Новый фильм группы «Что делать?» снят в жанре мюзикла — скульптурной композиции. Эта стилистика уже стала визитной карточкой объединения. Однако он заметно отличается от предыдущих работ^[1]. В нем значительно больше персонажей: в съемках приняли участие студенты первого курса Школы вовлеченного искусства («Школы Розы»), организованной группой «Что делать?» осенью 2013 года в Петербурге. Кроме того, фильм повествует в том числе о дефиците языка, и поэтому в нем нет привычных песен. Смысл выражается не вербально, а с помощью повторяющихся нервических жестореплик, топота, шума прыжков, наконец, натурального эпилептического припадка. «Перенаселенность» и отсутствие речи выражают две главные политические интуиции создателей фильма.

Во-первых, мюзикл сочетает метафорическое самоустранение и предельное внимание к фактам личных историй (все зонгшпили группы «Что делать?» используют этот прием смены масштаба). На фоне огромного «уха общества» (к этому предельно наглядному образу адресуются персонажи в своих попытках «докричаться до общества») те, кого стоило бы называть не актерами, а участниками фильма, не просто изображают социальные типы (активиста, представителя сексуального меньшинства, работника-прекария, приезжего), но делятся личными историями политического участия и личным ощущением политического разочарования. Например, они рассказывают, что в декабре 2011 года, когда начались протестные акции, им казалось, что все будет быстро и весело. И признаются, насколько им страшно теперь, когда давление на общество усиливается с каждым днем. Вообще главный сюжетный посыл фильма оказывается весьма обескураживающим: политика делает не столько сильнее (коллективно — хотя не без этого), сколько уязвимее (индивидуально), а конфликт с обществом так и не трансформируется в осознание наличия конфликта в самом обществе. Возникает подозрение, что причиной регрессии политического чувства стало омоложение пестрого сообщества «Что делать?». Набрав «Школу Розы» и включив в свой состав пару дюжин молодых активистов, желающих стать художниками, и начинающих художников, стремящихся к политическому действию, группа «Что делать?» словно впала в пубертат.

Диагноз, который ставят обществу авторы фильма, — аутизм. Можно считать его защитной реакцией социального организма и отдельных его представителей на политические события и на перегруженность медийного пространства: вокруг все ужасно, кошмар надвигается со всех сторон, подавляя все более жестоким абсурдом политических новостей, и нет места, где можно было бы укрыться от политики и избежать коммуникации. Раньше работы группы «Что делать?» критиковали за подозрительный в эпоху постмодерна монументализм, за несовременное стремление четко выражать смысл и избегать разночтений, отчего их стилистика всегда отдавала шершавым и малохудожественным языком плаката — пусть и смягченным самоиронией. В новой работе угроза нависает не только над воображаемым сообществом изгоев, но и над разработанным группой «Что делать?» в более ранних работах жанром монументального полотна, представляющего панораму современного российского общества в типических фигурах. Все персонажи уже не помещаются в кадр, случаев преследования со стороны государства (и, следовательно, торжества политического над частным) в России стало слишком много, и они происходят безостановочно: если ты гомосексуалист, приезжий рабочий, работник-прекарий, инвалид или представитель другого меньшинства, ты автоматически оказываешься в теневой сфере общества и в зоне внимания критического искусства. Собрать всех персонажей на одной сцене, как это было в предыдущих фильмах «Что делать?», больше не получается. Естественная реакция на умножение и диверсификацию сообщества (исключенных) — отказ от такой модели политической репрезентации общества, как агора, и переход к сетевой (в обоих смыслах слова) организации сообщества. Это отражается и в построении фильма, который представлен в форме четырехканальной видеоинсталляции. Видеоряд мелькает на четырех независимых экранах, только иногда собираясь в развертку одного события. В самом начале мюзикла авторы изображают и свою целевую аудиторию: молодежь, уткнувшуюся в гаджеты. Но если раньше, в 90-е, эта сцена интерпретировалась бы как эскапистский уход в «виртуальную реальность», то сегодня множество персонажей с обращенными к гаджетам взглядами — это сцена политической субъективации и социализации. Соседствуя и синхронизируясь (вспомним репортажи, которые велись прямо с манифестаций), онлайн и офлайн взаимно усиливают друг друга. Мы, зрители, видим не только самих молодых людей, но и то, что происходит у них на экране, как бы подглядываем из-за плеча. Тем самым мы делаемся не сторонними наблюдателями, а членами этого коллектива: следим за политическими новостями, просматриваем видео с задержаниями и прослушиваем записи судебных процессов. Только с помощью интернета (коммуникативно) и сетевой организации уже не умещающегося в один кадр и на одну сцену коллектива (структурно-политически) возможно построение нового политического тела.

