А что, если основным показателем чрезвычайной климатической ситуации мы будем считать не углерод, а слезоточивый газ? В этом случае мы получим совершенно иные политико-экологические расчеты, так как к рассмотрению окажутся принятыми не только реалии общественно-экономического неравенства, но и ничем не прикрытые общественные репрессии и насилие. В отличие от обычно рассматриваемых  парниковых газов — углекислого газа, метана (т.е. природного газа, недавно названного в США «газом свободы»)^[1], закиси азота и гидрофторуглерода, апелляция к химическому оружию сделает наглядней гнусную изнанку глобального капитала, что, в свою очередь, потребует от нас иного политического анализа. Раз на несанкционированные протесты против правящего режима, ответственного за климатический хаос, социальное неравенство и системное насилие, отвечают тем, что может быть определено военизацией воздуха, то это предполагает совершенно иное понимание ставшего банальным словосочетания «климатические изменения». Современный мир, ставший по сути зоной военных действий, слезоточивый газ, его токсичная среда, характеризует несравненно точнее. При этом властные репрессии пытаются взять под контроль силы, которые в конечном счете контролю не поддаются.

Недавние массовые протесты в Гонконге; антиколониальная ярость на улицах Сан-Хуана; восстание в раздираемом войной Ираке; антинеолиберальные мятежи в Чили, а также мигранты из Центральной Америки, жертвы разорения сельского хозяйства и насилия преступных группировок, — всех их встретил слезоточивый газ, неотъемлемая часть мер либерального-cтавшего-авторитарным государства. Тем не менее, эти мировые революции восстают против всего, что слезоточивый газ собой воплощает, и эта борьба задает важный урок политике климатической чрезвычайной ситуации, начиная с необходимости корректировки ее терминологии.

Что же касается углекислого газа, то источники его в атмосфере широко рассредоточены, что делает требования экологов и политиков науки путанными и невразумительными, а причинность и виновность — трудно установимыми. Конечно, существуют могущественные топливодобывающие корпорации и ловкие закулисные лоббисты, но разве не все мы повинны в выбросе углекислоты, не все мы захвачены хитросплетениями сетей потребительского пособничества и вины? Нам часто приходится это слышать, хотя известно, что именно самые богатые производят наибольшую часть выбросов. Что же касается слезоточивого газа, то тут враг очевиден. Недавно, например, в результате продолжительных массовых протестов из совета попечителей музея Уитни был выдворен генеральный директор компании Safariland Уоррен Б. Кандерс — его торговля оружием была расценена пособничеством полицейскому подавлению в Фергюсоне движения за права чернокожего населения «Жизнь черных имеет значение», мигрантов на границе между США и Мексикой, демократических активистов в парке Гези в Турции, жителей сектора Газа, противостоящих израильской оккупации земель Палестины. Гранаты со слезоточивым газом «Тройной преследователь» производства Safariland, как и институции, которые позволяют и поддерживают их использование, причастны к репрессивному порядку несравненно больше, чем ископаемые топлива, но они кровно с ним переплетены, так как энергетика, инфраструктура и безопасность являются основными образующими нефтекапиталистического комплекса.

Конечно, есть еще и глифосат, микрополимеры, окись углерода, двуокись серы, неоникотиноиды, хлорпирифос и другие — все это ради гигантских прибылей наносит неисчислимый ущерб (в последние годы  годовой доход Safariland исчисляется 500 миллионами долларов США). Есть также и пули, которые, по данным организации «Глобальный свидетель», только за 2019 год оборвали жизни 164 экологов^[2]. Огнестрельное оружие использовали белые мачисты и антиммиграционные расисты в Крайстчерче и Эль-Пасо, что Наоми Кляйн заклеймила «климатическим варварством», а ответственность за это со стрелками-одиночками разделяет репрессивное государство^[3]. Критический анализ всех этих явлений и их системной взаимосвязи провести можно и нужно, но ясно и без него — слезоточивый газ в последнее время явил себя одним из ключевых элементов климатического варварства. Однако для многих экологов он остается неразличимым, и это стратегическая ошибка.

Согласно движению «Восстание против вымирания» (XR), к краху цивилизации приведет климатическая чрезвычайная ситуация, причину которой, что характерно, они видят именно в выбросах углекислого газа. И в самом деле, нам говорят (в недавнем докладе Межправительственной группы экспертов по изменению климата^[4]), что осталось менее двенадцати лет, прежде чем всеохватная многовидовая катастрофа станет невозвратной. В следующие восемьдесят лет человеческий мор — масштабная «коррекция» населения в условиях сокращения биосферы, вызванная разрушением сред обитания, опустыниванием и засухой — может исчисляться миллиардами^[5]. Одного этого достаточно, чтобы оправдать похоронно-макабаральную одержимость XR, их префигуративную, перетекающую на улицы эстетику чрезвычайности, а также осознание ими того, что в эпоху чрезвычайной ситуации институциональное сдерживание активистского творческого самовыражения, как и структурной трансформации коллективной практики, становится все более невозможно. Это признание, конечно, вдохновляет, но оно также сбивает их подчас с верного пути. Однако не будем торопиться отвергать это движение, давайте лучше внесем свой вклад в его растущую энергию с тем, чтобы оно породило не еще одну деполитизированную, однобокую природоохранную инициативу, или, что еще хуже, не еще один проект зеленого неолиберализма, а привело к истинно справедливым сдвигам — к  радикальной перестройке нашей политики и экономики, к приоритету равенства, социальной справедливости и многовидового процветания. Чтобы достичь этого, нам нужно сместить фокус.

