совершавший рейс из Бремена в Нью-Йорк, на борту которого находились Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг, входил в американскую гавань, Фрейд сказал Юнгу: они не знают, что мы привезли им чуму. Новая психологическая доктрина воспринимается одновременно как новость и как инфекция, которая заразит американцев. Иными словами, вирус существовал как идеал современной культуры еще до того, как он овладел действительностью, что происходит сегодня. Появившись на свет, вирус немедленно стал вирусным. Стремительность его распространения как интернетного мема — это синтез между искусством и реальностью, о котором так давно мечтало искусство авангарда. И, да, этот синтез делает людей больными — но мы знаем, что реализация идеала культуры достаточно часто бывает неприятной.

Когда мы сталкиваемся с серьезным заболеванием, мы обращаемся в больницу. Наша ответственность состоит в том, чтобы понять, серьезно ли мы больны или нет. Это социальная ответственность, которая возникает из-за дефицита больничных коек. Нужна нам медицинская помощь или нет? Это экзистенциальный вопрос, на который мы должны отвечать снова и снова. В современном обществе наиболее распространенным видом занятости стала работа, связанная с уходом за людьми. Сохранение человеческих жизней считается высшей целью нашей цивилизации. В этом смысле медицина заняла место религии, а больница — место церкви. Врачи взяли на себя роль священников, поскольку предполагается, что они знают наши тела лучше, чем мы сами — как раньше предполагалось, что священники знают наши души лучше нас самих. Создается впечатление, что система медицинской помощи объективирует нас как пациентов, делает нас живыми трупами и обращается с нами, как с больными животными, а не как с самостоятельными человеческими существами. Но, к счастью или нет, это впечатление далеко от истины. На самом деле медицинская система нас не объективирует, а субъективирует. В первую очередь — если это не экстренный случай — эта система начинает заботиться о теле пациента только после того, как он обратился к этой системе, то есть после того, как пациент решил, что он чувствует себя достаточно плохо, чтобы cтать пациентом этой системы.

Пациенты не объективируются — они являются субъектами самообъективации. Очевидно, это неприятное состояние, потому что процедуры, которым подвергается пациент, часто болезненны. По этой причине система постоянно призывает пациентов оставаться разумными — то есть оставаться объектом, вещью, в конечном счете, трупом. Пациенты несут ответственность за отказ от ответственности. Без постоянной работы пациента по самообъективиции любое лечение становится безрезультатным и лишенным смысла.

И эта работа представляет особенную сложность, потому что она снова и снова прерывается призывами вернуться к ответственности в привычном смысле этого слова. Первые вопросы, которые задает врач, когда к нему приходит пациент: «Как вы себя чувствуете?» и «Чем я могу вам помочь?». Здесь медицина позиционирует себя как сфера обслуживания и обращается к пациенту как к клиенту. Пациенты должны сами решать, больны они или нет и какие части их тел нуждаются в лечении, потому что медицина является узкоспециализированной областью и именно пациент должен сделать первоначальный выбор соответствующего медицинского учреждения и врача. И эти два вопроса задаются не только в начале терапии, но и в ходе лечения. В больнице каждый день и, по сути, много раз в день задают один и тот же вопрос: как вы себя чувствуете? Почти всегда в начале следующих этапов лечения нужно давать на них свое согласие. Таким образом, пациенты являются самыми главными хранителями своих тел. Медицинская система стоит на втором плане. Забота о себе предшествует лечению.

Здесь можно видеть прямую параллель между пациентом и художником. Художники тоже практикуют самообъективацию посредством создания произведения искусства. И после этого художники отправляют свои произведения искусства в художественную систему, которая выполняет ту же функцию, что и больница — заботится о теле произведения, поддерживает его в целости и сохранности и/или занимается его восстановлением. Однако в этом случае забота о сeбe также предшествует заботе со стороны системы. Действительно, прежде чем обратиться к художественной системе, художник должен почувствовать себя художником — человеком, зараженным искусством. Однако, согласно модернистской догме, никто со стороны не может сказать, является ли художник художником или нет. Для того, чтобы к ним относились как к художникам, художники должны решить быть художниками — и почувствовать себя таковыми. И, конечно, это состояние болезненно оттого, что художника постоянно судят и оценивают — как пациента в больнице — и процесс оценки и ее результаты не всегда приятны. Кроме того, художник постоянно сталкивается со всевозможными практическими вопросами, связанными с его собственным участием в системе арт-хранения: пойдет ли художник в ту или иную галерею, продаст ли он свою работу тому или иному коллекционеру, выберет ли он то или иное направление своей художественной практики, чтобы найти подходящее место в художественных институциях. Создается впечатление, что эти вопросы предполагают определенную мимикрию, понимаемую как конформизм. Но это не так.

В своей книге о мимикрии «Медуза и К» Роже Кайуа выступает против широко распространенного мнения о том, что мимикрия — это способность организма визуально встроиться в окружающее его пространство. Кайуа хочет доказать существование нонконформистских форм мимикрии. Он показывает, что некоторые насекомые cоздают впечатление, что они больше и опаснее, чем они есть на самом деле, для того чтобы напугать возможных агрессоров. Кто-то может читать эту книгу как пародию на группу сюрреалистов, участники которой пытались создать впечатление, что они опаснее, чем они были на самом деле. Но фактически Кайуа представляет здесь общую теорию художественной практики в качестве самозащиты. Творчество — это не взрыв внутренней энергии и стремления к власти, а скорее, искусная имитация такого взрыва, которая защищает слабое, скрытое за ним физическое тело. Творчество — это социальный камуфляж, который защищает нас от постороннего взгляда и разрушительного действия со стороны других. Решение использовать эту защиту — личное решение. Здесь опять же мы имеем дело с заботой о себе, которая предшествует охране, осуществляемой посредством арт-институций.

Сегодня темой наших размышлений является универсальность. Если мы говорим об универсальности, то должны говорить об универсальном субъекте. Может ли субъект быть универсальным субъектом? Субъект возникает как результат предъявляемых к нему требований. Универсальный субъект христианской традиции возник как результат универсального требования «убояться Бога и исполнять волю Его». Сегодня мы думаем, что субъект — это, прежде всего, не душа, а тело, а тела всегда неповторимы, индивидуальны: это мужчины и женщины, белые и черные и так далее. У этих тел разная идентичность, разные желания и разное положение в социальной среде — и общество, соответственно, предъявляет своим субъектам различные требования. Однако существует универсальное требование, касающееся их всех: они должны быть здоровыми, потому что их здоровье является общей предпосылкой для их способности выполнять все остальные требования. Это универсальное требование конституирует универсальный субъект. A именно — субъект, который заботится о себе, отвечает за поддержание существования двух своих тел — физического тела и арт-тела.

Перевод с английского АННА ЛИКАЛЬТЕР