Во-вторых, этот фильм-комментарий или фильм — серия одиночных пикетов инфантильных изгоев (этически безупречных и политически беспомощных) продолжает традицию маленького человека в русской культуре. И это грустные новости. В этой новой петербургской повести (со всем тянущимся за этим жанром шлейфом аллюзий) типическому герою русской литературы — маленькому человеку — противопоставлено глуховатое и не желающее расстаться с этой глухотой «ухо общества». И оно не только напоминает нам о носе майора Ковалева, но, вероятно, и намекает на отсутствие «языка общества» (что много обсуждалось на конференциях, посвященных современной российской ситуации, — в том числе на конференции «Политическое насилие и милитантная эстетика после социализма», которая открывалась показом обсуждаемого фильма). В фильме-мюзикле, пусть и в бесконечно травестированной сюрреалистической форме, группа «Что делать?» продолжает определенную эстетическую, риторическую и политическую традицию. И все же нам представляется, что изображать общество как наделенное только органом слуха значит подразумевать, что на высказывание способна только некая отдельная, выделенная из общества группа лиц — (левые) интеллектуалы и те, кто хотел бы ими стать. И выбор, который остается обществу, — это прислушиваться к директивам или оставаться глухим к ним, что и показано в фильме. Общество (ухо) враждебно, так как оно отказывается выполнять функции, отведенные ему интеллектуалами, совестью нации, обнаруживает своеволие, да и вообще грозит перейти к насилию в ответ на настойчивые призывы интеллектуалов к политической сознательности. (Если я правильно понял, именно общество (ухо) является источником насилия, которому подвергается одна из героинь фильма, оставленная без опеки.) Это симптом разрастающейся идеологической катастрофы: прогрессистская риторика и логика догоняющей политической модернизации (советско-просветительской или неолиберально-капиталистической) разбиваются о мультикультуралистские аргументы, которые выдвигают (со)общества, желающие оставаться в привычном для себя состоянии. Те, кому столь долго отводилась роль уха, более не желают ничего (просветительского) слышать. Более того, они уже наступают и начинают мстить любым цивилизаторским предприятиям, встающим на их пути к новому фундаментализму.

Возросшее количество участников (представителей левой молодежи) в новом фильме группы «Что делать?» выглядит обнадеживающе с точки зрения политической организации общества и довольно современно с точки зрения его информационной организации. Но главный политический посыл и концептуальная метафора фильма, представляющие эстетику и идеологию группы (всегда отстаивавшей просветительскую роль художника-интеллектуала), да и всей русской разночинно-революционной традиции, оказываются болотом, которое угрожает поглотить весь пресловутый освободительный политический эффект новых медиа и пропагандируемых ими способов социальной организации. Сегодня невозможно создать единый нарратив (в том числе и этот фильм — ленту Facebook) из-за изменившихся медийно-коммуникативных условий. Невозможна и политическая организация, построенная на отживших идеологических принципах. Монумент деконструируется, гармония единого социального тела разрушается (уходом одной из участниц). Финальные титры. Повторить просмотр? 

Примечания

1. ^ Группа создала несколько фильмов в этом жанре: «Три матери и хор», «Перестройка зонгшпиль. Победа над путчем», «Башня. Зонгшпиль», «Партизанский зонгшпиль. Белградская история», «Приграничный зонгшпиль».