***

«Восстание против вымирания» (XR) требует от властей «говорить правду» о климатической чрезвычайной ситуации, требует «действовать незамедлительно», провести к 2025 году обезуглероживание и быть «вне политики», предоставить «гражданским ассамблеям» право осуществить климатическое правосудие. «Мы живем в токсичной системе, но никому конкретно мы не ставим это в вину», — говорят они, полностью упуская из виду правовые аргументы таких групп, как «Жизнь черных имеет значение» в Великобритании, американское «Природоохранное движение коренных народов», «Альянс самоорганизаций за мировую справедливость» и «Альянс за климатическую справедливость», давно указывающих на классовое и расовое неравенство как на причину разнообразных климатических бед^[6]. Своими коллективными интервенциями — перекрытием перекрестков, флэшмобами «массового вымирания», приковыванием себя к правительственным зданиям и головным офисам компаний активисты XR пытаются воспрепятствовать работе властных институтов, игнорирующих чрезвычайность ситуации. Однако этим радикальным акциям часто не хватает политического анализа: ведь что пребывает «вне политического», если не либеральный самообман? В результате причиной чрезвычайной ситуации недальновидно называют лишь углекислый газ.

В своих мрачных пантомимах XR разыгрывают смерть будущего, но это похороны без покойника. Макабральная образность этих акций, вызывающая в памяти антиутопическую научную фантастику Маргарет Этвуд, рискует сдаться на милость фатализму, даже когда  использует в них опыт ACT UP (СПИД-коалиция). Но только ведь, в отличие от XR, движение СПИД-коалиции сумело превратить «траур в борьбу» как раз потому, что разоблачало в своих акциях, что мертвые (обычно предъявленные на общественных похоронах) официально не признавались жертвами  эпидемии и потому деполитизировались^[7]. Эпидемия ВИЧ/СПИДа разоблачалась активистами СПИД-коалиции политическим фактом: ее рассматривали преступным результатом гомофобии политиков, «желтизны» прессы и жажды наживы фармацевтических компаний^[8]. Иначе в похоронных акциях у XR. Оплакивая в них грядущую абстракцию, они рискуют натурализовать климат — не потому, что абстракция эта не реальна, а потому, что они не способны выявить ее значимые причины в политическом и экономическом порядке западной современности и в результате выхолащивают из своих активистских ритуалов их возможную результативность. XR универсализирует причинность в обобщенное «мы» «человеческой деятельности»^[9], что очень похоже на нынешние неогуманистические рассуждения об антропоцене, в которых биологические виды так же рассматриваются «внеполитически». Более того, размещая чрезвычайную ситуацию в ближайшем будущем и недальновидно называя ее причиной углекислый газ, XR создают впечатление, будто катастрофа еще не случалась — что она не случилась в состоявшихся ранее империалистической агрессии, в рабстве, геноцидах, захватах земель, депортациях народов и экстрактивизме, свидетельства чему нам непрестанно предъявляют угнетенные. Активисты коренных народов напоминают нам, что они уже являются постапокалиптическими субъектами, что они уже прошли через тот социально-экологический распад, который сейчас предрекают нам климатологи^[10].

В этом смысле скорбь XR перекликается с недавними похоронами исландского Ок­йекудля, первого ледника, утраченного нами в результате климатических изменений и увековеченного в установленной на его месте табличке с «Письмом в будущее»: «Ок (сокращенно от Окйекудль) — первый исландский ледник, потерявший статус ледника. Ожидается, что в следующие 200 лет все наши ледники последуют за ним. Этот памятник должен подтвердить: мы знаем, что происходит и что нужно делать. Только ты знаешь, сделали ли мы это»^[11]. Это всего лишь последний пример того, как «мы» осуждается за сообщничество в избегании исторической ответственности за губящий ледники климатический хаос, и признания того, что основные виновники климатической катастрофы — компании, добывающие ископаемые топлива. Их около ста, на протяжении десятилетий они финансово поощряют отрицание изменения климата, ставят препоны государственным регулирующим органам и отказываются остановить это безумие^[12]. Хоть скорбь о потерянных видах, о прошлом и актуальном климатическом насилии, структурной несправедливости действительно необходима, но и более чем когда-либо необходимо активистское подвижничество — меняющее тактики, основанное на выверенном политическом анализе и организованной борьбе за структурные преобразования.

Вот почему так важно, что нью-йоркский XR добавил к британской платформе 2018 года дополнительное требование придерживаться принципов климатической справедливости. Это нашло свое отражение в их интервенции в Рокфеллеровском центре, где они появились с транспарантом с текстом «Климатические изменения = массовое убийство» и установили его позади золотой статуи Прометея —  этой аллегории техноутопического антропоцена в символической штаб-квартире американского ископаемо-промышленного капитала^[13]. Это открытое движением XR радикальное политическое измерение, связывающее несправедливость климатического хаоса с институциональными преступниками, нуждается в дальнейшем усилении. Давайте поддержим его в этом, вместо того, чтобы  противостоять ему из-за его наивных политических прокламаций, расовой слепоты, отсутствия структурного анализа и простейшего непонимания, что полиция — это функция, предназначенная для защиты могущественной элиты (слезоточивый газ как раз и помогает нам это прояснить)^[14]. Ибо до тех пор, пока XR и подобные им группы не заострят свой анализ, климатическая катастрофа останется нестабильным дискурсом, потенциально лишь укрепляющим правящий порядок, — это будет чрезвычайным положением без подлинной чрезвычайности.

***

Раз климатическая катастрофа становится главнейшей угрозой капиталу в соответствии с его логикой бесконечного роста на конечной планете, то нечего удивляться, что кучка власть предержащих будет защищать свои немереные интересы и претензии на ресурсы. А потому пока 350.org, «Климатическое чрезвычайное положение» и «Климатическая мобилизация» сплачиваются перед лицом чрезвычайной ситуации, внимание зеленого промышленного комплекса приковано к созданным для обезуглероживания триллионным фондам, предназначенным к инвестированию в возобновляемую экономику и уже поделенным между различными финансовыми рынками, инвестиционными компаниями и пенсионными фондами^[15]. Так мировую климатическую катастрофу пытаются предотвратить финансовыми вливаниями в дружественные рынки с тем, чтобы избежать возможного, а вероятно,  еще и грядущего величайшего революционного взрыва в истории — всеобщего  антикапиталистического мятежа беспрецедентных масштабов^[16]. Отсюда внеполитическая чрезвычайная ситуация XR оборачивается катастрофой-как-финансовой-возможностью, то есть переадресацией инвестирования с добычи полезных ископаемых на вложения в зеленую промышленность, компенсированием суммарного нулевого выброса углерода, развитием геоинженерных технологий, а также стимулированием монетизации природного капитала и зачетом эмиссионных квот как ответом на разрушение экосистем. Пример тому — заявление министра иностранных дел Бразилии: «единственный способ  защитить сельву — это способствовать  ее  экономическому развитию»; пример устаревшей логики, когда экономический рост маскируется под решение климатической проблемы^[17]. Все эти Болсонару, Дутерте, Нетаньяху и Трампы рады объявить режим чрезвычайного положения, но только ими введенный и, скорее всего, окутанный пеленой слезоточивого газа.

Согласно этому сценарию, климатическая чрезвычайная ситуация (парадоксально понимаемая как требование изменить все с тем, чтобы все осталось по-старому) может ввергнуть нас в бесконечное настоящее авторитарного капитализма. Будут задействованы любые средства, чтобы избежать того, что финансовые элиты видят своей реальной катастрофой, — радикального Зеленого нового курса, ратующего за структурное обезуглероживание в целях социальной справедливости, за экономическое перераспределение, разумное снижение роста, демократизацию и деколонизацию, участие в общественной жизни исторически угнетенных и в прошлом исключенных народов^[18]. Как справедливо отметила в открытом письме к XR  коалиция последователей Франца Фанона «Проклятьем заклейменные», позиции защитников природы подчас избыточно «обелены»: они склонны забывать о длительной борьбе других сообществ, особенно чернокожих, смуглокожих и коренных народов, а также, что на самом деле климатическая катастрофа началась в 1492 году.

Тем, кто видит необходимость повысить революционный потенциал движений типа XR — тем ясно, что мы должны переориентироваться на в высшей степени политические требования — справедливых общественных преобразований, привлечения корпораций к ответственности,  конца милитаризма и разграбления природы, отмены политических границ и замены их политикой радикального гостеприимства, введения всеобщего здравоохранения, бесплатного образования, здорового питания и достойного дохода для всех (требования «Проклятьем заклеймённых»)^[19]. Без этого чья-то чрезвычайная климатическая ситуация рискует предать забвению чью-то историческую угнетенность, чье-то будущее и чье-то прошлое, чьи-то привилегии и чьи-то несчастья. «Если мы хотим представить себе будущее, в котором будут искоренены первопричины климатического кризиса — капитализм, экстрактивизм, расизм, сексизм, классовое исключение, эйблизм и другие системы угнетения, климатическое движение должно отразить в своей программе сложную реальность жизней всех»^[20]. В противном случае деполитизированные чрезвычайные требования позволят Зеленому новому курсу превратиться в Зеленый новый колониализм, основанный на возобновляемой добывающей экономике и на сохранении насильственного неравенства и превосходства белой расы^[21].

***

Слезоточивый газ как раз и выявляет все эти риски с драматической яркостью. Будучи цианоуглеродом, то есть связанным с цианидом, который в свою очередь при производстве зависит от метана, он является химическим производным углерода, органической составляющей нефти и газа. Эта природа слезоточивого газа позволяет ему выразить истину:  управление климатом равносильно климатической катастрофе.  Военизирование природной среды — Пе­тер Слотердайк назвал это «атмотерроризмом», включением воздуха в юридико-политическую и военную рамку^[22] — суть средство противоречивых «гуманитарных военных действий», что в прошлом и поныне ведутся для сохранения власти. Кто-то может возразить, что слезоточивый газ в большей мере является биополитикой, чем вопросом окружающей среды. Как и превентивные полицейские меры, надзор, смыкание полицейских рядов на митингах и экипировка для подавления протестов, так и слезоточивый газ — это еще одна технология управления толпой: он якобы служит безопасности, но осуществляет подавление. Будучи веществом, позволяющим дополнить контроль над коллективным телом военизированной атмосферой, слезоточивый газ создает биохимическую среду, принуждающую к поведенческой адаптации к режиму власти. А потому как таковой он не только биополитичен, но и  факт климатологии, геонтополитики, интерсекциональности, социоэкологии — где биогеофизические взаимосвязи и онтологические разрывы сред жизни и смерти пересекаются с общественно-политическим и техноэкономическим порядками^[23].

В отличие от типичных парниковых газов (к примеру, от атмосферного углекислого газа), которые в основном остаются невидимыми, слезоточивый газ стратегически видим и на уровне переживания аффективен: он рассчитан на то, чтобы, катализируя физиологическую реакцию, материализовать терроризирующие страхи удушения. Как перформативная эстетика физиологического убеждения, он переразделяет чувственное в соответствии с химическими реагентами, способными переорганизовать тела в пространстве. Применяя его, полиция осуществляет хореографию множеств — подвергает своих жертв непосредственным болевым воздействиям, удушью и неконтролируемым сбоям дыхательной системы. Но более того — применение этого газа чревато для его жертв растянутым во времени насилием хронических заболеваний, некоторые из которых упоминаются в посвященном корпорации Safariland видеопроизведении «Тройной преследователь» художественной группы «Судебная архитектура» (СА). Коль скоро Safariland является частью глобального режима управления климатом, модулирующего атмосферу в ущерб всем кроме крошечного меньшинства^[24], случай Кандерса — крайне симптоматичен, так как помогает понять место современного искусства в эпоху климатической чрезвычайной ситуации и ее распространения на область политической экологии.

В основе своей проект СА сводился к приобщению зрителя к компьютерному учебному алгоритму, позволявшему находить в больших буферах данных информацию о гранатах «Тройной преследователь» с тем, чтобы сделать прозрачными деятельность корпорации Safariland и ее рынки сбыта. Для этого СА создали набор синтетических тренировочных данных для обучения классификатора и получили удивительный видеоряд с образностью машинного обучения, содержащий кажущееся бесконечным разнообразие фоновых мозаик, на которых тестировалась и улучшалась способность классификатора распознавать гранаты со слезоточивым газом. В комментарии к программе объясняется выбор музыкальной дорожки: в 2016 году Кандерс дал 2,5 миллиона долларов Аспенскому музыкальному фестивалю и организаторы переименовали в его честь воскресный концерт, открыв его «Четырьмя последними песнями для сопрано и оркестра» Рихарда Штрауса. Связь Кандерса с музеем Уитни показывает, что культура сегодня — это машина по отмыванию прибылей от военной жестокости и перевод их в добродетельную филантропию. Но аудиовизуальное наложение СА предлагает обратную тактику раз-отмывания искусством, в которой культура шокирующим образом связывается с репрессивными технологиями, ставшими условием ее возможности. Поверх этого сложносочиненного монтажа наложен еще и голос музыканта Дэвида Бирна с аналитической невозмутимостью, достойной Харуна Фароки, перечисляющего потенциальные физиологические эффекты «Тройного преследователя»: бронхиальные спазмы, анафилактический шок, отек легких, судороги, затрудненное дыхание и т. д. (все это на основании  инструкции по безопасности Safariland).

Штраус создал свои «Последние песни» в 1948 году — мир тогда переживал  апокалиптические последствия нацистского Холокоста, а жить самому композитору оставалось лишь несколько лет.  Эта отсылающая к геноциду музыка  наполняет работу СА глубоко трогающим пафосом, парадоксально сочетающимся с жутким  постгуманистическим бессмертием Искусственного интеллекта (ИИ), представленного в работе видеорядом, мелькающим с нечеловеческой скоростью и бесконечно повторяющимся. Все это вызывает в памяти сдвиг эволюционной парадигмы и дизъюнктивную темпоральность классического фильма Кубрика «Космическая одиссея 2001 года», в котором также речь идет об угрозах человечеству ИИ и о встрече с возвышенным иным, что, кстати, сопровождается другой мелодией того же Штрауса.

«Тройной преследователь», однако, не столь оптимистичен. Ведь в фокусе его  рассмотрения оказывается также и сегодняшняя реальность сектора Газа, которая дает нам новые подтверждения, насколько ошибочно связывать климатическую чрезвычайную ситуацию лишь с атмосферным углеродом. Если и в самом деле слезоточивый газ воплощает собой атмосферное управление климатом, то Газа — это его предельный случай. Политика структурного разрушения является сегодня одним из проявлений капитализма катастроф — этого погруженного в вечное настоящее, антиутопического будущего. Представленное в «Тройном преследователе» подробное описание использования снайперами Армии обороны Израиля пуль MatchKing (произведенных компанией «Кларус», где Кандерс занимает должность председателя совета директоров с функциями генерального директора) узнает себя в том, что Джасбир Пуар критически определяет «правом калечить» (отравления газом и стрельба наносят увечья, но не убивают). Этот отказ в смерти — еще одна новая форма биополитики, логику которой обнажает статистика: во время Великого марша возвращения в декабре 2018 — СА в своей работе говорят от этом подробно — Армия обороны Израиля убила 154 мирных протестующих, включая 35 детей, но ранила более 6000 человек. Ведь приказ был отдан — калечить! Таков гротескный извод «гуманной войны».

«Право калечить» при отказе в праве умереть — это предпосылка «права восстанавливать» — восстанавливать физиологически, инфраструктурно, коммерчески, задавая таким образом бесконечный цикл разрушения и производства. Жизнь тем самым попадает в нечеловеческие условия или,  как это определил Пуар, —  в зону, зажатую между биополитикой и некрополитикой, становится  крайними формами управления климатом, где Газа служит лабораторией грядущего на глобальном уровне. Действительно, хронополитика израильской оккупации проявляется как стратегическая цель продолжительного, введенного государством чрезвычайного положения (технически в действии с 1948 года), при котором постоянное производство катастрофы — отнюдь не ошибка и не случайность, но преднамеренный результат, делающий бесконечность неизбежной. Это можно — что и делает Пуар — определить как «схватывающая будущность», когда государство вменяет «настоящему выглядеть так, как оно должно выглядеть», то есть катастрофическим, с тем, «чтобы гарантировать очень конкретный и единственно возможный результат в будущем», зависящий от интересов Израиля, порождая политику «структурного разрушения переселенческим колониализмом»^[25]. Если же учесть здесь и практику экоцидного применения Армией обороны Израиля белого фосфора и обедненного урана (период полураспада последнего составляет четыре с половиной миллиарда лет), то определение Пуара можно и дополнить. Мы имеем тут дело с военизированной эпигенетикой токсичной бесчеловечной будущности, схваченной  режимом управления климатом, растягивающимся на необозримые времена^[26].

Неудивительно, что антиколониальные протесты в Газе не похожи на «Восстание против вымирания», да и в Палестине не сложились подобные сообщества. Есть они как раз в Израиле, но где они, однако, склонны игнорировать в своих программных документах факт оккупации палестинских земель^[27]. Вот  еще один пример понимания «климатического чрезвычайного положения» в духе XR —  чрезвычайности избирательной, закрепляющей угнетение, и понимания близорукого, отрицающего связь с длительной историей колониального насилия.

Важна поэтому и представленная  «Тройным преследователем» документация  подавления протестов борющихся за свое выживание групп. Видео показывает военизированную атмосферу, разрушающую благоприятную среду для многовидовой жизни. Делает СА и попытку высвободить политически нестабильную и превосходящую человеческие способности технологию  кибернетического разума, чтобы найти ей другое, ориентированное на справедливость применение. Так их работа  раскрывает факты тройного вымирания, которое в моем прочтении значительно расширяет понятие современной климатической чрезвычайной ситуации. Во-первых, работа показывает этническое разрушение, которое чинит неоколониальное насилие; во-вторых — токсичность окружающей среды, которая приводит во всем мире к массовому вымиранию видов и биологическому кризису; в-третьих, указывает на перспективу окончательного преодоления человеческого искусственным интеллектом, что Франко Берарди назвал «замороженным бессмертием, возникающим в форме глобальной когнитивной автоматизации»^[28]. Во всех этих трех развязках умирающие сталкиваются с жестокой иронией слезоточивого газа: он провоцирует у них слезовыделение, заставляя их оплакивать самих себя в процессе осознания собственного уничтожения.

Отталкиваясь от анализа СА, мы можем усмотреть в «Тройном преследователе» проблематику уничтожения биологического технологическим — спекулятивного сценария, в котором природная катастрофа закономерно сопровождает гегемонию ИИ. Ведь, как предупреждает нас Ана Тейшейра Пинто, «кремниевые сущности… не нуждаются в пригодной для дыхания атмосфере, [и] жизнь на Земле — всего лишь сырье, из которого будет производится всепревосходящий интеллект, а капитализм здесь выступит повитухой»^[29]. Так, критика СА, по крайней мере, согласно приведенной здесь спекулятивной интерпретации, широко драматизирует возникшие угрозы, идущие намного дальше  чрезвычайной ситуации, связанной лишь с углекислотой. Сегодня мы имеем дело с  постбиологическим влечением к смерти нефтекапиталистической техноутопии — все это как раз и воплощает собой  слезоточивый газ.

Видео СА заканчивается пассажем: «Мы поделились собранной нами информацией с Европейским центром по конституционным правам и правам человека (ECCHR), и они направили уведомление компании “Пули Сьерра” (дочерняя компания “Кларуса”) о том, что экспорт их пуль в Израиль может способствовать и подстрекать к военным преступлениям». И хотя найдутся те, кого удовлетворит подобное понимание прав человека, но нельзя не удивиться, что развернутый в «Тройном преследователе» обширный концептуальный анализ использован лишь для либеральных упреков, взывающих к обыденному юридически-политическому разуму, который собственно и привел к «гуманной войне» (СА это прекрасно понимают)^[30]. Более того, обращая преимущественное внимание на корпоративные нарушения, ECCHR фактически покрывает преступные режимы и не противостоит слезоточивому газу.

***

С марта по май 2019 года движение «Деколонизируй это место» (ДЭМ) проводило кампанию «9 недель искусства и действия», целью которой было  сместить Кандерса с позиции члена Попечительского совета музея Уитни. Кампания эта была лишь одним из векторов более широкого проекта группы по деколонизации жизни. Для них «освобождение институций — это нечто большее, чем институциональная критика. Институциональное освобождение утверждает созидательное и творческое измерение коллективной борьбы»^[31]. Радикальное измерение коллективности — а к нему причастны такие группы, как «Ветераны против войны», «Бруклинская противоджентрификационная сеть», «Комитет пуэрториканской диаспоры», «Мой дом — не твой дом», «Солидарность нью-йоркцев с Палестиной», «Сила квирной молодежи» и многие другие^[32] — основывается на солидарности как на необходимой основе построения альянсов. Практикуется то, что Анджела Дэвис называла «неделимостью справедливости», то есть отвергаются не только индивидуализм мира искусства и неолиберальная атомизация общества, но и сведение политики идентичности к эссенциалистскому сепаратизму^[33]. Эта коллективная борьба закаляется угнетением, а слезоточивый газ, химически сводя множества тел и географий насилия, связывает разнообразные конфликты между собой. В своем детальном исследовании слезоточивого газа Анна Фейгенбаум подчеркивает, что химическое оружие всегда применялось против природозащитников, расовых меньшинств, бедняков, активистов ЛГБТИК, беженцев и мигрантов, инвалидов и душевнобольных, молодежи и диссидентов, — укрепляя узы их солидарности под гнетом удушающего управления климатом^[34]. В этом, собственно, и заключается смысл слогана ДЭМ на плакате, несанкционированно накинутом ими на фасад музея Уитни: «Когда мы дышим — мы дышим вместе». Включившись в кампанию против Кандерса — инициированную, кстати, самими сотрудниками музея Уитни, составившими в мае 2018 года открытое письмо, подписанное более чем четырьмястами писателями, учеными и художниками, — ДЭМ развернуло всеохватное движение тактических медиа, агитпроп дизайна, инстаграмных потоков и коллективных интервенций в пространствах музея. Это произошло в сотрудничестве с радикальным пацифистским движением «Лига сопротивления войне», которое и ранее находилось в состоянии затяжной борьбы с Safariland’ом, поддержанной восемью художниками (включая «Судебную архитектуру»), отозвавшими свои работы с биеннале Уитни^[35]. Практикуя активистские медиа, ДЭМ стало использовать мотивы произведений с временных выставок Уитни (частично спонсируемых Кандерсом), включая шедшую тогда ретроспективу Уорхола. Оно задействовало апроприационную эстетику поп-художника, в особенности его серию «Смерть в Америке», перенаправив ее макабрическую иконографию на свои цели — борьбу за природозащитную и социальную справедливость^[36]. Двигаясь от поп-арта к агитпропу, оно в формах присущего Уорхолу приема серийного умножения заимствованного изображения представило, в частности, Кандерса, его жену, сопопечительницу музея Элисон Кандерс, стоящих рядом с директором музея Уитни Адамом Вайнбергом на фоне канистр слезоточивого газа. Раскрывая переплетение власти и культуры в эпоху тюремного капитализма, военного неолиберализма и апокалиптического популизма, ДЭМ мобилизует коллективную энергию для их преодоления^[37].

Все это отнюдь не значит, что гуманитарные упреки властям СА и стратегия деколониального институционального освобождения ДЭМ взаимоисключают друг друга, на самом деле они союзники. Нам, конечно, необходимы оба движения, как и другие, которые примут участие в процессе эмансипации от систем управления климатом, что держат в своих руках наживающиеся на войне филантропы, внеполитические институции и государства-угнетатели, присвоившие себе право калечить. Они в совокупности и образуют матрицу причинности, что приводит в действие глобальный климатический хаос, и нацелены превратить глобальную чрезвычайную ситуацию в профинансированную возможность дальнейшего накопления богатства и власти, оставляя мир разоренным и лишенным жизни. Нам же необходимо продвигаться от чрезвычайного положения к появлению радикального различения, которое, следуя пути справедливости, совершит переход в будущее, разведя «то, что еще-не» от «того, что уже-тут», укорененное в традициях угнетенных  и открывающее путь к освобождению.

После скоординированной кампании протеста в июле 2019 года Кандерс и в самом деле ушел в отставку. И это было крупным успехом. Но как мы видим, задачи ДЭМ этим не ограничиваются. Оно в своей деятельности следует «проекту непрерывной деколонизации», практикуя «методы “эпистемного  неповиновения”, имманентного испытания, изучения и обучения наукой организации движения», противостоящего «институциональной машине современного искусства, капитализма, патриархата и белого превосходства»^[38]. Цель здесь не просто в реформах неолиберальных попечительских советов, но в катализации структурных преобразований нашей политической экономии как единственном способе справиться с многочисленными общественно-экологическими и климатическими катастрофами нашего времени. Не приходится удивляться, что в случае Safariland и музея Уитни анализ ДЭМ начался с упоминания слезоточивого газа, который, как мы видели,  перепозиционирует экологию и климат в понятия, неразрывно связанные с политико-экономическим контекстом позднекапиталистического управления климатом. Это не значит, что слезоточивый газ смещает в анализе климатической катастрофы ископаемо-топливную причинность; он, скорее, обнажает ее причастность нефтекапиталистической правительственности и охраняющих ее форм насилия.

Если не следовать этой логике, то и деполитизированные призывы к чрезвычайному положению сделают возможной их инструментализацию в целях, далеких от демократического равенства и общественной справедливости. Нечто подобное может произойти и с программой Нового зеленого курса. Мы можем узнать в ней наши чаяния обуздать климатическую катастрофу, но она утрачивает действенность, если рассматривается в отрыве от программы деколонизации — к примеру, от так называемого Красного курса — программы борьбы за климатическую справедливость коренного населения^[39]. Отсюда неизбежно, что проведение Нового зеленого курса будет сопровождаться коллективной борьбой, в которой решится — пойдет ли оно снизу вверх, по пути сдерживания роста и поддержки небольших  агроэкологических производств, рабочего класса и коренного населения, или же по пути технократической, оборонно-крепостной, элитистской и этнонационалистической экономики. Так что сомнений тут быть не может: недальновидное определение климатической чрезвычайной ситуации толкает движение вспять — к наделению  чрезвычайными полномочиями постполитическую правительственность, которая будет проводить обезуглероживание в собственных интересах или, что еще хуже — в сторону того, что может быть названо экофашизмом.

«Чтобы вообразить будущее, в котором мы все будем освобождены от первопричин климатического кризиса: капитализма, экстрактивизма, расизма, сексизма, классового исключения, эйблизма и других систем угнетения, климатическое движение должно откликнуться в своей программе на жизненные проблемы каждого человека», — пишут «Проклятьем заклейменные» в открытом письме к XR^[40]. Построение того, что можно назвать схватывающей будущностью справедливости, несомненно, потребует коллективных усилий и времени, длительность которого превосходит темпоральность в равной мере одержимых производством событий как культурной индустрии, так и  зрелищных активистских протестов. От нас потребуются иные времеотношения, способные охватить многие поколения, как и созидание общих миров, спаянных разделенными жизнью и борьбой. Только так и сможет заявить о себе радикальная политика чрезвычайного положения, даже если она отчасти утратит временную незамедлительность в наши времена беспрецедентной неопределенности^[41]. Те из нас, кто связан в солидарности и привержен созданию коллективного будущего по ту сторону вооруженного слезоточивым газом климатического разрушения, встают перед задачей «деколонизировать это место»  — с помощью организации транснациональной сети сопротивления, способной поколебать транснациональную власть капитала^[42]. Но мы также должны деколонизировать наше будущее, спасти его от катастрофы зеленокапиталистической или, хуже, экофашистской «неизбежности», приближаемой безответственной чрезвычайной политикой.

 

Перевод с английского МАРИИ КОРОЛЕВОЙ

Примечания

1. ^ Rueb E. S. «Freedom Gas», the Next American Export // The New York Times, May 29, 2019.
2. ^ Vibes J. Brazilian Official Who Fought to Protect the Amazon «Assassinated» in Front of His Family // The Mind Unleashed, September 10, 2019.
3. ^ Stephenson W. Against Climate Barbarism: A Conversation with Naomi Klein // Los Angeles Review of Books, September 30, 2019; и Klein N. On Fire: The (Burning) Case for a Green New Deal. New York: Simon & Schuster, 2019.
4. ^ Watts J. We have 12 years to limit climate change catastrophe, warns UN // The Guardian, October 8, 2018.
5. ^ Эта статистика, подтвержденная ведущими учеными, наглядно показана в нижеследующих материалах: Rees W. E. Yes, the Climate Crisis May Wipe out Six Billion People // The Tyee, September 18, 2019; Hunziker R. Earth 4C Hotter // Counterpunch, August 23, 2019; Vince G. The heat is on over the climate crisis. Only radical measures will work // The Guardian, May 18, 2019. Недавние научные исследования показывают, что при консервативном подсчете более 250 тысяч смертей ежегодно уже происходят в связи с климатическими изменениями, в том числе из-за более тяжелой ситуации с малярией, диареей, тепловым стрессом и недоеданием, как приводится здесь: Christensen J. 250,000 deaths a year from climate change is a «conservative estimate», research says // CNN, January 16, 2019.
6. ^ См. https://rebellion.earth/the-truth/about-us/.
7. ^ См., например, как Билл Маккиббен из 350.org (международная климатическая НПО, работающая в 188 странах — ред.) поясняет, что мы объявляем войну «климатическим изменениям», а не насилию нефтяного капитализма:  McKibben B. A World at War // The New Republic, August 15, 2016.
8. ^ Crimp D. Mourning and Militancy // October 51 (Winter 1989). P. 3–18.
9. ^ См., к примеру, из заявления о «Чрезвычайном положении»: https://rebellion.earth/the-truth/the-emergency/.
10. ^ Whyte K. P. Indigenous Science (Fiction) for the Anthropocene: Ancestral Dystopias and Fantasies of Climate Change Crises // Environment and Planning E: Nature and Space vol. 1 no. 1–2 (2018).
11. ^ См. Агентство Франс Пресс: Iceland holds funeral for first glacier lost to climate change // The Guardian, August 18, 2019.
12. ^ См. Riley T. Just 100 companies responsible for 71% of global emissions, study says // The Guardian, February 14, 2018; и картографический проект «Карта влияния», который отмечает, кто владеет крупнейшими компаниями, добывающими ископаемые топлива, и какие финансовые фирмы и СМИ защищают их интересы, https://influencemap.org/finance-map.
13. ^ Четвертое требование XR в США звучит так: «Мы требуем  перемен в правосудии, которые бы отдавали приоритет самым уязвимым людям и суверенитету коренных народов, установили бы репарации и помощь под руководством и для чернокожего населения, коренного населения, бедных районов, — за годы несправедливости по отношению к окружающей среде, установили бы законные права экосистем, чтобы они вечно благоденствовали, и возрождались, и остановили  бы воздействие продолжающегося экоцида, чтобы предотвратить вымирание людей и всех видов, чтобы сохранить пригодную для жизни, справедливую планету для всех». См. https://extinctionrebellion.us/.
14. ^ См. Out of the Woods. Extinction Rebellion: Not the Struggle we Need // Libcom.org (блог), 19 июля 2019; Cowan L. Are Extinction Rebellion whitewashing climate justice? // gal-dem, April 18, 2019. 
15. ^ Смотрите Morningstar C. The Manufacturing of Greta Thunberg — for Consent: The Political Economy of the Non-Profit Industrial Complex (2019), http://www.theartofannihilation.com/the-manufacturing-of-greta-thunberg-for-consent-the-inconvenient-truth-behind-youth-co-optation (но Морнингстар ошибочно соединяет  радикальный посыл Тунберг с неолиберальным языком окружающих ее общественных организаций). Также посмотрите критику природоохранных общественных организаций у Klein N. This Changes Everything: Capitalism vs. the Climate. London: Allen Lane, 2014.
16. ^ Tomba M. Insurgent Universality: An Alternative Legacy of Modernity. New York: Oxford University Press, 2019. Томба объясняет, что «повстанческая универсальность» распространяется за пределы современных границ политик идентичности, сконцентрированных на одном вопросе, и «обращается к избытку равенства и свободы над юридической рамкой всеобщих прав человека», благодаря которой мятежники нарушают и отрицают существующий политический и экономический порядок. Я вот утверждаю, что у XR еще есть потенциал выйти за пределы радикальных заявлений в сторону собрания «более-чем-людей».
17. ^ Как передаёт Би-Би-Си: US and Brazil agree to Amazon development. September 14, 2019.
18. ^ См. Riofrancos T. Plan, Mood, Battlefield — Reflections on the Green New Deal // Viewpoint, May 16, 2019.
19. ^ Это моя позиция не только как ученого, но и как члена партии Демократических социалистов Америки и ее Экосоциалистической рабочей группы в Санта-Крузе. См. https://dsasantacruz.org/.
20. ^ Wretched of the Earth. An Open Letter to Extinction Rebellion // Common Dreams, May 4, 2019. Некоторые заявления XR более продуманы, чем их британская официальная повестка. Например, см. статью, написанную членом XR Стюартом Басденом, о том, что XR — больше, чем протест о климате, который связывается здесь  с сотнями лет европейского колониализма, Basden S. Extinction Rebellion isn’t about the Climate // Medium, January 10, 2019.
21. ^ Об этих опасностях см. Beuret N. A Green New Deal Between Whom and For What? // Viewpoint, October 24, 2019.
22. ^ См. Sloterdijk P. Terror from the Air. Los Angeles: Semiotext(e), 2009.Прим. пер.: в русском переводе термин используется в Слотердайк П. Сферы. Плюральная сферология. Том 3. Пена. СПб.: Наука, 2010. 
23. ^ Об этом  см. Povinelli E. Geontologies: A Requiem to Late Liberalism. Durham: Duke University Press, 2016; Harney S., Moten F. Michael Brown // boundary 2 vol. 42 no. 4 (November 2015); и Sharpe C. In the Wake: On Blackness and Being. Durham: Duke University Press, 2016. Также см. Demos T. J. Ecology-as-Intrasectionality // Panorama (Journal of the Association of Historians of American Art) (Spring 2019).
24. ^ «И по физической конструкции, и по применению в течение всей истории слезоточивый газ предназначен для контроля экономически, политически и общественно уязвимых групп населения, он применяется ментальностью постоянно обновляемого белого шовинизма… Подавление протестов всегда было и есть дело защиты богатства крошечного меньшинства». Feigenbaum A. Tear Gas: From the Battlefields of World War I to the Streets of Today. London: Verso, 2017.
25. ^ Puar J. K. The Right to Maim: Debility, Capacity, Disability. Durham: Duke University Press, 2017. P. 149.
26. ^ См. Lightbown R. The Devastating Consequences of Israeli Weapons Testing // Global Research, March 13, 2011; и репортаж «Судебной архитектуры» о «The Use of White Phosphorus in Urban Environments», December 11, 2012, https://forensic-architecture.org/investigation/white-phosphorus-in-urban-environments.
27. ^ Миссия «Восстания против вымирания» в Израиле включает в себя следующее: «Нам и нашим детям приходится терпеть невообразимый ужас потопов, пожаров, экстремальной погоды, гибели урожаев и неминуемого краха общества в целом. Мы не готовили себя к тем опасностям, которые уже здесь. Время отрицать прошло. Мы знаем правду об изменении климата. Пора действовать». https://www.facebook.com/pg/XRisrael/about/?ref=page_internal.
28. ^ Berardi F. B. Game Over // e-flux journal #100 (May 2019).
29. ^ Пинто А. Т. Отмывание искусством: неореакция (NRx) и альт-райт (2017) // Термит: бюллетень художественной критики 2 (2019). С. 93–116.
30. ^ См. Weizman E. The Least of All Possible Evils: A Short History of Humanitarian Violence. London: Verso, 2012.
31. ^ Для большего погружения в тему, с включением чувствительной дискуссии о том, как деколонизация в первую очередь и в основном требует возврата земли и суверенитета коренным народам, а для этой цели влечет за собой и освобождение воображения, эстетики и культуры от капитала, см. MTL Collective. From Institutional Critique to Institutional Liberation? A Decolonial Perspective on the Crises of Contemporary Art // October 165 (Summer 2018). P. 206.
32. ^ Список участников см. в Decolonize This Place. The Crisis of the Whitney // May 19, 2019, http://www.decolonizethisplace.org/post/crisis-of-the-whitney-week-9-decolonization.
33. ^ Davis A. Freedom is a Constant Struggle: Ferguson, Palestine and the Foundations of a Movement. Chicago: Haymarket Books, 2015; и «Деколонизируй это место»: «Одним из уроков кризиса Кандерса стало то, что у либеральной версии “политики идентичности” есть ограничения. Почему мы думаем, что чье-либо расовое или этническое происхождение обязательно привлекает  этого человека к борьбе за справедливость или что между людьми с одним цветом кожи есть какое-либо единство? Как гласит поговорка: “Не все с тем же цветом кожи тебе родня”. Наша мобилизация против Кандерса и не только принимала во внимание не одно лишь демографическое разнообразие, а солидарность между  разными фронтами борьбы. Солидарность — это не окошко для галочки. Это сложная и серьезная работа, требующая от нас вопросов: “Какие долги мы должны отдать друг другу? Чем мы готовы пожертвовать? Как мы становимся политическими союзниками?”» Decolonize This Place. After Kanders, Decolonization Is the Way Forward // Hyperallergic, July 30, 2019.
34. ^ Feigenbaum A. Tear Gas. P. 1–14.
35. ^ Small Z. Warren Kanders Resigns From Whitney Museum Board After Months of Controversy and Protest // Hyperallergic, July 25, 2019; Black H., Finlayson C., Haslett T. The Tear Gas Biennial // Artforum, July 17, 2019.
36. ^ См. Vartanian H., Small Z., Weber J. Whitney Museum Staffers Demand Answers After Vice Chair’s Relationship to Tear Gas Manufacturer Is Revealed // Hyperallergic, November 30, 2018.
37. ^ Среди моих отсылок: Brown W. Apocalyptic Popu­lism // Eurozine, August 30, 2017; Wang J. Carceral Capitalism. Los Angeles: Semiotext(e), 2018; Retort. Afflicted Powers: Capital and Spectacle in a New Age of War. London: Verso, 2005.
38. ^ MTL Collective. From Institutional Critique to Institutional Liberation? P. 194; и Decolonize This Place. The Crisis of the Whitney is Just the Beginning. February 25, 2019, http://www.decolonizethisplace.org/post/the-crisis-of-the-whitney-is-just-the-beginning.
39. ^ Смотрите Estes N. A Red Deal // Jacobin, August 6, 2019; и Pollin R. De-Growth vs a Green New Deal // New Left Review 112 (July–August 2018). P. 5–25.
40. ^ Wretched of the Earth. Open Letter to Extinction Rebellion. 
41. ^ См. Banerjee S. Long Environmentalism: After the Listening Session // Ecocriticism and Indigenous Studies: Conversations from Earth to Cosmos. Eds. Salma Monani and Joni Adamson New York: Routledge, 2017. P. 62–81.
42. ^ Одно из подобных видений: Sunkara B. The Socialist Manifesto: The Case for Radical Politics in an Era of Extreme Inequality. London: Verso, 2019.